Сладкий апокалипсис. Ты моя
Шрифт:
Дэнис вызвался сам ухаживать за Милой, никого к ней не подпустил. Никто и не удивился, Мила и так, бывало, жила у него по неделе. Убиралась, готовила, и они целыми днями играли в приставку.
Видимо, Дэн так тщательно проводил процедуры и добросовестно делал массаж Миле на связки ног, что спустя неделю она так и не вернулась домой. Потом ходила загадочная и все время улыбалась. Мы делали вид, что ничего не замечаем.
Но однажды Мила пришла заплаканная на день рождения дочери Беатрис. Бетти выгнала Альберта из комнаты, потому что это «женские дела». Как оказалось,
— Но теперь я тоже старая, да ещё и беременная, так что могу дружить и с вами, — улыбнулась восемнадцатилетняя Мила.
Мы только покачал головами.
— Ну и Мила, — вздыхала, — Я знала, что этим закончится. Хорошо, что это случилось не в четырнадцать, а хотя бы в восемнадцать.
— Ден очень долго держался, — Курт, оказывается не рассказывал мне некоторые вещи, которые я бы обязательно разболтала девчонкам, — Я думал, его яйца лопнут ещё несколько лет назад. У парня железная выдержка, он запал на Милу ещё когда у нее начали расти сиськи.
Потом Курт ворчал, что в его команде дисциплину могли нарушить только бабы — Мила оставалась бунтаркой, в ней засела обида, что Дэн не пустил ее посмотреть на берритриакт, когда ей было четырнадцать. Поэтому сейчас склоняла мужа на утехи в самых странных местах, и Дэн тщательно скрывал это от Курта. Курт делал вид, что не видит. Я все время вздыхала, когда слышала о их очередных причудах. Эти двое старались «не быть скучными», как выражалась Мила. К слову, ближе к тридцати эти двое так и не бросили свои игрушки. Даже несмотря на то, что у них уже родилось трое дочерей.
Мы сидели на детской площадке, пытаясь уследить за своими детьми. Мия закапризничала, и я не заметила, утешая ее, как четырехлетний Роб, наш с Куртом четвертый сын, сбежал с площадки на плац.
— Кэтти, подержи пожалуйста, — Кэтти приняла у меня Мию, и я кинулась на плац.
К этому времени Роб уже пытался маршировать, подражая братьям, но маленькие ножки запутались, сынок упал и громко заплакал. Я кинулась к нему.
Курт сразу оказался рядом, смерив нас двоих строгим взглядом:
— Отойди, женщина. Мужик должен справиться сам. Или ты хочешь до старости ему сопли потирать?
— Курт, ему четыре! Какая старость, какие сопли? Ему же больно!
— Больно — пройдет. Не голову же разбил. Встань, солдат, — обратился Курт к Робу.
Я, сжав зубы, отошла на шаг. Курт старался оставаться строгим перед мальчишками. Дома с детьми он совсем другой. Я понимала, что не имею права ставить под сомнения его авторитет.
Роб внезапно перестал плакать и сделал усилие, чтобы встать. Когда он твердо встал на ножки, то задрал голову, с выжиданием глядя на отца: мол, я все правильно сделал?
— Молодец, боец! — вскричал Курт, подняв Роба на руки так резво, что ребенок взлетел в воздух. Роб засмеялся, будто его посадили в аттракцион. Муж ещё несколько раз покатал Роба по воздуху, у ребенка вовсе высохли слезы, он смеялся и смеялся, довольный развлечением и похвалой. Недавно мне исполнилось тридцать восемь. Прошло ровно десять лет,
Мы отпраздновали мой день рождения, и внутри поселилось странное ощущение. Нет, не опустошения. Наоборот. Я поняла, что не расстраиваюсь из-за того, что время проходит — я успела все в этой жизни.
— Чего грустишь, сладкая? — Курт зашёл в нашу комнату, в котором уже горел камин. В руках его темнела бутылка вина, он улыбался.
— Я не грущу. Так, просто. Осень. Мысли всякие лезут.
— А ты не думай, и грустить не будешь, — Курт подошёл сзади и обнял меня.
— Просто… Осень. И жизнь проходит, — грустно ответила я. Мы стояли у большого окна, но в комнате было тепло. Жар огня согревал комнату. — Так уж заведено. Люди рождаются, живут, а потом умирают, — ответил мне Курт, — Не мы с тобой первые, не мы последние. Но у нас есть кое-что ценное — мы вместе столько лет, это чего-то да стоит, — Курт посмотрел мне в лицо, обняв его руками, — Эти годы у нас останутся вне зависимости от того, как мы состаримся, сладкая. Курт всегда умел поддержать меня. Я улыбнулась. — Ты так и не научился называть меня по имени, — уже без грусти в голосе ответила я. — У тебя много имён, и в каждом отражается моя любовь. Ты и сладкая, и красавица, рыжулю я тоже обожаю.
— Какой ты стал романтичный, — рассмеялась я, — Какие речи!
— Угу… — пробормотал Курт, поцеловав меня в плечо.
Я тут же уловила его настрой.
— Ты хочешь прямо сейчас? — спросила я его.
— Ага. Дети наконец-то угомонились, мы же тыщу лет не любились.
— Две недели это не тысяча лет, — без особого сопротивления возразила я.
— Тысяча, даже вечность, — сказал Курт, уже раздевая меня.
Мы быстро оказались на том самом диване… Спустя десять лет он всё ещё вызывал во мне бурю эмоций.
Я забралась на диван, он прильнул сзади.
— Знаешь, Анна, а ведь у нас есть что отметить, — сказал он.
— Ты о чем?
— Тебе тридцать восемь, красотуля, особенная дата. Десять лет прошло.
— Прошло. А причем тут это? Что такого в этом возрасте?
Муж легонько толкнул меня вперёд, я заняла позицию, которую он хотел. Потому что уже знала, как ему нравится. Курт вошёл в меня нетерпеливо, без прелюдий. Но к тому времени я уже была мокрая — он уже знал это, изучив мое тело за десять лет вдоль и поперек. В прямом смысле этого слова…
— Я же говорил, что люблю женщин постарше. Тебе тридцать восемь, детка. Теперь ты в моем вкусе, — Курт сделал серию сильных толчков внутри меня, выбивая из лона водопад влаги и удовольствия.
— Ааах!