Сладкая месть
Шрифт:
– Я поставил четкие условия: не рыжая. Любая женщина, но не рыжеволосая и не зеленоглазая, – сказал он тихо и сдержанно, но лучше бы он кричал…
Уфф… Выходит, он не узнал ее.
– Я знаю, – сказала она тихо.
Он замер, от него так и веяло холодом. Эта зловещая неподвижность напугала ее больше, чем его недавняя ярость. Она прижала простыню к груди.
– Ты меня обманула.
– У меня не было другого выхода. С мадам все было оговорено заранее. Я была в безвыходной ситуации.
Он бросился к кровати и грубо схватил ее за подбородок. Вместо нежного и любящего мужчины перед ней стоял опасный
Что за безвыходная ситуация? Кто ты? – допытывался он.
– Мне нужны были деньги. Я должна сохранить инкогнито. Я не вправе назвать свое настоящее имя.
Грэм внимательно посмотрел на нее.
– Но ты не можешь скрыть то, что ты знатная леди. Мы знакомы?
Джиллиан надеялась, что он не слышит, как бешено колотится ее сердце.
– Возможно, милорд. Мы вращаемся в одних и тех же кругах. Давайте так и останемся друг для друга незнакомцами, проведшими вместе ночь и не открывшими лиц. Выкинем все это из памяти.
– Выкинем, – отозвался он. Его глаза стали похожими на узкие щелки. – Да, я очень хочу забыть тебя. Но, черт возьми, я прекрасно знаю, что никогда не смогу тебя забыть.
Грэм наклонился и поцеловал ее.
Он прильнул к ее губам, добиваясь ответа. Джиллиан всхлипнула и обвила руками его шею, притягивая его к себе. Ей так не хватало его жара, его страсти.
Когда Грэм оторвался от нее, Джиллиан прикрыла рукой опухший от поцелуев рот, сгорая от желания. И как это один и тот же мужчина мог вызывать у нее такие противоречивые чувства? Он пронзил ее взглядом.
– Мы не должны больше видеться, – сказал он, тяжело дыша, затем схватил пиджак, повернулся и бросился вон из комнаты, хлопнув дверью с такой силой, что чуть не сорвал ее с петель.
Джиллиан так и осталась лежать голой на кровати. Ее тело сотрясала дрожь. Она стала шлюхой.
Там, в пустынях Египта, его прозвали Гепардом. Безмолвный хищник-одиночка. Он никогда не общался с другими воинами, никогда не подсаживался по ночам к их потрескивающим кострам, не смеялся с ними и не хвастался своими победами в любви и в боях. Он старался быть незаметным и всегда держался подальше от света и тепла костра, от людей, сидевших вокруг огня. Он стал ночным хищником не по своей воле, он ненавидел ночь, он боялся ночи, но по-другому не мог.
Гепард мельче других хищников, но у него крепкие мускулы и мгновенная реакция, он может сразить врага одним молниеносным ударом. Про Грэма можно было сказать то же самое. У него был сильно развит инстинкт самосохранения, и он умел быстро приспосабливаться к любым условиям. Это очень пригодилось ему, когда он вступил в права наследства и вернулся в Англию, чтобы вжиться в роль герцога, оставив пустыню и связанные с ней горькие воспоминания в прошлом.
Ему пришлось превратиться из простого бедуина в утонченного герцога. Но при этом в душе он ничуть не изменился. Только теперь он старался держаться подальше от других костров – от роскошных лондонских балов и званых вечеров с их искрящимися хрустальными бокалами и остроумными светскими беседами. Он улыбался и кивал головой в знак приветствия, но оставался при
Очень редко бывали случаи, когда броня его хладнокровия не выдерживала. Стоило ему увидеть в толпе человека, похожего на его мучителя, как на него накатывали воспоминания о пережитом кошмаре, и свирепый хищник превращался в раненого котенка. Он вновь становился тем перепуганным мальчиком, чьих родителей зверски убили прямо у него на глазах, а его самого затащили в темный шатер, где он попал в лапы к лютому зверю. Он превращался в насмерть перепуганного ребенка, который мог только кричать и кричать…
В такие моменты Грэма бросало в дрожь. Он делал несколько глубоких вдохов, пытаясь взять себя в руки, успокоиться и сдержать рвущийся наружу вопль ужаса. Ему было необходимо скрывать свои чувства. Для окружающих он оставался все таким же бесстрастным, только улыбка становилась неестественной, как бы застывшей.
Уже год, как с ним не случалось ничего подобного. И вот, пожалуйста. Женщина, разделившая пожар его страсти, оказалась живым воплощением его кошмара.
Его трясло, когда он в спешке покидал заведение мадам ла Фонтант. Впрочем, ему довольно быстро удалось взять себя в руки, и вышколенный швейцар, распахнувший перед ним массивную дубовую дверь особняка в престижном районе Мэйфер, ничего не заметил. Грэм прошел по длинному коридору на свою половину и плотно прикрыл за собой дверь. Дрожащими руками он схватился за голову.
Рыжие волосы, преследовавшие его по ночам. Изумрудно-зеленые глаза. Как такое могло случиться?
«Судьба, – подсказал с усмешкой внутренний голос. – Она предназначена тебе самой судьбой. Твоя суженая». Подсказали эту мысль, конечно, суеверия, с детства привитые ему в Египте. Когда он был маленьким, ему нередко доводилось слышать сказки о злобных джиннах, населявших пустыню. Но здравый смысл англичанина, глубоко укоренившийся в нем, с презрением отверг эту чушь.
В гардеробной Грэм скинул с себя всю одежду, скомкал ее и бросил на пол. Потом он прошел в соседнюю ванную, ополоснул лицо холодной водой и уставился на свое отражение в забрызганном зеркале. Лицо было бледным, изможденным.
Тут он разглядел красные пятнышки крови у себя на бедрах. Ее кровь.
Ругаясь вполголоса, он смочил полотенце и стал яростно вытираться, но это не помогло ему избавиться от острого чувства вины за то, что он похитил ее девственность и так невежливо покинул ее. Перед его внутренним взором так и стояли ее огромные зеленые глаза, смотрящие на него с обидой. Он обошелся с ней как с последней шлюхой.
Но она же его обманула!
Грэм бросил полотенце, вернулся в гардеробную и схватил костюм, заранее приготовленный слугой. Он быстро надел накрахмаленную рубашку с воротничком-стойкой, темно-серые шелковые брюки, повязал черный галстук, надел темно-серый жилет, двубортный серый сюртук и изысканные кожаные туфли. Зеркало в позолоченной раме отражало безупречно одетого темноглазого брюнета с тем непроницаемым выражением лица, какое бывает только у английских аристократов. Глядя на него сейчас, никто бы не догадался, какая буря чувств бушует у него внутри.