Сладкая отрава
Шрифт:
Опираясь на перила, размазываю по лицу слезы, глядя как Хеймитч быстрым шагом идет прочь, к воротам из Деревни. Я всего лишь хотела, чтобы мы развеялись, отдохнули… Капитолий – красивый город, я иногда скучаю по нему…
Но избранный не поедет.
А я не рискну поехать без него.
Скольжу затуманенным взглядом вокруг: очередное лето несбывшихся надежд. Впрочем, это только для меня. У остальных все не так плохо.
Прим недавно вернулась из Второго и привезла с собой не кого-нибудь, а Гейла Хоторна – человека, к которому так отчаянно
Колин растет очень смышленым. Милый, озорной мальчик. Внешне он копия матери, даже повадки многие у нее перенял, но я вижу в нем отца – Пит бы гордился сыном… Если бы вернулся.
А что было бы, если бы он вернулся? Хоть Хеймитч и отмахнулся от моих слов о том, что охмор неизлечим, факт остается фактом. Как бы я не относилась к Сойке, быть когда-нибудь убитой отцом своего ребенка – это чересчур.
По рассказам я многое узнала о «прежнем» Пите Мелларке и одно могу сказать точно – тот Пит, которого знаю я, это другой человек.
***
Он до сих пор хранит ее фотографии. Больно.
Я обнаружила их вчера: стопку из нескольких аккуратно перевязанных ленточкой снимков, на которых изображена та, которую Хеймитч любил. Или любит до сих пор. Я теперь уже ни в чем не уверена.
Слезы не высыхают, как я не стараюсь.
Я люблю его?
Он меня точно нет.
Дверь на первом этаже распахивается, я слышу, как она с размаха ударяется о стену. Грохот. Избранный упал? Всхлипываю, наверняка он снова в стельку пьян. Поджимаю ноги к груди и отворачиваюсь к стене, кутаясь в одеяло. Не хочу, чтобы Хеймитч видел меня заплаканной. Обычно, когда он пьян, то остается спать в гостиной, но в последнее время стал все чаще «радовать» меня своим обществом.
Дверь в спальню открывается. Слышу его шаги. Чувствую, как проседает кровать под его весом. Не двигаюсь, стараюсь даже не дышать, хотя это трудно – из-за долгого плача дыхание сбилось, и из носа течет. То ли я плохо притворяюсь, то ли Хеймитчу просто без разницы, сплю я или нет, но он подтягивает меня к себе, заставляя развернуться к нему лицом.
– Милая, как насчет того, чтобы поработать ротиком? Сделай мне приятно, – уговаривает избранный.
Настолько отвратительным как сейчас Хеймитч не казался мне ни разу в жизни: грязный, прошлявшийся неизвестно где два дня подряд, пьяный в стельку… И в моей кровати. Как я докатилась до такого?
Вскакиваю, собираю в кулак остатки гордости и отчетливо, насколько позволяют слезы, говорю:
– Проваливай на диван!
Хеймитч не воспринимает мои слова всерьез, пьяно улыбается и снова тянется ко мне.
– Не будь злюкой, детка. Ну, выпил я немного, с кем не бывает.
Спрыгиваю с кровати, но поскольку избранному уже удалось ухватиться за край моей ночной рубашки, то в комнате раздается треск рвущейся ткани.
– А и ладно, – отмахивается Хеймитч, – все равно ты мне голая больше нравишься.
Я
В клочья.
Шальная мысль приходит внезапно и кажется такой сладкой, что я уже не могу от нее отказаться. Хватаю стопку фотографий и рву их прямо на глазах у Хеймитча, а затем кидаю кусочки вверх, отчего они мягким снегопадом падают на постель, на пол, везде. Избранный не сразу понимает, что я сделала. Он поднимает несколько фрагментов фото, подносит их к глазам, рассматривая, и я четко вижу мгновение, когда он узнает девушку на снимке.
«На память моему единственному. Всегда твоя, Элиза», - эта надпись на задней стороне одной из фотографий навсегда врезалась в мою память.
Хеймитч соскакивает с кровати, путаясь в простыне, и бросается ко мне. Я не ожидала такой реакции от пьяного или не верила, что избранный может действительно сделать мне больно, но не успеваю оказать сопротивление, когда он со всей силы бьет меня по лицу.
– Сука! – орет он, швыряя меня на кровать, будто я кукла, а не человек. – Да как ты вообще посмела тронуть ее фото!?
Не знаю, откуда во мне берутся силы и решимость, но я выворачиваюсь и бью Хеймитча локтем в плечо.
– Это как ты посмел? – мой голос срывается на крик. – Я верила тебе!
– Лучше молчи, – требует Хеймитч.
– А то что?
Мы оба стоим на коленях на кровати друг напротив друга, злые и отчаявшиеся. Глаза Хеймитча чужие, я их не узнаю. Он мертвецки пьян, но как-то умудряется оставаться в сознании.
– Больно, – неожиданно тихо говорит он, потирая плечо.
Моя злость вмиг улетучивается, и я пододвигаюсь ближе, чтобы осмотреть место, куда пришелся мой удар. Едва мои пальцы касаются его тела, избранный наклоняется вперед, толкая меня и наваливаясь сверху.
«Отвлекающий маневр», - внезапно понимаю я, только уже поздно: заломив мои руки, Хеймитч усаживается на меня сверху, и я чувствую его попытки стянуть свои штаны.
– Надо было согласиться на минетик, милая, – заявляет он, и его привычное ласковое обращение сейчас пропитано почти осязаемым отвращением. И угрозой.
Он задирает мою ночнушку, устраиваясь между ног, а я дергаюсь, не желая сейчас заниматься сексом.
– Пусти! – требую я, но избранный не реагирует.
Чувствую, как его напряженный член касается моей кожи, и двигаю бедрами, надеясь вырваться.
– Это тебе за фотографии, милая. Не стоит портить чужие вещи!..
Боль, которую я чувствую в следующую секунду, такая резкая и нестерпимая, что из моего горла вырывается вопль. Что есть силы, дергаюсь вперед, выскребая из-под себя простыню, но Хеймитч крепко держит меня, не прекращая насилия.
Это адская боль, и она не проходит ни через пару толчков, ни через десяток. Несколько раз у нас с Хеймитчем был опыт подобного секса, но каждый раз мы долго к этому готовились и проделывали все с особой осторожностью.