Слава. Возрождение
Шрифт:
– Пивка, – серьезно сказал Слава, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Лера уже смеялась, закрыв лицо руками.
– Значит, заморила я тебя, несчастный? – сказала она, вытирая слезы и довольно вздыхая: – Злая баба?! – На нее опять напал приступ смеха, и Лера захихикала в кулак.
С полчаса парочка наслаждалась ужином. Слава съел невероятное количество пищи, под радостные похвалы подавальщицы, типа «Ох, как кушает мужчинка! Молодец! Скоро будет на настоящего мужчину похож, а не на высохшую злобную бабу-воительницу!» Лера только довольно похохатывала на слова подавальщицы, а Слава усмехался и сметал
Зал теперь был совершенно полон, как говорится, яблоку негде было упасть. Все активно поглощали еду и питье, поглядывая на «гвоздь программы», полуобнаженного мужчину в углу. Появились две девушки-музыкантки, которые устроились возле стойки: одна стала наигрывать что-то на инструменте, похожем на мандолину, а вторая запела слабеньким, но довольно приятным голосом некую балладу об отважных воительницах, пошедших на бой со злыми грессами и сложивших там свою голову. Песня была душещипательной, особенно та часть, где одна положила другой голову на плечо и сообщила, что не расстанется с ней никогда.
Слава задумался: как это злые кентавры-грессы дали им столько времени, чтобы выговорить весь этот вот диалог с любовными признаниями, и как это они все это выговаривали с разрубленной башкой и вывалившимися внутренностями, когда из размышлений его вывел инцидент, ради которого все и было затеяно.
– Эй, ты, курица, думаешь, что, раз у тебя десятый ранг, так все можно?! Можно одной трахать этого мужчину? Эй, тварь, ты меня не слышишь, что ли? – За спиной Леры появилась баба лет сорока, вся в шрамах, с красными от пьянки глазами, тупо глядящими в спину девушки. Лера не реагировала на оскорбления, хотя ее спина и напряглась как струна.
Слава не стал дожидаться продолжения: воительница уже протянула руку к плечу Леры – он перехватил руку, встал, взял воительницу за пояс и под подбородок, легко оторвал ее от пола, держа на весу, пронес через весь зал, открыл наружу входную дверь и выкинул нахалку через проем прямо в грязь возле крыльца. Воительница, запущенная как торпеда, пробороздила телом лужи, поднимая усы из грязной воды.
Слава прикрыл дверь, обернулся к затихшему в ошеломлении залу и, усмехнувшись, сказал:
– Каждая, кто докопается до нас, получит то же самое. Не будет дуэлей. Я просто сверну башку каждой, кто к нам полезет. Без чести, без совести, без баллад и песнопений. Усвойте это!
Он прошел к своему столику, а зал, проводив его взглядом, зашумел, громыхая кружками, смеясь и возмущаясь. Некоторое время ничего не происходило, потом двери распахнулись, и в дверях показалась давешняя баба, которую Слава выкинул за дверь. Она уже успела где-то смыть с себя грязь, и с нее стекали капли чистой воды. Лицо бабы было перекошено, в руке она держала треххвостую плеть.
Слава вздохнул: ага, раз нельзя вызвать мужчину на дуэль, то надо отхлестать его плетью! За неподобающее поведение. Вот только пьяный мозг не подумал: если он так легко выкинул ее за дверь, то почему вдруг даст отхлестать себя плетью?
Воительница широкими шагами подошла к столу, как разъяренная валькирия, и замахнулась на Славу плетью. Он мгновенно перехватил ее за руку, без усилия отобрал плеть, выволок даму на свободное
– Не лезь к людям, которые хотят просто посидеть и отдохнуть… не задирайся к незнакомым… понимай с первого раза, когда тебе говорят, что этого не надо делать…
Женщина рычала, плевалась, пыталась вырваться, а потом заплакала горючими слезами. Слава закончил экзекуцию, схватил ее в охапку и проделал то же самое, что и перед этим, – выкинул за дверь. Потом собрал ее испорченное барахло и отправил туда же, в лужу. Больше она не появилась. Слава даже подумал о том, как бы с собой чего не сделала от такого позора, но скоро забыл об этом: ему-то какое дело? Он к ней не лез, ее не трогал. А то, что она попала в нехорошую ситуацию, – пить надо меньше. И людей не задирать.
Женщины в зале шумели, набилось уже столько, что пришлось принести дополнительные стулья и еще несколько столиков, занявших оставшееся свободное место в обеденном зале. Слава заказал еще еды и пива. Подавальщица, которая принесла заказ, заговорщицки подмигнула ему и довольным голосом сказала:
– Давно не было столько народа! Похоже, все прибежали посмотреть на тебя. Еще бы, выкинуть за дверь Юсту, которая убила народу на дуэлях больше, чем пальцев на руках, – это ли не подвиг? А вы хитрые: никто не может вызвать мужчину на дуэль, а если женщина не может справиться с ним голыми руками и плеткой – это же позорище! Лучше и не пробовать – вдруг не сладишь, потом проходу не будет, засмеют: ну, как же, ее мужчина отлупил! Ух вы и молодцы! Я сейчас тебе повкуснее кусочки выберу, сама пойду поищу. Вы такие славные ребята, просто расцеловала бы обоих!
– Ты имеешь успех у сферы обслуживания, – усмехнулась Лера. – Ну как думаешь, сработало?
– Думаю, да. Погоди-ка, не оборачивайся… похоже, новая попытка. Привет, воительница. Слушаю тебя. – Слава поднял глаза на довольно высокую воительницу со шрамом на голове. Ранее она сидела вместе с той, которую он выкинул за двери.
– Разрешите присесть к вам? – спокойно, доброжелательно спросила та. – Я не собираюсь вызывать на дуэль, просто хочу с вами посидеть. Можно?
– Присаживайся. – Слава радушно махнул рукой на другой конец стола, рядом с Лерой, и воительница, кивнув головой, сходила за своим стулом, отбив его у новой посетительницы, намеревавшейся присвоить его за те секунды, что женщины не было у стола.
– Мое имя Тирас, – сказала женщина, усаживаясь за их столик, и, завидев подходящую к ним подавальщицу, предложила: – Можно, я закажу вам вина? Здесь подают прошлогоднее миосское – очень хороший букет. Считайте это платой за вход в вашу компанию, платой за навязчивость. – Она улыбнулась и подмигнула Славе. – Ты мне доставил настоящее удовольствие зрелищем поротой Юсты! Она так-то баба неплохая, но давно не поротая: никто не решается ей противоречить – уж больно ловко владеет мечом. Не цепляет только тех, кто может ответить, а остальных просто тиранит. Пусть побудет в шкуре тех, кого заставляла грязь жрать. Ну так как насчет вина?