Славное море. Первая волна
Шрифт:
— Ой, Валька, к доктору бы тебя! — встревожился Бадма. — Худо видеть стала. Учиться трудно будет.
Валя растерянно заморгала ресницами. Она сама боялась этого. И вот Бадма подтверждает ее опасения.
Сейчас она ждала, что скажет Чимит. А он смотрел в ее глаза, большие, золотистые. И, как тогда у матери, увидел в них себя, маленький свой, крошечный портретик. Это обрадовало его. Нет, такие ясные глаза не могут плохо видеть. Эта мысль осветила ему все.
— Нет, Валя, глаза у тебя хорошие, — сказал Чимит. — И ты не бойся ничего. Ты просто выросла: что раньше
И всем сразу стало ясно и весело.
Шурша, падали листья с березы. Еще ниже, под обрывом, нехотя раздевались осинки. Рядом с ними ронял листья тополь.
— Ну вот, — как бы продолжая мысль, вновь заговорил Чимит. — А ты, Бадма, уходить от нас хочешь.
— А, не тревожьте вы меня, — отмахнулся Бадма. — , Ведь уйду же все равно. Не могу я без техники. Знаю, Матвей будет разводить рыбу. Чимит станет электриком. А кто же будет возить вашу рыбу и консервы?
Он хотел сказать еще что-то резкое, но вдруг умолк. Все с удивлением посмотрели на Бадму, не понимая, почему он внезапно замолчал.
— Знаете, ребята, — тихо заговорил Бадма. — Ведь Байкал скоро совсем другим станет. На Ангаре плотину достроили. Вода в Байкале на два метра выше поднимется. Низкие берега зальет.
— Заводы новые построят, — мечтательно сказала Валя. — Людей новых много приедет.
— Вот я и говорю: заводы. Вот я и буду на них работать. — Бадма вопрошающе посмотрел на Чимита, Матвея, дольше других его взгляд задержался на нежном лице Вали.
— Ой, друзья! Черти вы этакие! — Чимит порывисто обнял Бадму, Матвея, ближе пододвинул их к Вале. — Значит, все вместе, на нашем славном море. Всем хватит на нем дела.
— Только бы скорей вырасти, — с заметным смущением сказал Тарас.
— Теперь немного осталось, — утешил его Чимит. — Только сам не ленись, расти.
Они стали смотреть на родное море. Оно шумно дышало, накатывая на берег зеленые волны, будто уже начало наполняться новыми водами.
В лицо друзьям дул свежий ветер байкальской осени.
Первая волна
Глава первая
Высокая белая дверь класса широко открылась. Учительница прервала объяснение на полуслове. В класс шумно ворвалась тринадцатилетняя девочка, сестра ученика Серова.
— Гена! — крикнула она. — Там папа… В бессилии оперлась спиной на косяк двери и захлебнулась слезами.
Гена встал за партой, побелел. Верхняя губа с легким черным пушком мелко вздрагивала. Он ни о чем не спросил ни сестру, ни учительницу, а только медленно переводил потемневшие глаза с одной на другую.
Лицо сестры теперь было некрасивым. Подбородок,
Глянув на учительницу, Гена удивился, что она уже пожилая, с густой проседью. Раньше он этого как-то не замечал.
— Иди, Серов, — сказала она твердо и очень широко раскрытыми глазами посмотрела на его растерянное лицо.
Гена вздрогнул. На побелевшем лице появились багровые пятна. Осторожно, чтобы не стукнуть, он опустил крышку парты, бесшумно прошел мимо учительницы, взял за руку плачущую сестру и вышел, забыв прикрыть за собой дверь.
Учительница закрыла ее сама и, вернувшись к столу, долго не могла решить, как продолжать урок.
Весь класс знал, что отец Гены Серова, стекольщик ремонтной конторы, болел неизлечимой болезнью и уже долгое время не вставал с постели. Сейчас Гена и его сестра остались сиротами. Ученики сидели присмиревшие, подавленные. Объяснять новое не было смысла: вряд ли смогут слушать внимательно.
Антонина Петровна попробовала спрашивать из пройденного. Ответы были краткие, вялые, да и себя она поймала на том, что слушает невнимательно. Глянула на задумавшихся ребят и, вздохнув, сказала:
— Давайте на этом урок закончим. Выходите тихо, в коридоре не шуметь.
Ребята бесшумно вышли. Она осталась в классе. Без ребят класс казался пустынным. Так пустынно теперь, наверное, стало в доме Серовых.
Антонина Петровна подошла к окну. Открыла раму. В класс ворвался веселый птичий щебет. О створку рамы застучала ветка старого тополя. Листья еще узкие, бледно-зеленые, по-молодому гибкие, робко вздрагивали при каждом взмахе ветки.
«Только бы не было грозы, — подумала Антонина Петровна. — Пусть окрепнут. А потом не страшна никакая буря».
И мысли снова перекинулись на семью Серовых. «Гена Серов похож на этот неокрепший лист. А вот над ним разразилась гроза. Выстоит ли?»
Мысли ее прервал звонок: урок закончился во всех классах.
В открытое окно сильнее рвался весенний шум, птичий посвист. В створки рамы громче стучался высокий тополь. На нем продолжали дрожать молодые гибкие листья. За окном открывался вид на крыши одноэтажных маленьких домов, лесок за ними и горы, подпершие синее небо.
Но всю эту с утра светлую даль сейчас подернуло горьким дымком чужой беды. А чужая ли она ей? Одиннадцатилетним мальчиком пришел к ней в пятый класс Гена Серов, робко сел на последнюю парту. И с тех пор они много лет вместе.
Весенний шум не мог заглушить возникшей в сердце боли, и Антонина Петровна, не закрыв окна, медленно пошла в учительскую.
Домой Гена возвращался под руку с матерью. За ними шли удрученные родственники.
На дороге лежала мягкая пыль. Ноги утопали в ней, оставляя глубокие следы, как у людей, несущих тяжелую ношу.