Славный город Старый Ключ
Шрифт:
Вы мне мой спирт разливаете в такую тару и доставляете во Рвицу, а я вам за это ещё процентиков десять от своего объёма зерна подкину. Считайте, уже половина зерна - ваша. А это без малого миллион пудов зерна пшеницы твёрдых сортов. Шестнадцать тысяч тонн!
И вам хорошо, и мне.
– Три тысячи двести тонн, - медленно проговорила Маша.
– Во столько, значит, ты оцениваешь нашу стеклянную тару и последующую доставку произведённого спирта в Тмутаракань. Убого, слов нет, - отрицательно качнула она головой.
– Учитывая стоимость на зерно в нашем городе ты, сокол мой,
– Если не ошибаюсь, кило зерна на местном рынке у нас оценивается в одну медяшку?
– раздался со стороны холодный голос баронессы.
– "Влезла, сука, кто просил, спрашивается", - чуть не подпрыгнул Куница от неожиданности, внешне, правда, никак не проявив своего недовольства.
– Ошибаетесь, дорогая баронесса, ошибаетесь, - с безмятежным видом кивнул он, незаметно поёжившись под её пронзительным, острым взглядом.
– Раньше, год, два назад, может быть. Даже не может быть, а точно. Тогда цену и меньше давали. А теперь всё, - с насмешкой развёл он руками.
– Появился новый транспортный коридор в Приморье, благодаря вашим же усилиям, кстати. Расширились возможности продажи, опять же, благодаря вашей компании, и зерно наше ныне в цене. В большой цене! Меньше пяти медяшек за кило, даже разговоры продавцы не ведут.
Много покупателей, мало товара, - ханжески, ненатурально всхлипнул Куница.
Весь вид его в тот момент прямо так и кричал, как искренне он огорчён подобным положением, как купец. И как искренне этим доволен - как землероб. Странное, убойное сочетание. И всё одно, что этот человек думал в этот момент со стороны было совершенно не разобрать. Скрытен был Куница, скрытен. Скрытен и осторожен. Что-что, а скрывать свои истинные чувства за время жизни в этом городе он хорошо научился. Иначе б не стал тем, кем он сейчас и был, Куницей, главой крупного, сильного клана лесовиков.
– Только причём здесь стоимость зерна, - невозмутимо продолжил он.
– Мы же всё в конечном итоге пересчитываем на спирт, на его стоимость. А это - совершенно другие деньги.
– Давай всё же посчитаем на зерно, - нейтральным тоном заметила Маша, упрямо склонив голову.
– Оно как-то привычнее, да и стоимость кило зерна давно определена в одну медяшку.
– Пять, - жёстко оборвал её Куница.
– Пять, Марья Ивановна, пять. За меньшее ты в городе ничего не найдёшь. И даже на хуторах, меньше чем по два золотых за пуд уже не продают. А это уже три.
В ближе к началу снеготаяния, когда вскроются реки, цена на зерно ещё больше взлетит, вот увидишь. Приплюсуй сюда доставку, вот тебе твоя пятёрка медяшек за кило и выйдет. Так что, Маша, пять, а то и все шесть!
Внимательно посмотрев на упрямого клановщика, Маша нехотя согласно кивнула. Приходилось признавать что купец был прав. Дешевле пятёрки, а то и все шесть-семь, она в городе цен за зерно не видела.
– Ладно, пусть будет по твоему, пять. Доставку, вычитаем, - со скрытой насмешкой заметила она, проигнорировав недовольную гримасу Куницы.
Итого с продажи твоих десяти процентов, то есть с продажи трёх тысяч двухсот тонн зерна мы имеем, грубо округляя, шестьсот семьдесят тысяч злотых. Звучит, вроде, неплохо, но...
Но за эти деньги ты желаешь не только доставить свой спирт на берег Лонгары, во Рвицу, в настоящую Тмутаракань, но ещё и разлить свои пять миллионов двести восемьдесят тысяч литров по четвертным бутылям.
А это без малого двести одиннадцать тысяч двести четвертных бутылей из калёного, я так понимаю стекла. По три злотых за бутыль и за доставку к чёрту на рога! Ты явно не переплатил, купец. Хочешь, чтоб на тебя работали на халяву?
– Зачем же из калёного, - невозмутимо перебил её Куница, флегматично пропустив возмущённый вопль Маши мимо ушей. И судя по его довольному виду, идея что кто-то будет работать на него целый год за гроши, явно пришлась ему по сердцу.
– Из броневого хочу. Гулять, так гулять. А броневое стекло всяко лучше, чем калёное. Хотя..., калёное, согласен, попрочнее будет чем обычное. Особенно если такую бутыль в оплётку из нашей местной лозы поместить.
Цени, - усмехнулся покровительственно он.
– Я даже уже научился разбираться в этом вашем стекле, какое калёное, какое обычное, а какое броневое. И что лучше. Лучше - броневое. Крепче.
Потому как везти мне придётся даже не на Запад, а вообще, далеко-далеко, на самый дальний континент планеты, на материк Южный. Через море синее океан и далее по бездорожью хрен знает куда. Там в болотах Южного континента в большой мелководной луже какого-то внутреннего озера сидят ваши любимые мериканы, или как вы их временами презрительно называете, пиндосы, и оченно жаждут получить ваш чистейший продукт для внутреннего потребления, я так понимаю. Который им поставлю я.
С гордым видом Куница с силой стукнул себя кулаком в грудь.
– И с янкесов ты слупишь..., - многозначительно замолчала Маша, намекая Кунице, что раз уж тот начал столь откровенный разговор, то не мешало бы и продолжить. Типа - сказал "а", говори уж и "б".
– Ты права, - усмехнулся тот.
– С янкесов ваших я слуплю. И не слабо слуплю. Но сколько и чем, о том вам знать не стоит. Знаешь же, как у нас говорят: "Меньше знаешь, крепче спишь". Или ещё одна хорошая поговорка: "Любопытной Варваре, нос оторвали".
Носики ваши, как я вижу у вас пребывают в наицелейшем состоянии и мне бы хотелось, как, надеюсь, и вам самим, чтоб всё это и в будущем оставалось в столь же прекрасном и целом состоянии. И чтоб вы не совали свои столь симпатичные носики туда, куда вам не следует.
– Согласна, - невозмутимо отозвалась Маша, медленно откидываясь на спинку своего кресла и мельком переглянувшись с Беллой.
– Меньше знаешь, крепче спишь. Только вот одна беда. Спишь ты в таком случае голым и босым, и на ужин не пошамав. А кушать хотца. И желательно не чёрный хлеб с ключевой водой, а хлебушек ситный да с маслицем. Посему, друг ты наш залётный, ответ наш - нет.
Как залетел, так и лети дальше. Никаких бутылей ты не получишь, да ещё за столь смехотворную цену.