Сладкая приманка (сборник)
Шрифт:
— Что? — спросил, не поняв меня, Машков. — Что раньше или позже?
— То, что ты задумал, — сказала я, — но на что не можешь пока решиться.
Я, конечно, блефовала, но из его фраз, сказанных до того, как вмешался Грэг с мегафоном, мне показалось, что речь у него идет о самоубийстве. Только о каком-то не совсем обычном, каком-то особом. Я не знала, о чем именно он говорил, но его странное спокойствие в безвыходной ситуации свидетельствовало о том, что собственная жизнь ему безразлична. Как, впрочем, и любая другая.
Намек Григория Абрамовича я прекрасно поняла. Последние фразы прозвучали, скорее всего, не столько для Машкова,
Поэтому в его фразе прозвучало странное вроде бы слово «послушать». Кого может слушать Машков в этой ситуации? Конечно же, только меня. А чтобы было, что слушать, я должна говорить. Иначе два часа пройдут, поднимется стрельба. И меня либо застрелят штурмовики, либо взорвет Машков.
А откуда, собственно, возьмутся штурмовики? В МЧС такой специализации нет. Штурмовики — это ФСБ! Значит, вот откуда эта автоматная стрельба, вот кто там, снаружи, сейчас диктует условия и выкручивает руки Григорию Абрамовичу, требуя немедленного штурма. ФСБ сидела у нас на хвосте, и мы сами привели их к дому Машкова. Если меня взорвет Машков — это устроит ФСБ больше всего: они тут вроде бы и ни при чем. Вот если он меня не взорвет, кому-то из них нужно будет стрелять не особенно точно, чтобы «случайным» выстрелом задеть меня.
Я поняла, что ФСБ обязательно воспользуется ситуацией, чтобы свести со мной счеты. Григорий Абрамович еще как-то ухитрился выбить у фээсбэшников эти два часа, чтобы дать мне возможность уговорить Машкова сдаться и тем самым сделать штурм бессмысленным.
Эти два часа я использовала с максимальной пользой для дела. Машков и сам говорил, что не против, как он выразился, со мной поболтать. Не знаю, право, что имел в виду он, а я просто начала задавать вопросы — о нем, о его прошлом, о его родственниках. Постепенно начали вырисовываться очень любопытные вещи.
Своего брата Александр Машков, можно сказать, любил. Любил с самого раннего детства. А вот ненавидеть начал только в самое последнее время. Все началось с того, что младший брат Лешка начал бегать за девочками. Тут только старший, который был взрослее младшего на год, сообразил, что сам-то он от девочек весьма и весьма далек. Они его просто не интересовали.
С уверенностью, что девочки, девушки, женщины его совершенно не интересуют, Александр Машков прожил несколько лет. Он даже успел окончить школу и поступить в университет на мехмат.
Но в один прекрасный день до него дошло, что отсутствие интереса к противоположному полу — это ненормально! Его сверстники не только имели этот интерес, но и активно удовлетворяли его. То есть жили нормальной половой жизнью. Сашка же Машков оставался в этом смысле полным младенцем. Не знал даже, как и что там у них устроено.
Короче говоря, проучившись три года в университете, он сделал для себя открытие: открыл существование противоположного пола. Но это открытие оказалось не единственным. Машков обнаружил одновременно, что он боится этого противоположного пола. Даже подойти и заговорить с девушкой было ему непреодолимо страшно, не то чтобы затащить ее в постель и трахнуть. Впрочем, он имел очень смутное представление о том, как это делается.
Младший между тем времени даром не
Старший окончил механико-математический факультет университета, написал прекрасную дипломную работу под руководством профессора Мартыненко. Постепенно научные исследования поглотили избыток психической энергии, которая у старшего Машкова не расходовалась нормальным, то есть сексуальным путем. Александр поступил в аспирантуру и вместе с Мартыненко написал весьма оригинальную и перспективную диссертацию на какую-то очень специальную тему. Всего я так и не поняла, хотя объяснял он довольно подробно. Мартыненко оставил его у себя на кафедре, гордился им, считал самым способным из всех своих учеников и видел в нем своего преемника, поскольку последние годы часто подумывал о том, что работать становится все тяжелее. Александра Машкова у Мартыненко ждала блестящая научная карьера.
Но проработал он у Мартыненко всего один год. Машков выдержал настоящий штурм со стороны профессора, который пытался отговорить Александра от его решения уволиться из университета, бросить работу и уйти из науки. Молодой человек настоял на своем.
Когда учился в аспирантуре и готовился к сдаче кандидатского минимума по философии, он случайно увлекся идеями экзистенциализма. Не то чтобы идеями, а просто очень заинтересовался тем, как понимал свободу Николай Бердяев, например. От него же перенял он и ненависть к беременным женщинам. Но тихого в своей ненависти Бердяева Машков превзошел, и очень далеко. Очень привлекательными для него оказались идеи Сартра. С детства вычеркнутый из общества в силу своих психосексуальных проблем, Машков возненавидел это общество. Понятие «коллектив» стало чуждым для него, ненавистным.
Примерно таким путем психическая болезнь укоренилась в его голове и дала те результаты, о которых лучше не вспоминать. Расстройство превратилось в болезнь, а затем вылилось в ее агрессивную форму.
Талантливый и чувствительный от природы, старший Машков уловил, что не может осуществить то, что Сартр называет существованием, — не может быть самим собой, исполнять все свои желания. Свой страх перед женщиной Машков тоже связал с отсутствием свободы, перепутав причину и следствие. В его голове все разложилось по параноидальным полочкам — общество заставляет его, Машкова, работать, зарабатывать деньги, вести социальный образ жизни. Само существование женщин заставляет его их хотеть, бояться и, следовательно, ненавидеть.
Бросив науку, Машков ушел из дома, от отца и младшего брата, уехал из города, не имея никакого плана дальнейшего устройства своей жизни. Он отправился пешком по берегу Волги. Через неделю набрел на полузаброшенную деревню. Там его накормили. Увидев в лощине за деревней сохранившийся сарай, Машков решил в нем поселиться. Место вполне его устраивало — безлюдное, глухое, вдали от проезжих дорог. Здесь можно было бы забыть о ненавистном обществе, о давящей его индивидуальность цивилизации.
Александр Машков кое-как починил сарай. Он стал немного походить на дом. Скорее всего, это было что-то вроде летней кухни, пристройка к дому, где хозяева готовили, хранили всякий хлам и припасы. Печка, по крайней мере, в ней была. Машков съездил в Тарасов, разыскал брата и выпросил у того немного денег, чтобы купить себе продуктов на зиму.