Славы жаждут дураки

Дышев Андрей Михайлович

– Сейчас! – сказала Анна, глядя в потолок. – Вроде того: «Планы меняются. Уезжаю в Анталию на две недели. Целую. Кирилл».

– Вот это номер! – возмутился я и, чтобы не проливать, отпил.

– Я на тебя, конечно, обозлилась и вместе с Владом поехала за тобой.

– Ах, вместе с Владом! – заострил я внимание на третьей вершине нашего любовного треугольника, к месту вспомнив о гениальном изобретении – защите нападением. – А я голову ломал, почему ты не приезжаешь и телефон твой не отвечает.

От твоего автоответчика я уже бегемотом выть начал.

– Значит, это чья-то дурная шутка? – спросила Анна.

Я почувствовал, как начинаю трезветь.

– Если бы ты знала, – произнес я, – чем эта шутка для меня обернулась.

Мое волнение передалось Анне. Она встала со стула, сняла и повесила в шкаф белый пиджак и раздраженно сказала:

– Какая здесь грязь! Почему ты здесь не убрал?

– Остынь, – посоветовал я ей. – Лучше приготовь отбивные. Они в морозильнике.

Анна ходила по кабинету. Она приготовила для меня чемодан упреков, но все они оказались лишними.

– Телеграмма была подписана моим именем? – спросил я.

– Конечно, – кивнула Анна.

– Отправлена из Судака?

– Да.

– Ты получила ее в тот же день, когда она была отправлена?

– Да. Но только вечером. Ее ошибочно занесли в другую квартиру. А там все были на работе, и почтальон сунул ее в почтовый ящик. Вечером соседка пришла с работы, увидела, что телеграмма адресована мне, и занесла ее.

– Стоп! – сказал я и закрыл глаза. – Тихо. Помолчи…

– Тебе плохо?! – вскрикнула Анна.

– Да, – прошептал я.

Она кинулась ко мне и схватила ладонями за щеки.

– Что с тобой?! Где болит?!

– Налей, – прошептал я. – И я попробую с первого раза угадать номер квартиры соседки, которая принесла тебе телеграмму… Твоя квартира сто семьдесят седьмая?

– Да, – прошептала Анна, с испугом глядя на меня.

– А у соседки сто семьдесят первая?

– Да… – еще тише ответила Анна. – Но как ты…

– Боже мой! Боже мой! – Я вскочил и схватился за голову. – Вот откуда оно все пошло! Вот тебе и Коктебель, и Арабов… Я тебе скажу, почему фамилия Арабова из Коктебеля тебе знакома. Но сначала я должен тебе рассказать, что тут творилось, пока ты с Владом отдыхала в Анталии.

Анна прикусила губу. Она чувствовала себя виноватой. Мы пошли на кухню. Анна безропотно заняла место у плиты, а я, сидя на столе со стаканом джина, подробно рассказывал ей о всех своих злоключениях, опустив лишь малозначащие эпизоды сексуального характера. Анна, слушая меня, то замахивалась, чтобы влепить мне пощечину, то вскрикивала, то плакала, то смеялась.

– Теперь у меня есть ответы на последние два вопроса, – завершил я свой часовой рассказ. – Я знаю, зачем Инга убила Кучера и кто такой Лембит Лехтине.

– Ну? –

пританцовывая от нетерпения, крикнула Анна.

– Подожди! Нам сейчас надо кое-куда заехать.

– А отбивные? – спросила Анна.

– Отбивные потом.

Мы спустились в гараж и сели в машину. Анна качнулась на сиденье и недоуменно склонила голову.

– Мне кажется, что сиденье раньше было более мягким.

– Естественно, – ответил я, аккуратно выезжая из ворот. – Раньше я хранил золото в кабинете, а когда началась вся эта возня, так зашил его вместе с «дипломатом» в сиденье. Оно все время было при мне.

Мы проехали мимо музея. Он был закрыт – выходной.

– Я привезла тете Шуре турецкий национальный костюм для музея, – сказала Анна.

– Прекрасный подарок! – похвалил я.

У пятиэтажного жилого дома мы остановились. Я подал Анне руку, помогая ей выйти из джипа, первым зашел в подъезд и быстро поднялся наверх.

Дверь не была заперта – в ней по-прежнему не было замка.

Я зашел без стука. На кухне шумела вода. Пахло чем-то горелым. Я повернулся к Анне и громко объявил:

– А теперь позволь представить тебе Лембита Лехтине! Он же – господин N!

Анна остолбенела. Но меня больше беспокоила реакция Лебединской. Я снова повернулся к кухне, ожидая крика, истерики, сердечного приступа, но все было не так.

В первое мгновение я не узнал Лебединскую. В дверях беззвучно, как тень, появилась женщина в черном. Черный платок покрывал седую, коротко остриженную голову заведующей музеем. Бледное, изможденное, больное лицо женщины было спокойным и неподвижным.

– Не кричи, – тихо произнесла Лебединская. – Разбудишь.

Я обернулся, заглянул в комнату, но она была пуста.

– Пойдем отсюда, – сквозь зубы сказала Анна и потянула меня за руку.

– Подожди! – крикнул я и зашел на кухню.

На топчане у окна лежало платье Инги – то самое, в котором она пришла ко мне в первый вечер. Рядом, на табурете, в жестяной банке, догорала бумага.

Лебединская приложила палец к губам, показала глазами на платье. Я с ужасом посмотрел в глаза женщины. Передо мной стояла сумасшедшая!

– Она не спала всю ночь, – шепотом объяснила Лебединская. – Пришла под утро, мокрая, грязная, вся в крови. Я ее помыла, посушила и уложила спать… А это кто с тобой?

– Это Анна, – ответил я, не в силах оторвать взгляда от платья.

– Анна, – повторила Лебединская, прислушиваясь к звучанию имени. – Инга… Похоже, правда?.. А ты знаешь, что она тебя любила?

Лебединская присела на край топчана и провела ладонью по платью.

– Племянница моя… Единственная… Она мне как доченька… Спи, солнышко, спи, родненькая…