Сладкая женщина
Шрифт:
Неделей позже Аня узнала от самого же Тихона, что работает он в одном из строительно-монтажных управлений. Раньше работал на кране, возводил дом в двадцать семь этажей в районе Юго-Запада.
– А теперь строповщиком. Знаешь, который под краном стоит, груз цепляет.
– Это почему же?
– Разжаловали. Пьяный в кабину сел.
Аня представила себе Тихона в кабине подъемного крана, под самым небом, да еще нетрезвого, и ей показалось, что сердце у нее оборвалось, замутило внутри, кругом пошла голова.
– Ведь
– Трезвый буду – не раздавят. А пьяный – туда и дорога.
И добавил:
– Было время, я совсем вином не интересовался. Хороший парень был! В хоре участвовал. Я, конечно, не солист. В последнем ряду стоял.
Он очень молодо улыбнулся и обнял Аню.
– Не дала природа голоса настоящего. Но я песни очень люблю. Не такие, как сейчас по этому ящику блеют, – он указал на телевизор, – а настоящие, под хороший оркестр.
Про многое Тихон стал с ней говорить, только о своих семейных делах не распространялся. А Аня исподволь все-таки норовила узнать, что да как.
– А много ты сейчас денег им отдаешь, Тиша? – очень осторожно осведомилась она.
Он ответил неохотно:
– «Она» много не берет. У нее заработок. Инженером в «Мосэнерго» работает.
– Небось поэтому и зазналась, что инженером?
Тихон покачал головой.
– Да нет… Разлюбила, наверное.
«Хоть бы поглядеть, какая жена у него была», – думала Аня. Слово «инженер» ее гипнотизировало, как будто оно включало в себя все понятия: образование, красоту, положение.
– Тихон, а мне-то ты веришь, что я тебя люблю?
– Наверное, любишь. Только ведь смотря какая любовь.
– Да какую же тебе надо?.. – почти с отчаянием спросила Аня.
И, не дождавшись ответа, сползла на пол, обняла его колени и засыпала их волосами. Такое видела недавно в кино. Наверное, не очень удачно получилось.
– Ну что ты представление-то устраиваешь? – строго спросил Тихон. – Такая женщина красивая, боевая, а по полу ползаешь.
Аня вздрогнула и оглянулась в зеркало. Да, она еще была и сильная, и красивая, только на щеках не было уже прежнего румянца. Прическу, правда, очень запустила, да и сейчас, падая на колени, немного растрепалась. Аня поправила волосы, одернула халат и вдруг почувствовала, что уж больше и не знает, что ей говорить Тихону. Нет, не любит он ее. Тогда зачем же ходит сюда?..
Как же тогда ей дальше жить? Ведь ничем не отвлечешься – ни беготней по соцстраху, ни разбором производственных неурядиц, ни культурными мероприятиями. Да сейчас ей уж, пожалуй, никто никакого дела и не доверит: совсем не та она стала. Это было невероятно, но Ане почему-то казалось, что даже когда она с Тихоном вдвоем, кто-то незримо присутствует рядом и все видит.
– Ну что же, – горько сказала Аня. – У меня вон замок в шкафу не запирается. Может, починишь? Тебе замки чинить приятнее, чем со мной быть.
Одно из их свиданий
– Добрый вечер, – сказал Юра и поцеловал мать. – Ты что, уже ко сну отходишь?
Ничего не подозревая, он снял в коридоре шинель, сунулся своим носатым, большеглазым лицом в зеркальце у вешалки, потом шагнул в комнату. Задержать его Ане не удалось, да у нее как будто и язык отнялся.
…Сын не был у нее с ноябрьских праздников. У Ани тогда уже шел роман с Тихоном. Ей бы следовало в тот приезд воздержаться от упреков Юре, который, прежде чем навестить ее, был у Николая Егоровича, в его новой семье. Казалось, пора бы уж Ане крест поставить на своем бывшем муже. Но она, как истинная женщина, даже любя другого, все равно пыталась выведать, каково там Николаю Егоровичу с новой-то, с интеллигентной. Хотелось услышать, что ему там солоно, что он просчитался. И отношение сына ко всему происшедшему ее просто оскорбляло.
– Это почему же я не должен туда ходить? – почти с вызовом спросил Юра.
– Конечно, там культурные!.. А мать-то ведь у тебя дура непромытая!..
– Я этого не говорю…
Аня провела платочком под глазами.
– Вот правильно бабушка-покойница высказывалась, что ты больно гордый, Юра.
Сын пожал плечами:
– Не знаю. Бабушка меня любила. Где ее похоронили – у нас в деревне или в Макаровке?
А больше им и не о чем было тогда поговорить. Водку Юра не любил, ел очень умеренно, несмотря на свой большой рост и плотность. Чтобы скоротать вечер, включили телевизор. Но Аня заметила: Юра смотрит только из вежливости.
– Ты, Юрочка, чайник мне эмалированный не привезешь? У вас там, в Ленинграде-то, говорят, хорошие.
Нет, неплохой все-таки у нее был сын! Другой молодой офицер сказал бы: «Да ты что, с ума сошла? Буду я еще с чайниками!..» А Юра обещал:
– Хорошо, привезу.
…И вот сейчас ее сын увидел Тихона. Тот сидел на диване без пиджака и без ботинок, но в целом его вид ничего не выдавал. Зря только рядом оказалась брошенной подушка. Зато вид матери говорил о многом.
– Это, Юрик, из деревни ко мне приехали, – тихо сказала она. – Земляк наш один…
Крупное молодое лицо Юры почти ничего не выразило.
– Ну как погода у вас тут? – спросил он. – У нас в Ленинграде зима какая-то кислая. Я, мама, всего на десять минут: у меня поезд на Харьков.
Юра вынул из чемодана и положил перед матерью какую-то коробку.
– Ты извини, фантазия ничего забавного не подсказала.
«Что же этот-то молчит?.. – боясь взглянуть на Тихона, спрашивала себя Аня. – Хоть бы выручил чем… Парень не растерялся, а этот молчит».