Слава Роду! Этимология русской жизни

Задорнов Михаил Николаевич

Может, и вправду ведьма? Или экстрасенс?

Потому и лес казался колдовским, что она уже приближалась, сидя верхом на своём монстре? Мне стало стыдно от такой мысли. Я ведь бывший комсомолец, атеист! С другой стороны, откуда она узнала, что я журналист из Москвы? Я даже малость оробел, когда она стала отвечать на мой вопрос, хотя я вслух его не задал:

– А кто, по-твоему, к нам забрести может? На работягу ты не похож, вон руки чистенькие. Фотоаппарат, блокнот в кармане, две ручки шариковые… бамовский работник? Глаза не комсомольские. Значит, журналист! Складно

объяснила? Ну, теперь ты давай гадай.

– О чём?

– Ну про меня. Хочу проверить, ты способный или только кажешься?

Она разговаривала со мной так, словно была хозяйкой всей этой колдовской таёжной глуши, а я – бездарным учеником местного лесника.

– Кто ты? Ты… ты… – Мне очень не хотелось ошибиться, ударить в грязь лицом, и я сообразил: – Ты… водитель грузовика! Нет, водитель мужского рода… Ты водило! Впрочем, это ещё хуже – среднего рода. Ты это… шофёрка!

– Шутник, что ли? Не угадал, вторая попытка.

– Лесорубка: сама рубишь, сама отвозишь. Теперь складно?

– Не очень. Ты ж не акын – что вижу, то пою. Попытка третья, последняя. Угадаешь – разрешу себя поцеловать. – Она улыбнулась, откинув рукой белокурые волосы, словно актриса в кокетливом фильме о любви: мол, посмотри, какая я хорошенькая! – Давай, давай, постарайся, ты же смышлёный, раз сюда забрёл. К тому же романтик – один по тайге болтаешься. Целовался когда-нибудь в тайге?

Мне надо было немедленно сбить с неё эту спесь хозяйки тайги.

– Ты… ты… ты бывшая заключённая, живёшь на поселении, на химии… У вас банда, вы воруете, обманываете государство, ты у банды шестеришь, возишь лес и продаёшь в Японию, куда сейчас и едешь. И я с тобой поеду, потому что я в Японии никогда не был.

– Ты сейчас это сам всё придумал? – В её голосе явно сквозило восхищение мной. – Или из какой пьесы отрывок зачитал?

– Ты – ведьма, а я – ясновидящий. И как советский журналист обязан написать о тебе правду. Но если ты меня поцелуешь, то обещаю: никому ничего не расскажу, и тебя не посадят во второй раз.

– Ну, ты точно, юморист! Хотя… кое-что… в яблочко. Государство мы точно малёхо того… Про бригаду тоже где-то рядом… Почти ясновидящий! Вот только не шестёрка я, а бригадир лесорубов!

– Ты бригадир? Не смеши меня, мне двенадцать лет назад аппендицит вырезали, могут швы разойтись.

– А чё, не похоже? – Конечно же она почувствовала, что понравилась мне с первого взгляда, и не только потому, что наша встреча произошла в глухомани, где хорошеньких женщин не должно водиться.

– Знаешь, вот так бы встретил тебя в городе, только разок взглянул и сразу бы сказал: эта деваха – точно бригадир лесорубов! Ты себя в зеркало когда-нибудь видела?

– А чего, нравлюсь, да?

– Да, нравишься.

– И ты тоже очень даже ничего. Смышлёный, смазливый, я бы даже сказала, какой-то задорный.

У меня аж мурашки по телу побежали, она что, ещё и фамилию мою угадала?

– Ты чё побледнел, журналист? Хотя сдаётся мне, не очень ты на журналиста смахиваешь. По образованию-то кто?

– Инженер двигателей космических аппаратов! – Я должен, должен был

её чем-то поразить. В то время те, кто работал на космос, вызывали в народе уважение больше, чем секретари ЦК КПСС и звёзды эстрады, вместе взятые.

– Ой-ой-ой, какие мы! А чё не по специальности? Чё сюда забрёл? Халтуришь?

– Журналистом интереснее. Путешествовать люблю.

Ведьма-шофёрка серьёзно и внимательно на меня посмотрела:

– Не будешь ты журналистом.

– В инженеры вернусь, думаешь?

– Тоже не то.

– Ведьму из себя корчишь?

– Я так чувствую… А то, что я чувствую, всегда сбывается. Думай что хочешь, а время пройдёт, сам увидишь.

– В этот раз ты ошибаешься.

* * *

Я рассказал ей, как мне нравится работать в журнале «Юность». А сюда приехал потому, что меня как молодого, но уже подающего надежды писателя попросили написать очерк о староверах. Если же я в своём будущем очерке опишу ещё и красивую таёжную девушку – бригадира лесорубов, то наверняка получу за него Ленинскую премию.

– Это ты чё, у меня сейчас интервью брать будешь?

– А ты чё, не хочешь о себе прочитать? Кстати, в одном из самых популярнейших журналов в стране.

– Ну почему же? Мне, между прочим, ударника соцтруда хотели дать, но потом отказали. Я одного из вожаков бамовских травками вылечила, он такой благодарный был, талон выдал… На покупку хрустальной вазы в ихней комсомольской лавке! Распределитель называется. Туда только своих пускают. А звание не подписал. Сказал, знахарям не положено: не партийное у них мышление. То есть понял? Распределитель для своих, а звание можно и не своим. Но я не обижаюсь… Зачем мне звание, когда у меня есть хрустальная ваза?

Ну как, подойдёт для твоей «Юности»? Цензура пропустит? – Её глаза так озорно на меня глядели, что я никак не мог понять, она сейчас ко мне задирается или к советской власти.

Я попытался ей рассказать о самых модных и нашумевших, почти антисоветских публикациях в нашем журнале, о таких передовых писателях советской оттепели, как Аксёнов, Гладилин, Анчаров, о скандалах вокруг Евтушенко, Вознесенского, о придуманном персонаже Галке Галкиной, хозяйке юмористического отдела. О том, что до меня Галкиной был Славкин. А теперь Галкиной работал я. Это её насмешило больше всего. Чтобы окончательно возвыситься в глазах ведьмы – бригадира лесорубов, поведал о том, что знаком с Окуджавой, – он часто у нас в журнале выступал. Евтушенко приезжал, читал стихи. Рождественский – друг редакции. Соврал, что шапочно знаком с Высоцким.

Настоящий мужик, если не наврёт с три короба девушке, которая ему нравится, не будет чувствовать себя достаточно уверенно.

– И что, ты со всеми знаком?

В её голосе сквозануло настолько неподдельное ко мне уважение, что я почувствовал себя законченным Хлестаковым.

– Я Софи Лорен живую видел!

– И что, ваши девки материковые на эти басни ведутся?

– Девки всегда на басни ведутся.

– Это верно. Так вот слушай ещё одну басню… Меня бригадиром лесорубов мой дед определил.