Сладкий привкус яда
Шрифт:
Я выразительно посмотрел на нее и сквозь зубы процедил:
– Уж, конечно, не вверх по склону.
Утопая в рыхлом снегу, я сделал несколько шагов и сразу устал. Ноги инспектора оглоблями торчали с обеих сторон от меня и все время норовили врезаться в снег. Руками он обхватывал мою шею так крепко, что я не мог сказать определенно: или он просто держит меня, чтобы я не убежал, или же на всякий случай пытается меня задушить.
Татьяна, подкравшись к нам с аптечкой, всадила инспектору в зад иглу шприц-тюбика. Инспектор замычал и обмяк.
– Вам удобно? Я не слишком быстро иду? – заботливо спрашивал я инспектора, когда останавливался, чтобы перевести дух. Тяжелые скальные массивы, похожие на крепостные башни, плыли перед моими глазами, как театральные декорации, пот лился по лицу, разъедая кожу. Она нестерпимо зудела, и я мечтал впиться в щеки ногтями и разодрать их до крови.
Наверное, ни я, ни инспектор не владели английским в той степени, чтобы в полной мере передать друг другу оттенки настроения. Полицейский воспринял мои полные ненависти слова так, словно я признал свою вину.
– Нога немеет, – с недовольством ответил он. – Вы не идете, а прыгаете.
– А вы предпочли бы, чтобы я полз? Или летел вниз головой?
– Я предпочел бы, чтобы вы обращались со мной так, как я того заслуживаю! – сердито выпалил инспектор, даже не подозревая, что он нажал на кнопку сброса бомбы. И я тотчас эту бомбу сбросил.
Свалившись в сугроб, инспектор взвыл на высокой ноте, словно Моська, угодившая под ноги слона. Не оборачиваясь, я продолжал идти вперед как ни в чем не бывало.
– Я вас… я вас… – орал дурным голосом инспектор. – Немедленно… Я требую…
Мне стало смешно. Я остановился и обернулся. Инспектор глубоко ушел в снег, почти по плечи, и напоминал пережаренного и злого Колобка.
– Ну? – усмехнулся я. – Что вы требуете? Что вы вообще можете сейчас сделать самостоятельно?
Задыхаясь, Татьяна подошла ко мне, с трудом вытаскивая глубоко увязающие в снегу ноги.
– Это уже слишком, – прошептала она, убирая с глаз светлую челку. – Не издевайся над раненым.
– У тебя иней на ресницах выступил, – заметил я.
Татьяна покусывала губы. Инспектор хрипел и разгребал вокруг себя снег, словно он был оленем и хотел ягеля.
– А у тебя, – произнесла девушка жестко, – мозги на лбу сейчас выступят, если посмеешь оставить его.
– Оба! – воскликнул я. – Еще один стрелец! И чем ты пытаешься меня испугать? Своим пистолетиком? Ты сможешь выстрелить в меня? В свою жизнь? В свое спасение? В сексуально привлекательного молодого человека, в конце концов?
Я играл ее волей, и Татьяна ненавидела меня за это. Она опустила лицо и отвернулась, чтобы я не увидел ее беззвучного смеха.
– Стреляешь на счет «три», – я нежно потрепал девушку за прядь, тем самым добивая ее окончательно. – Мобилизуйся. Представь, что ты Мухтар, служишь
Я дырявил ботинками снег, наступая на собственную тень. Солнце стояло высоко, и короткая тень напоминала Санчо Пансу. Мне в затылок дышали немотой горы. Снег искрил, мелко передразнивая солнце. Сугробы и заструги изображали женские округлости. Все вокруг было жизнерадостным. Никто в меня не стрелял.
Остановившись, я обернулся. Татьяна сидела на снегу и держала в ладонях лицо. Плечи ее вздрагивали. Злой Колобок безмолвно таращил на меня глаза, будто подавился ягелем.
Я вернулся по своим следам, присел рядом с Татьяной.
– Смотри, – сказал я. – Подснежник!
Татьяна опустила ладони, и я поймал пальцами ее нос.
– Иди к черту, – беззлобно попросила она, оттолкнула меня и убрала со щеки слезу.
– Посуди сама, – примирительно сказал я, поглядывая на притихшего инспектора. – Разве могу я с оптимизмом нести на себе этого истребителя вертолетов, если он собирается посадить меня в тюрьму?
– Меньше языком мели!
– Хорошо. Тогда поговори с ним сама.
– Что ты хочешь?
– Во-первых, чтобы не вешал на меня Бадура. Если твои таблетки в самом деле неядовиты, то портер скорее всего налакался протухшей ракши. А во-вторых, я хочу, чтобы инспектор возбудил уголовное дело по факту убийства Родиона.
Татьяна вскинула голову и посмотрела на меня сквозь дрожащие слезы.
– Ты… – произнесла она, поднимаясь на ноги и отступая назад. – Ты вообще представляешь, кто ты такой? Ты способен оценить свои поступки? Ты же маньяк! Тобой управляет навязчивая идея!
– Неужели уговорить инспектора тебе труднее, чем тащить его на себе с горы?
– Можешь проваливать, – глухим голосом ответила Татьяна. – Я ни о чем не буду с ним говорить.
– Даже ради его жизни и своего благополучия?
– Ты напрасно считаешь себя незаменимым.
– У тебя есть выбор?
– Сюда скоро должен прилететь спасательный вертолет.
– Сюда? Скоро? – возмутился я наивности девушки. – Это же Гималаи, милая! И находимся мы в Непале!
– Не называй меня милой!
– Тогда я буду называть тебя глупой. Когда сюда прилетит спасательный вертолет, инспектор умрет от гангрены, а ты сойдешь с ума от печали.
– Зато ты, наверное, будешь счастлив!
– Господи, и как только твое солнечное личико выдерживает столько презрения!
– Ты достоин не только презрения! Дебил!
– Нахожу успокоение в том, что ты в конце концов послушаешься этого дебила.
Инспектор не терял времени даром и внимательно прислушивался к нашей беседе на непонятном для него русском языке. По интонации он должен был догадаться, что до взаимного признания в любви еще далеко, а это не в его пользу. Дождавшись паузы, в ходе которой Татьяна мысленно модулировала новые оскорбления в мой адрес, он зашевелился в своем окопе и могильным голосом позвал меня: