Сладкая Льдинка
Шрифт:
– Обязана предупредить, – начала разговор коллега по работе, – интернет открыть страшно, а там считай все от мала до велика. Сочувствую!
– Не поняла?
– Упс! Ты что не в курсе?
– Нет.
– Извини, забыла, что в твоем захолустье сеть не работает.
– Не томи уже, оробь берет.
– В общем, там…
– Терпение заканчивается.
Подруга выдержала паузу, подбирая слова. По ее тону Ирина Леднева поняла, что случилось страшное, но обычные разговоры сводились к обсуждению рабочих моментов.
– Кто-то выложил фотки твоей доченьки.
– И
– Она голая и не одна.
Острый укол в средоточии груди заставил нажать кнопку отбоя, даже не сказав ничего в оправдание. Снимки смотреть не стала, хвалило единственной фразы, чтобы нарисовать в воображении мерзкие эпизоды, да, и просто боялась ослепнуть от ужаса.
– Почему? – задала всего один вопрос Софье.
– Прости, мам!
Внутреннее опустошение, вместе с жалостью к единственной дочери, попавшей в беду, расточило все имеющиеся силы. Нет, она не проклинала несчастное дитя, а винила себя – как мать она не справилась со своими обязанностями, не уберегла, не досмотрела.
На улицу высунуться страшно. Злые глаза преследуют повсюду, не скроешься. Противный шепоток охотниц до сплетниц, жадно смакующих подробности, которые они, естественно, знали лучше всех, звучал с разных сторон и отравлял и без того израненную душу.
От мысли, что придется объясняться с коллегами по школе, Леднева старшая извела больное сердце. Острый приступ свалил с ног и отправил на больничную койку. В казенной палате, с парой пустых кроватей, расставленных вдоль стен, оказалась совсем одна. Резко пахло больницей: вся атмосфера пропиталась запахом дезинфекции, вонючих лекарств, спирта.
Женщина открыла глаза и вспомнила, что чуть не умерла. Ее сердце разбилось на сотни мелких кусочков, острых и колких. Белый потолок, казалось, нависает сверху тяжелым гнетущим пологом. Спина затекла, от долгого лежания в неудобном положении. Почти сутки в вене торчит капельница, подающая жизненно важный раствор.
Материнское сердце вновь сжалось от боли, когда заметила дочку, спящую на стуле.
– Сонечка! – позвала она шепотом.
Дочь встрепенулась, открыла красные воспаленные глаза и заискивающе взглянула на маму.
– Прости, девочка моя!
Софья ожидала чего угодно: была готова стоять на коленях, вымаливая прощение, слушать горькие слова обвинений. Заранее настраивалась на крики, проклятия. Заслужила.
Самое страшное, что беззаботная девушка за день перечеркнула не только свою жизнь, но и поставила такой же крест на судьбе матери. Более того, чуть собственными руками не сгубила единственного близкого человека. Услышать «Прости» было странно, неожиданно.
– Мама! – бросилась Софья на колени перед кроватью и вцепилась в родную руку.
Слезы брызнули из глаз, а маленькая палата наполнилась звонкими рыданиями. Плакали обе. Долго и каждый о своем.
– Тебе нельзя нервничать! – первой очнулась Софья.
– Да, да, конечно, – согласилась мама и нацелилась на серьезный лад.
Пришло время расставлять все на свои места, платить по старым долгам. Когда-то, она такой же юной и наивной совершила собственную ошибку – «Плод греха моего», позже
Бесперспективные отношения с взрослым женатым мужчиной считала серьезными, верила, что любимый разведется, как и обещал. Шло время, но он по-прежнему разрывался на два дома, все больше отдавая предпочтение семье, в которой воспитывались два сына, и ждала красавица жена.
Она верила. Каждый раз, прижимаясь к груди милого, слушая биение его сердца, полностью растворялась в ощущении неземного счастья. Пылкие губы неутомимого любовника, исследовавшего юное тело, нежность рук, сжимающих в объятиях, затуманили впечатлительный ум. Она сгорала от желания, тосковала в минуты расставания и вновь таяла как воск, едва объект оказывался рядом. Нетерпеливый возлюбленный неистово срывал одежду и разбрасывал прямо на пол, его необузданная страсть кипела ключом, накрывая неопытную девушку с головой.
– Моя девочка! – шептал он в моменты экстаза.
– Ты любишь меня? – спрашивала наивная дурочка.
– Больше жизни! – твердил он не раз.
– Когда мы поженимся?
– Скоро. Подожди, немного! – отвечал на голубом глазу, ни разу не моргнув.
И снова требовал ласк. Подхватив на руки, увлекал на жаркое ложе любви. Жадными губами ловил каждый вздох, каждое движение. Она плавилась, растворяясь в сладкой неге, вздрагивала от прикосновений кончиков пальцев до стона, до крика. Головокружительные ощущения от близости превратились в наркотик. Каждая новая доза возносила к небесам, напрочь лишая воли, а отсутствие лишало покоя.
Первый, единственный – властелин ночей. Их любовь являла пример истинных чувств, не только телесного влечения, но и сердечной привязанности, воспетой поэтами. Задолго до встречи, волнуясь и переживая, Ирина прокручивала в голове самые приятные моменты, считала минуты, накручивая воображение.
Он врывался свежим ветром, тайфуном, увлекая в водоворот страсти, все дальше обволакивая безоговорочной властью – попалась «Муха» в мед, увязла всеми лапками. Зависимость хуже неизлечимой хронической болезни, от которой не придумано лекарств. Постепенно превращаясь в безвольную исполнительницу прихотей, она зависела от его распорядка жизни, становилась несчастной, услышав:
– Извини, сегодня не приду. Занят. Идем с женой на юбилей.
Или в кино… или еще куда-то там. Причин бесчисленное множество и все уважительные.
С нею он не ходил на люди, скрывал. Она была лишь отдушиной, временным развлечением: красивая игрушка от скуки, способ разнообразить сексуальную жизнь, после приевшегося супружеского долга.
Сравнивать себя с женой – плохое занятие, скверное и уничижительное. Кошки на душе скребут. Та, далекая и непонятная соперница, удерживающая ее любимого человека возле себя, являла злобную стерву, мешающую их счастью. В особо тягостные минуты, в убыток своей натуре, проклинала разлучницу, желая ей смерти. Он все чаще говорил, что не любит жену, живет с ней по привычке, ради детей, работы, положения в обществе и кучи важных причин, крепко приковавших его несчастного и страдающего.