Славы притяженье
Шрифт:
Потому что стоял на плечах гигантов
Он был исследователем не только по роду деятельности, но и по складу души.
Ему принадлежит авторство нескольких новых названий российской флоры. Его научные интересы поражают широтой диапазона: ботаник и генетик, эколог растений, сорняковед. Ученая степень доктора наук была присуждена ему без защиты диссертации. В его жизни был единственный Бог – Наука. Имя этого человека – Леонид Игнатьевич Казакевич.
Как
Не обозначенное на картах сельцо Колтуновщина уютно спряталось в суровых лесах Беларуси. Местный учитель и его жена были молоды и счастливы – судьба одарила их двумя сыновьями-погодками. Бывало, шутили юные родители: разбросают на полу разные разности – ложку, молоток, книги, картинки – и пускают малышей. Один непременно схватит молоток либо линейку старую, деревянную, а другой, Ленсик, словно и не видит ничего, кроме книжек. И так каждый раз. Шутка оказалась пророческой.
Сохранился студенческий билет Леонида Казакевича – слушателя сельскохозяйственного факультета Киевского политехнического института имени императора Александра. На билете надпись: «Изображенный на припечатанной к этому фотографической карточке есть потомственный почетный гражданин православного вероисповедания Л. И. Казакевич». Сам же «почетный гражданин», словно подтверждая буквальный смысл общепринятого штампа, всю жизнь с рыцарской безупречностью служил святой идее – познанию природы. Именно она, Природа, сотворившая нас, считал он, и есть тот единственный источник радости и вдохновения, ради которого стоит жить. В эту, казалось бы, простую формулу укладывалась практически вся жизнь Казакевича – человека и ученого.
Судьбе было угодно, чтобы его исследовательская деятельность началась в разгар революционных бурь, накануне провозглашения советской власти. Но политические коллизии не увлекали молодого ученого, когда в 1916 году он, выпускник-биолог, уехал в Саратов и был направлен на Краснокутскую опытную сельскохозяйственную станцию. Здесь, в группе научных сотрудников, руководимой профессором В. С. Богданом, юный Казакевич занимался исследованием флоры засушливых районов. Одно из ярких воспоминаний той поры – приезд на станцию Н. И. Вавилова. «Прихожу как-то утром в кабинет Богдана, – вспоминал Леонид Игнатьевич, – а на столе записка от профессора о том, что он захворал и встречать Вавилова со студентами придется мне. Я взволновался: смогу ли, ведь не кто-нибудь, а сам Вавилов! Однако экскурсию провел нормально». Тогда и состоялось их знакомство, перешедшее впоследствии в искреннюю человеческую симпатию и творческое единомыслие настоящих ученых.
Более тридцати лет связывали Казакевича с Саратовом, с областной опытной станцией, преобразованной потом в НИИ сельского хозяйства юго-востока. Лаборант, затем заведующий лабораторией новых культур и сорных растений. Независимо от должности, много лет он начинал свой день на рассвете, с обхода опытных делянок.
В кепке или шляпе, светлой сорочке, с неизменной сумкой через плечо, лупой, блокнотом и карандашом, он забывал обо всем, общаясь лишь со своими растениями. Это были его ближайшие родственники и друзья. Рассматривая крохотный росточек, он разговаривал то ли с ним, то ли с самим собой, ахал от удивления или, наоборот, сокрушался, делал записи, сравнивал.
В этот период жизни, в двадцатые годы, появляются в печати первые научные работы Л. И. Казакевича:
Впрочем, вопреки убеждению Вавилова и его соратников о «ботанике вне политики», на небосклоне отечественной сельскохозяйственной науки как раз в это время появляется новое имя. В 1929 году вдруг приобрели широкую известность опыты с озимой пшеницей никому не известного Т. Д. Лысенко. Он объявил себя автором нового агроприема предпосевной обработки семян, который был назван яровизацией пшеницы и в первые один-два сезона действительно давал впечатляющие результаты.
Вавилов, другие ученые ВИР быстро поняли, насколько поверхностны и околонаучны подходы Лысенко. Среди ученых страны наметился раскол, который очень быстро приобрел политическую окраску. В 1931 году газета «Экономика и жизнь» писала: «Революционное задание В. И. Ленина обновить совземлю новыми растениями оказалось сейчас подмененным реакционными работами по прикладной ботанике. Под прикрытием имени Ленина окрепло и завоевывает гегемонию в нашей сельскохозяйственной науке учреждение, насквозь реакционное… Речь идет об институте растениеводства сельхозакадемии им. Ленина».
Это официальное заявление касалось непосредственно Вавилова. А сколько имен было связано с ним, сколько истинных служителей науки были и оставались его единомышленниками! Среди них Леонид Казакевич, который не понимал, что такое «совземля» и как можно «обновить ее новыми растениями», не опираясь на извечные законы генетики. Он претворял вавиловские идеи на опытных полях Саратовской станции и позже – будучи директором Поволжской зональной станции лекарственных и ароматических растений, профессором кафедры ботаники Саратовского пединститута и заместителем директора Всесоюзного института зернового хозяйства.
К счастью, распри и травля ученых не столь активно проявлялись в провинции. В 1936 году, когда в столице лысенковские претензии достигли апогея, саратовскому ученому Л. И. Казакевичу, вопреки общепринятой традиции, без защиты диссертации по совокупности работ была присуждена ученая степень доктора биологических наук. Одна из его последних работ носила программный характер и получила высокую оценку именно в Поволжье. Работа была издана отдельной книгой Нижне-Волжским книжным издательством и называлась «Основы районирования засоренности зерновой зоны и главнейшие мероприятия по борьбе с сорняками». Утверждения ученого основывались на глубочайших многолетних исследованиях почвы и корневой системы сорняков, а потому остаются актуальными и сегодня.
Между тем за год до этих событий в Москве начал выходить журнал «Яровизация». В одном из первых номеров выступил Лысенко с так называемой «совершенно новой постановкой вопросов семеноводства». В публикации он заявлял, что самоопыление вредно для растений, ведет к вырождению сортов, и предлагал основываться на внут-рисортовом скрещивании. Специалисты обеспокоились за чистоту сортов, многие из которых выводились десятилетиями. Но Лысенко настаивал на том, что чистоты сорта и не следует добиваться, что теория «чистых линий» порочна в своей основе и вообще законы генетики вредны и бесплодны.