Сладкая отрава
Шрифт:
– Пусть она уйдет! – подает голос Китнисс. – Ей здесь не место!
Я мнусь на пороге, не решаясь уйти или остаться. Гордость? Или помощь Сойке? Китнисс не выносит меня и не скрывает этого, ее слова обидны, но… Что если от моих действий зависит жизнь малыша?
– Я к вашим услугам, – наконец говорю я.
Миссис Эвердин поручает мне принести таз с водой и чистые полотенца. Спустившись на кухню, встречаю подоспевшего Хеймитча.
– Она рожает, – сообщаю я, на что получаю короткий кивок.
Избранный бледный, как полотно: он привязан
– Я хочу выпить, – сообщает он.
Наши глаза встречаются. С тех пор как мы вместе он не пьет, но…
– Хеймитч… Не думаю, что это хорошая идея.
– Нормальная это идея! – отмахивается избранный. – Иди давай уже, вон вода кипит!
Вздохнув, наполняю таз горячей водой, разбавляю ее до теплого состояния и, прихватив полотенца, возвращаюсь в комнату Китнисс.
Следующие четыре часа превращаются в одну из самых тяжелых ночей на моей памяти: у Китнисс слишком узкие бедра, плод никак не желает разворачиваться, а потом, когда все-таки делает это, все равно не выходит на свет.
Сойка орет, как ненормальная. Ее рука неосознанно сжимает мою, причем так сильно, что, вероятно, будут синяки. Миссис Эвердин держится молодцом, но ее явно беспокоит, что процесс затягивается…
К пяти утра дом наконец-то оглашает детский крик. Я плачу от облегчения, прикрыв рот рукой, а Китнисс почти сразу теряет сознание – ее бедное тело слишком измученно долгими схватками. Миссис Эвердин моет малыша, а потом показывает его мне.
– Мальчик, – говорит она. – У Китнисс и Пита родился сын.
***
– Хеймитч, а если у нас тоже будет сын, он будет похож на тебя или на меня? – спрашиваю я, укачивая на руках Колина.
Избранный, очевидно, не ожидал подобного вопроса, потому что застывает на месте, чуть не подавившись куском булки.
– Риса, это хреновая шутка, – отрезает он. – Поздновато в моем возрасте заводить орущих младенцев.
Он уходит так быстро, что я не успеваю его остановить. Перевожу взгляд на темноволосого малыша, которого держу на руках. Я тоже хочу сына, это такое счастье, когда любовь двоих людей превращается в маленького человечка. У Колина потрясающие небесно-синие глаза отца… Вот бы Питу посмотреть на сына.
Я много раз порывалась отправить ему фотографию ребенка, но Хеймитч каждый раз одергивал меня – с самого начала своей ссылки Пит запретил упоминать о Сойке, да и о ребенке хотел лишь знать, когда тот родится. С тех пор, как я выслала ему документы о разводе, которые подписала Китнисс, мои письма все чаще стали оставаться без ответа. Я теряю ту тонкую душевную связь с Питом, которая появилась между нами пока мы оба жили в Капитолии.
– Кларисса, скорее! Китнисс возвращается! – громким шепотом говорит мне Прим, забегая в комнату.
Она забирает Колина к себе на руки,
Вошедшая Сойка смиряет меня холодным взглядом и, поздоровавшись с сестрой и сыном, уходит в душ. Я отворачиваюсь, глядя сквозь стекло на чистое небо. Бывшая жена Пита – отвратительная мать. Ради того, чтобы заглушить собственную боль, она уходит в лес и пропадает там целыми днями, а ведь могла бы посвятить себя заботам о ребенке. Вздыхаю.
– Ладно, Прим, я лучше пойду…
Младшая Эвердин не удерживает меня, только в очередной раз извиняется за грубость Китнисс.
***
Я отчаянно мечтаю забеременеть. Скоро почти год, как я думаю только об этом. Колин стремительно растет, радуя окружающих, и даже его мать наконец-то пришла в нормальное состояние: больше не прячется в зарослях леса, а занимается воспитанием ребенка.
Хеймитч стал позволять себе пить, пусть немного, в длительные запои он не уходит, но исправно: хотя бы раз в месяц или два он ложится спать на диване, потому что я не пускаю его в свою постель. У нас по-прежнему бывают хорошие дни, полные нежной заботы друг о друге, но горький осадок после ссор не дает насладиться ими в полной мере.
Ребенок может все изменить, разве не так? По крайней мере, я не буду чувствовать себя такой одинокой, как сейчас.
Связь с Питом оборвалась: после того, как он не ответил на шесть моих писем, я больше не беспокою его. У него во Втором теперь своя жизнь, а я ему никто, так, подруга из прошлого.
Друзей в Двенадцатом у меня так и не появилось – для многих я «проклятая капитолийка», и они не желают иметь со мной ничего общего.
В доме Китнисс мне не рады: хотя остальные члены семьи вполне доброжелательны, но почти ничем не прикрытая ненависть Сойки отравляет минуты моего нечастого пребывания там.
***
– Риса, перестань! – рявкает Хеймитч. – Мы не потащимся ни в какой Капитолий.
– Всего на неделю! – настаиваю я. – Мне это нужно!
– Я сказал нет! Не согласна – катись туда одна, но ноги моей там не будет!
Хлопок дверью такой сильный, что звук эхом отдается у меня в висках. Давясь беззвучными слезами, я выхожу на балкон. Три года моей жизни коту под хвост.
Я не жена, не мать. Я никто.
Хеймитч не держит, но и не прогоняет.
Замкнутый круг.
Мы постоянно ругаемся, секс превратился скорее в рутину, лишь временами нам удается поймать волшебный момент, словно мы снова счастливые влюбленные, а не погрязшая в быту пара.
Я все еще люблю его.
Но я уже не уверена, что это взаимно.
Избранный, бывает, на несколько дней уходит в запой со своими дружками из заведения Сальной Сей, а я остаюсь дома – запертая в четырех стенах и никому не нужная.
От тоски порой хочется выть на луну.
Ребенок, о котором я так мечтаю, упорно не желает поселиться в моем животе. Многие месяцы надежд, и все напрасно. Может, я вообще не могу иметь детей?