Сладкая отрава (сборник)
Шрифт:
Похороны Элен состоялись через три дня. Людей было мало. Амелия, доктор Буссик, несколько пожилых соседей — вот, пожалуй, и все.
Выходя с кладбища, доктор взял меня под руку, как старый друг.
— Можно вас проводить? — спросил он.
— Отчего же нет, доктор…
Метров пятнадцать прошли молча. Потом, высвободив руку, он остановился.
— Скажите мне, господин Менда, вы не находите, что жизнь слишком парадоксальна?.. Вы приезжаете мне сообщить о кризисах младшей сестры, а исчезает
Я колебался: оставлять ли доктора в его заблуждении?
— Послушайте, доктор Буссик, я хочу сделать вам одно признание…
— Говорите скорее! Я хотел бы умереть от чего угодно, только не от любопытства, мой дорогой друг!
— Так вот, насчет кризисов Евы…
— Что?
Со своим животом, бородкой и пылом доктор был хрестоматийным провансальцем!
— Я считаю, — продолжил я, — что кризисы эти были сотворены Элен…
Доктор хитро прищурился:
— А вы что, воображаете, я об этом не думал?
— Я отдаю себе в этом отчет… Вот почему я и заговорил сейчас с вами на эту тему… Я думаю, что у бедной Элен нервная система была совершенно подорвана… Она пробовала отомстить за себя своей сестре, представив ее симулянткой… И поскольку ей это не удавалось…
— Все это очень грустно, — вздохнул доктор. — Однако жизнь проста, когда не принимаешь ее слишком всерьез. Разве это так сложно понять?..
Жгло солнце.
Амелия семенила впереди нас.
Это было единственное черное пятно во всем этом жизнерадостном пейзаже.
— А вы, мой дорогой друг, — спросил у меня доктор, — что вы теперь собираетесь делать?
— Упаковывать чемодан, доктор… Что мне еще остается?
— Желаю вам удачи, молодой человек!
Мы расстались на перекрестке. После недолгого колебания я ускорил шаг и догнал Амелию. Мы шли молча. Что мы могли сказать друг другу? Мы все время молчали, когда были рядом, со дня нашего знакомства. Понурые, вспотевшие, мы подошли к воротам нашего особняка. Ева сидела в коляске на крыльце. На ней было черное платье.
Лишь только я увидел Еву, сердце мое сразу же сжалось.
Издалека она показалась мне такой слабой и беззащитной!
Она ведь была бесконечно одинока.
Этот дом без стиля, с патио и китайской крышей, парком и холмом, показался мне вдруг мрачной цитаделью-спрутом, где она была пленницей.
Да, Ева в своей печальной коляске, в черном платье и со своим состоянием, которое не давало ей счастья, была олицетворением беспредельного одиночества.
— И зачем она только родилась? — вздохнула Амелия.
Я уже не мог больше владеть собой. Схватившись руками за ограду и прислонившись к ней лбом, я зарыдал.
Амелия с удивлением смотрела на меня. Такого она от меня не ожидала.
— Ну
Я прошел к крыльцу под ласковым и спокойным взглядом Евы.
Она протянула мне руку, привлекла к себе, обняла за талию и положила голову мне на грудь.
— Вы ее так любили, — вздохнула бедняжка.
— Я не по ней плачу, Ева… Я плачу из-за вас…
Она сразу же подалась назад, рука ее упала на колесо каталки.
— Вы это искренне, Виктор?
— Да…
Я погладил ее волосы, осторожно, нежно. И, ничего не сказав, пошел собирать свои вещи.
Я упаковал все в два чемодана. Комната моя, хотя и была залита солнцем, приобрела вдруг в моих глазах очень печальный вид.
Так много воспоминаний было связано у меня с ней!..
Когда я спустился вниз, Ева была в патио. Она ждала меня и, как только я появился, сразу же уставилась на чемоданы.
— Вик! — крикнула она.
Я подошел к ней.
— Что это значит? Вы… вы уходите?
— Конечно. Вы прекрасно понимаете, что мое пребывание под этой крышей отныне невозможно!
— Что вы говорите! Невозможно… Почему невозможно? Вы не можете убежать как трус! Вы не покинете меня…
— Кто угодно скажет вам, что…
— Я плевала на кого угодно, Вик! Я не хочу оставаться здесь одна!
— У вас есть Амелия.
— Это называется «есть»?
— Видите ли, Ева, будет не совсем прилично, если я задержусь еще здесь. Меня сразу же примут за того, кем я отказывался быть.
— А «Шкатулка с Мечтами»?
— Боюсь, что это была всего лишь мечта… Да, мечта…
— Вы собираетесь повесить ее на меня?
Я поставил свои чемоданы на пол и сел в кресло-качалку.
— Вы правы, Ева… Я действительно могу быть вашим служащим… Только теперь я буду жить в отеле… Я буду часто приходить к вам и…
Ева сложила руки трубочкой и что было силы крикнула:
— Амелия!
Старуха была недалеко от патио, потому и явилась почти сразу.
Теперь Ева обладала здесь полной властью. Она кивнула на чемоданы:
— Отнесите вещи господина Менда в его комнату.
Тут я не мог промолчать:
— Оставьте их здесь, Амелия, я ухожу…
— Виктор, если вы уйдете, будет несчастье!
— Вы считаете, что его у нас мало, несчастья? — проворчала старуха. Она взялась за мои чемоданы.
— Ну куда вы пойдете? — Она мне словно пощечину отвесила.
Я покорился. В глубине души я чувствовал облегчение. Я прекрасно знал, что являюсь пленником этого дома. Я в этом уже давно не сомневался. И это ощущение не только угнетало меня, оно придавало мне силы. Тягости существования всегда подавляли мой дух. А здесь я чувствовал себя в безопасности.