Славы жаждут дураки
Шрифт:
– Ладно, – сказал я, сел за ближайший компьютер и набрал команду форматирования жесткого диска.
– Ты что?! – взвизгнул Игнат, разъяренным псом кидаясь на меня. – Ты же мне все архивы сотрешь! Мне же потом башку оторвут!
Я оттолкнул его от себя. На экране монитора появилось грозное предупреждение, что в случае форматирования жесткого диска все данные на нем будут уничтожены.
– Ну? – спросил я, касаясь пальцем клавиши, чтобы дать подтверждение.
– Я тебя прошу! – взмолился Варданян, прижимая руки к груди. – Ну что с тобой сегодня? Ты меня заживо похоронить хочешь! Это моя
– Интервью ты публиковать не будешь, – еще раз повторил я и нажал клавишу.
Вопль Варданяна оглушил меня.
– Да! Да! – орал он. – Я скажу! Останови!
Я набрал «PAUSE». Гильотина остановилась над редакционными архивами.
– Здесь, – прошептал Варданян, кивнув на другую машину, и вытер крупные капли пота со лба. – Я сам.
Он сел за компьютер, выбрал файл и открыл его, убеждая меня, что это именно тот самый файл с интервью. Потом нажал кнопку «DELETE».
– Ты доволен? – усталым голосом спросил Варданян.
Я склонился над клавиатурой и стер еще и копию файла.
Игнат скрипнул зубами и потухшим взглядом уставился в экран.
– Если ты все-таки восстановишь его, – предупредил я, – то тебе будет очень плохо и друзьями мы уже никогда не будем.
– А мы и так уже не друзья, – ответил Игнат.
Я больше ничего не сказал, повернулся и вышел.
Глава 37
Раньше, когда на меня нападала хандра, я шел в атлетический клуб к Гере, начинал соревноваться с ним, таскал железо до боли в мышцах, наполнял их каменной твердостью, вытесняя дурное настроение, и через час-другой снова радовался жизни. После смерти Геры в «Персей» я ходить уже не мог.
Одноклассник Роман со своей бригадой ко мне не вернулся. Несколько дней они сооружали сцену и скамейки в крепости для фестиваля, а потом вообще уехали из Судака.
Игнат Варданян при встрече со мной перестал здороваться и делал вид, что мы незнакомы.
Я запил. Мысли об Инге не давали мне покоя. Душу терзало то чувство, которое называют совестью, хотя разум не уставал твердить, что она убийца и дрянь, каких еще свет не видывал.
Можно было бы поставить точку в этой истории. Можно было бы поставить точку и с чистой совестью по десять раз на дню наполнять стакан. Но в моем уставшем воображении время от времени всплывало всего два вопроса, на которые я не смог дать ответа. Я отмахивался от них, как от назойливых мух, но они продолжали атаковать меня. Я убеждал себя, что мне вовсе не обязательно знать все, но это не помогало. Вопросы заводили меня в тупик. Я бился головой о глухую стену. Я чувствовал себя так, словно умирал от жажды, нашел колодец с холодной чистой водой, свесился, но до воды не достал. Чуть-чуть не достал, всего сантиметр. Вытягивал руку, вытягивал пальцы, и все без толку. И продолжал умирать от жажды.
В интервью Инга почему-то ничего не сказала об убийстве антиквара Кучера. Я не сомневался, что это ее рук дело, и хорошо представлял, как все произошло: она зашла во двор, сказала Кучеру, что хочет поговорить с ним об антикварном золоте, предложила ему уединиться в гараже, там брызнула ему под нос из баллончика с нервно-паралитическим газом, а когда Кучер упал на пол,
Но я не понимал, зачем она это сделала?
И второй вопрос: кто же все-таки этот Лембит Лехтине? Кто этот человек, который интересовался у Лебединской старинными монетами за день до того, как я впервые встретился с Ингой?
Совсем некстати вдруг объявилась Анна. Она приехала без всякого предупреждения и зашла ко мне в резервацию в тот момент, когда я меньше всего хотел, чтобы она меня видела. Трехдневный запой со всеми вытекающими отсюда последствиями!
Анна кинула сумку на входе, подошла ко мне, глянула на столик, заставленный бутылками, тарелками с шелухой от креветок, кусочками засохшей колбасы и хлеба, скептически осмотрела мое небритое лицо, села напротив и спокойно, будто ничего особенного не происходило, сказала:
– Привет!
Я кивнул, убрал ноги со стола, поставил перед ней стакан и наполнил его джином.
Анна к стакану не прикоснулась. Не сводя с меня своих прекрасных глаз, она спросила:
– Как отдохнул?
– Хорошо, – ответил я и икнул.
– По тебе заметно.
Я многозначительно развел руками и почесал щетину.
– А мы тебя искали, – сказала Анна.
– А кто это «мы»? – уточнил я.
– Я и Влад.
– Интересно, – пробормотал я. – И где это вы меня искали?
– В Анталии.
Я чуть не поперхнулся джином, отставил стакан и сказал сиплым голосом:
– Лучше бы в Австралии.
Лицо Анны неуловимо изменилось. Она продолжала смотреть на меня, но в ее глазах появилась легкая настороженность.
– Разве ты не был в Анталии? – осторожно поинтересовалась она.
– Никогда! – признался я.
– А куда же ты ездил?
– Когда?
Разговор зашел в тупик. Анна чего-то не понимала. Как, собственно, и я.
– Подожди! – вдруг нахмурилась она, сбрасывая с себя сдержанное высокомерие, которое мне так не нравилось. – Ты не слишком пьян? Ты можешь все объяснить мне?
– Не уверен, но попробую, – пообещал я.
– Куда ты недавно ездил?
Я наморщил лоб, вспоминая.
– В Щебетовку. В Новый Свет…
– Хватит! – Анна ударила ладонью по столу. Джин пролился на стол. Я поборол в себе желание коснуться лужи губами и втянуть ее в себя. – Зачем ты давал телеграмму, если никуда не собирался?
– Телеграмму? – переспросил я. – Разве я тебе давал телеграмму? Я же отправил ее в Коктебель Арабову!
– Какому Арабову? – Анна посмотрела на меня как на безнадежно больного и тотчас повторила: – Арабов… Почему мне эта фамилия знакома?
– Не знаю! – Я пожал плечами. – Это отец актрисы, которая жила у меня и погибла во время съемок.
– Нет, нет! – поморщилась Анна. – Не то! В прошлом году я отправляла в Коктебель Арабову инсулин. Вот кто меня об этом просил – не могу вспомнить…
– Не путай меня, – махнул я рукой и на всякий случай взял стакан со стола. – Что ты про телеграмму мелешь?
– Я получила от тебя телеграмму.
– Когда?
– Три недели назад.
– Не посылал я тебе телеграмму, – ответил я и категорически покрутил головой. – Что в ней было?