Сладкая Тьма, Кобяков Виталий Витальевич

Сладкая Тьма

на обложку

Кобяков Виталий Витальевич

Шрифт:

– Попробуй. А я попробую не дать тебе этого сделать...

И Томпсон не дал мне победить в тот день, насколько я помню. От пинка он отскочил, а на ноги я не успел подняться, так как получил удар по спине. Но это были чертовски хорошие и поучительные тренировки. Я же не маленький, я не стремился обыграть своего партнера всеми имеющимися способами. Я пытался чему-то научиться. И, раз уж я всё еще жив, то это было не напрасно.

Директор не всегда так зверствовал на наших уроках фехтования. Первое время мы действительно изучали основы. А когда дошли до настоящих спаррингов, то он уже не поддавался. Я так ни разу и не смог хотя бы задеть его саблей. Зато два удара ногой Томпсон всё-таки пропустил, мне есть чем гордиться...

– Убьешь меня сейчас или сперва поговорим?

– Что? Я не собираюсь тебя убивать, Ян, - рассмеялся стоящий в дверном проеме Директор Томпсон.

– Тогда проходите, - жестом пригласил я его вместе с Коршуном, который прятался за тенью Директора.

– Офигеть! Что Вы здесь делаете?!
– наш гость поразил Михо, но я его ждал. Томпсону после потери должности некуда было идти.

– Гуляю, - улыбнулся мой наставник, проходя в квартиру.
– Я тоже рад познакомиться с храбрым учёным, добившимся большего, чем миллионы умов.

– Я основывал свои исследования на теоретических выкладках других людей, - застеснялся Михо, направив взгляд в пол и почесывая затылок...

Крыша. Как же тут пусто без Евы. Даже самый близкий мне человек, проделавший огромный путь ради личной встречи, не в силах разогнать накатившуюся на меня печаль. Не был уверен, что и Коршун вернется, но я рад его визиту. Он тоже выглядит грустно, видимо, депрессия сейчас в моде.

– Михо, помоги распаковать Коршуну вещи и разберитесь в припасах, которые нам передали фанатики, - распорядился я после легкого обеда и чашки кофе. Мне необходимо переговорить с Томпсоном наедине, ребята это прекрасно понимали, поэтому без возражений ушли с крыши.

Мы уже успели мельком обсудить сложившуюся ситуацию. Томпсон был поражен новостью о предательстве Инди и смерти Евы. Почему-то Директор возлагал на него большие надежды.

Томпсон поделился

необходимой для противостояния с Инди информацией. Например, рассказал, что мой враг из бедной семьи, имел пару приводов за воровство в магазинах, когда был подростком. Потом он поднабрался ума и навыков, стал угонять дорогие автомобили и при этом ухитрялся не попадаться. Инди действовал со старшими братьями и мелкой бандой. Никаких вооруженных ограблений, убийств, наркотиков, исключительно воровство и угоны, но достаточно изящные и не оставляющее следов. И всё это Инди начал проделывать еще в шестнадцать лет...

– Тьма притягательна, - произнес Директор, сделав маленький глоток некрепкого чая. Да, он не любил кофе, а чай пил словно на чайной церемонии, мог растягивать сто грамм напитка на час.

– Тьма лишь скрывает недостатки, которые видны на свету, - я уселся на диване поудобнее, наши глаза сверлили друг друга при слабом освещении костра.

– А еще Тьма уравнивает людей, - улыбнулся наставник. Разговор у нас что-то не совсем шел, как только мы остались наедине. Столько всего надо выяснить, но не знаешь, с чего начать.

– Я прощу прощения за статью, но тогда это выглядело лучшим вариантом, чтобы обезопасить группу, - решил я для начала извиниться.

– Ян, успокойся. Я сам подал в отставку за два дня до того, как Эмили опубликовала статью, - поразил меня Томпсон.
– Кресло занял мой бывший заместитель, Маккензи, ты его помнишь.

– Что? Но... Почему?

– Я болен, - при этих словах лицо наставника не изменилось, однако я чувствовал, что внутри него самого происходит взрыв.

– Насколько серьезно?

– Альцгеймер. На ранней стадии, - я непроизвольно отвел взгляд от человека с тяжелым диагнозом.

– Соболезную.

– Я не собирался жить вечно, - Томпсон нашел в себе силы для иронии.
– Но я боюсь. Боюсь проснуться однажды в окружении людей и никого не узнать. Боюсь потерять способность доносить ложку до рта или по-человечески ходить в туалет. Боюсь забыть о своей первой любви, о наших с ней свиданиях в сквере. А смерти я не боюсь, уже нет...