Слабость Виктории Бергман. Трилогия
Шрифт:
Без пятнадцати семь она позвонила Юхану, желая услышать, что все нормально. Сын отвечал коротко и неловко, как всегда в последнее время.
Жанетт сказала “я люблю тебя”, на что Юхан ответил только “да-да” и отключился.
Жанетт моментально почувствовала себя чудовищно одинокой. Везде тишина, только еле слышный гул – в подвале работает стиральная машина. Жанетт вспомнила последний разговор с Софией. София была непохожа на себя, почти отвергала ее… Жанетт решила позвонить и проверить, не передумала ли София приезжать.
К ее облегчению, София радостно сказала, что уже едет.
София
– Ты это серьезно?
Они сидели друг против друга за кухонным столом, Жанетт только что открыла бутылку вина. На языке все еще ощущался сладкий вкус виски.
– Мартин? Я назвала его Мартин? – Сначала София как будто развеселилась, но улыбка быстро увяла. – Паническое расстройство, – сказала она, помолчав. – Думаю, то же, что и у Юхана. Он испытал паническое расстройство, когда увидел, как тебя бьют бутылкой по голове там, внизу.
– Ты хочешь сказать – травма? Но как она объясняет его провал в памяти?
– Провалы в памяти – следствие травмы. И обычно такой провал означает момент непосредственно перед травматическим эпизодом. Мотоциклист, который съехал в кювет, чаще всего не помнит минуты, предшествовавшие аварии. А иногда речь идет о нескольких часах.
Паническое расстройство, подросток, гормоны. Наверняка всему найдется объяснение с точки зрения химии.
– А как новые случаи? – У Софии был заинтересованный вид. – Изложи коротко, где вы остановились. Что у вас есть?
Минут двадцать Жанетт рассказывала Софии о двух последних делах. Рассказывала очень подробно, и София ни разу не перебила ее. София напряженно слушала, сочувственно кивая.
– Первое, о чем я думаю, когда речь идет о Фредрике Грюневальд, – сказала она, когда Жанетт замолчала, – это фекалии. Ну то есть – какашки.
– И…
– Их присутствие может оказаться символическим. Почти ритуальным. Как если бы преступник пытался что-то сказать.
Жанетт вспомнились цветы, которые она обнаружила в палатке возле убитой.
Карлу Лундстрёму тоже приносили желтые цветы, но это могло оказаться случайностью.
– Кого-нибудь подозреваете? – спросила София.
– Пока никого конкретно, но у нас есть ниточка к адвокату Вигго Дюреру, и мы собираемся проверить его. И у Лундстрёма с Сильвербергом, и у Дюрера есть интерес в организации под названием Sihtunum i Diaspora.
У Софии сделался растерянный вид, и Жанетт показалось, что в ее глазах что-то мелькнуло.
Реакция. Едва заметная, но она все же была.
– У меня совсем недавно состоялся один странный разговор, – сказала София. Жанетт заметила, что она раздумывает, стоит ли рассказывать о нем.
– Ага. И что же в нем было странного?
– Мне позвонил прокурор Кеннет фон Квист и намекнул, что Карл Лундстрём мог сказать неправду. Что все, о чем он рассказывал, могло ему померещиться под воздействием лекарств.
– О, черт. И фон Квист хотел знать, что ты об этом думаешь?
– Да, но я не поняла, к чему он клонит.
– Тут ничего сложного. Хочет спасти собственную шкуру. Он должен был проверить тогда, что Лундстрём перед допросом не получал никаких
– Мне кажется, я допустила ошибку.
– В каком смысле?
– Я назвала одного из мужчин, про домогательства которых говорила Линнея, и у меня такое чувство, что это имя знакомо фон Квисту. Он как-то странно замолчал.
– Можно спросить, о ком речь?
– Ты только что сама его назвала. Вигго Дюрер.
Жанетт меньше чем за наносекунду поняла, почему прокурор Кеннет фон Квист вел такие странные разговоры. Она не знала, злорадствовать ли ей, потому что Дюрер действительно оказался гнусным негодяем, или печалиться, потому что он изнасиловал маленькую девочку.
Жанетт собралась с мыслями и продолжила:
– Могу правую руку дать на отсечение, что фон Квист попытается напустить туману. Я вряд ли ошибусь, предположив следующее: ему сильно повредит, если тот факт, что он водит знакомство с педофилами и насильниками, выплывет наружу. – Жанетт потянулась за бутылкой.
– Кто вообще этот фон Квист? – София протянула пустой бокал, и Жанетт налила ей вина.
– Он больше двадцати лет работает в прокуратуре, и дело Ульрики Вендин не единственное расследование, севшее на мель. И то, что он работает на полицию, означает, что он не был звездой курса. – Жанетт посмеялась и, увидев вопросительное выражение на лице Софии, пояснила: – Самые бесталанные, кому удается одолеть выпускной экзамен по юриспруденции, попадают к нам, в полицию, в судебно-исполнительные органы или в государственную страховую кассу.
– Как это?
– Очень просто. Они недостаточно талантливы, чтобы стать специалистами по коммерческому праву на каком-нибудь экспортном предприятии, недостаточно сообразительны, чтобы открыть собственное бюро по коммерческому праву, где получали бы на порядок больше. Фон Квист, наверное, спит и видит, как однажды станет звездой адвокатуры на каком-нибудь процессе, но этого никогда не случится, потому что он дурак.
Жанетт живо вспомнилось ее высшее начальство – глава полиции лена, один из самых великих спецов по умению наживаться. Человек, который никогда не вступал в серьезные дискуссии, если речь шла о преступности, но с удовольствием позировал для желтых газет и посещал гала-премьеры в дорогих костюмах. – Если хочешь прижать Вигго Дюрера, могу обеспечить тебя доказательным материалом. – София постучала пальцем по бокалу. – Линнея показала мне письмо, в котором Карл Лундстрём намекает, что ее изнасиловал Дюрер. А Аннет Лундстрём разрешила мне сфотографировать рисунки, которые Линнея нарисовала в детстве. Сцены, которые описывают изнасилование. Все это у меня с собой. Хочешь посмотреть?
Жанетт молча кивнула. София взяла сумочку и показала ей три рисунка Линнеи и ксерокопию письма Карла Лундстрёма. – Спасибо, – сказала Жанетт. – Это точно пригодится. Но боюсь, это скорее косвенные улики, чем вещественные доказательства.
– Ясно.
Они посидели молча, и София продолжила:
– Кроме фон Квиста и Дюрера… есть еще имена?
Жанетт подумала.
– Да. Есть еще одно имя, которое упоминается постоянно.
– И какое?
– Бенгт Бергман.
София вздрогнула: