Сладкая месть
Шрифт:
«Очень редко», — честно призналась я.
«Но вам хочется петь?»
«Да, когда я счастлива. Но это любительское пение, я не училась петь».
«По-видимому, вы нечасто чувствуете себя счастливой», — констатировал врач, проявив завидную проницательность.
Я промолчала. Самолюбие не позволило мне признаться постороннему человеку, в каком кошмаре я живу. Он пригласил меня в соседнюю комнату, сел к роялю и взял аккорд.
«Спойте мне что-нибудь!» — попросил он.
Я запела, но мне было очень неловко, я страшно стеснялась, да и горло после ангины еще болело. Он буквально заставил меня пропеть гаммы, потом взял ноты, лежавшие на крышке рояля, пролистал их, нашел какой-то популярный мотивчик, который знали все, кроме меня, и попросил исполнить
«Вот что я вам скажу, милая дама! У вас прекрасные вокальные данные, и если за ваш голос возьмется опытный педагог, то вас ждет большое будущее».
«Никакого будущего!» — сказала я, как отрезала.
«Почему нет?» — искренне удивился врач.
«Потому что я — жена приходского священника. Мне полагается петь только псалмы в местной церкви».
«Полагается? — повторил он за мной. — Кто это вам сказал, хотел бы я знать?! Коль вы такая набожная дама, то наверняка хорошо знаете Библию. А там сказано, что нельзя зарывать талант в землю. У вас же, миссис Маклейд, не просто талант. У вас — огромный талант. — Некоторое время он помолчал, явно что-то обдумывая, а потом сказал: — Вы обязательно должны приехать ко мне на следующей неделе. А пока я дам вам эффективное полоскание для горла, но уверен, показаться специалисту еще раз будет совсем не лишним, а потому я вас жду.
Обещаете?»
Конечно, я пообещала. Сказать честно, мне и самой хотелось снова вырваться в город. Дома я стала потихоньку от всех петь. Пела, когда оставалась одна в саду или отправлялась на прогулку в горы. Голос звучал, по моим представлениям, совсем неплохо. Лекарства и полоскания сделали свое дело: исчез отек в горле и мне стало легче дышать. Даже своим непрофессиональным ухом я слышала, каким насыщенным стал каждый звук, вырывающийся из моего горла. Разумеется, сравнивать мне было не с чем и не с кем. Разве что с участниками нашего приходского хора или с теми оперными певцами, которых я еще в юности слушала когда-то, когда они приезжали к нам на гастроли.
Словом, на следующей неделе я снова поехала в город на консультацию. Муж, конечно, был недоволен, тетя Мэгги и вовсе не скрывала своего возмущения. Она заявила мне прямо в глаза, что я неженка, потворствующая всем своим болячкам, и что если так пойдет и дальше, то я скоро вообще и с кровати не встану, а она не собирается за мной ухаживать.
Когда я вошла в кабинет врача, то увидела, что он был не один. У стола сидел немолодой мужчина с умным лицом и проницательными глазами. Именно он и побудил меня изменить мою жизнь.
Джин напряженно замерла. Улыбка тронула губы Пейшенс Плауден.
— Понимаю, о чем ты сейчас подумала. Так думали все. Но, уверяю, мы с Карлосом не были любовниками. Он был моим учителем, и только! Да, я любила его, потому что он был гением. К тому же человеком безмерной доброты. Никогда не встречала таких сердечных и бескорыстных людей! Словом, я любила его, а он любил меня. Но то была любовь, не имеющая ничего общего с тем, что мы обычно вкладываем в это слово. Можно сказать, у нас была неземная любовь, и она продлилась вплоть до смерти Карлоса. Так могут любить люди искусства: великий мастер и его неопытная ученица, в которой он разглядел большие возможности.
Я написала прощальное письмо твоему отцу. Сейчас оно мне кажется очень наивным и даже по-детски глупым. Помнится, я написала ему, что не могу жить без любви.
— Да, — кивнула Джин.
— Ты его читала?
— Читала. Я нашла его после смерти тети среди ее бумаг.
— Могу догадаться, какой смысл вкладывали твой отец и его тетка в слово «любовь». Но я в те годы была так простодушна, что страшно удивилась, получив ответ от мужа, в котором он называл меня падшей женщиной. Обвинял меня в том, что я попрала все мыслимые и немыслимые нормы морали,
— Ах, как и я этого хотела! — воскликнула Джин.
Ее мать тяжело вздохнула, бросив рассеянный взгляд на свой перстень.
— Не все так просто! — сказала она с грустью. — Жизнь артиста не похожа на жизнь обычного человека. Да, она полна впечатлений, ярких событий. Но каково было бы маленькому ребенку в такой богемной обстановке?
— По крайней мере, у меня была бы ты.
— Это верно! Ты, может быть, и не поверишь мне, но в глубине души я всегда знала, что рано или поздно мы с тобой встретимся. Видно, нам самой судьбой было предназначено идти по жизни разными дорогами и в конце концов обрести друг друга, пройдя через множество испытаний и страданий. Но кто знает, быть может, именно страдания и сделали нас такими, какие мы есть сегодня. — Она взяла дочь за руку. — Простишь ли ты меня, Джин?
— Да, мама, — ответила девушка, отвечая на материнское рукопожатие.
Пейшенс Плауден поспешно отвернулась, чтобы дочь не увидела ее слез.
— Зато сейчас у тебя все хорошо, не так ли? — заговорила она спустя минуту с наигранным оживлением. — Уверена, ты будешь счастлива с сыном леди Брори. Он замечательный молодой человек.
Джин промолчала. Она не стала рассказывать матери историю своей помолвки, справедливо рассудив, что не имеет права посвящать постороннюю, в сущности, женщину во все подробности своих взаимоотношений с Толли.
А потому она намеренно сменила тему:
— Сейчас леди Брори носит другую фамилию — она миссис Мелтон. Ее второй муж был убит, когда японцы захватили Сингапур.
— Бедняжка! Какая трагедия! — сочувственно воскликнула мисс Плауден. — Ах, я тоже потеряла стольких друзей на этой войне. Людей, которых я любила!
— Миссис Мелтон рассказывала мне о том, как отважно вы… ты сражалась в рядах французского Сопротивления.
— Ну, она несколько преувеличила. Я делала что могла.
— А как у тебя со здоровьем? Вам… тебе стало лучше здесь, в Швейцарии?
— Ты — моя дочь, а потому тебе я не стану лгать. Лучше мне уже не будет никогда. Несколько лет я, возможно, еще проживу. Здесь, в Швейцарии. Буду греть свои кости на альпийском солнышке, а потом умру.
— Что ты такое говоришь?! — воскликнула Джин. — Ты совсем не старая и будешь жить долго.
— О, я бы совсем не возражала, если бы это было так. Знаешь, война научила меня многим вещам. Но главное, она научила меня не цепляться за жизнь. Наш мир — лишь слабое подобие другого, горнего, мира. Скажу тебе больше, девочка моя, я не боюсь смерти. Ведь когда я умру, то снова встречусь с одним человеком, которого очень-очень люблю. Нет, это не Карлос! Хотя и с ним я буду рада встретиться вновь! Ведь нас связывали такие тесные узы, которые не под силу разрушить никаким смертям. Но есть еще один человек, и встречи с ним я жду с большим нетерпением. А потому не переживай за меня. И не печалься, когда меня не станет. Но пока я еще жива, и у меня полно друзей на этом свете. Я дружу со многими из местных жителей. Есть у меня приятели и среди тех, кто приезжает в Сент-Мориц на отдых. Но они, эти состоятельные любители горных лыж, похожи на ярких красивых бабочек. И, когда они исчезают, о них забываешь.