Славянский «базар»
Шрифт:
– Тебя Монгол ищет. Просил привет передать, – тихо сказал Жакан.
Карл удивленно поднял брови – откуда мог казначей общака, уже пару лет передвигавшийся в инвалидной коляске, знать, что он прячется именно здесь. Жакан зло сплюнул:
– Я никому не говорил. Он шофера сюда сам прислал.
– На то он и Монгол, чтобы все знать. Завтра его и навещу.
– А еще он сказал, что какой-то Ханой у пацанов интересовался, где тебя найти можно.
– Ханой, – задумался Карл, перебирая в памяти тех, с кем сводила его судьба. – Ханой, – еще раз повторил
– Выпивка отменяется, – внезапно произнес Жакан, когда Бунин уже успел достать с заднего сиденья пакет с провизией.
На крыльцо дома вышел шофер Монгола – Валера Сычев.
– И ты здесь, Сыч, – безо всякой радости сказал Карл, завидев его.
– Монгол просил, – Сыч сделал паузу, чтобы зафиксировать значимость момента, потому что Монгол просил редко, обычно он просто говорил, – приехать к нему прямо сейчас.
Поскольку сам казначей передвигаться без посторонней помощи почти не мог, то последние годы Сыч был не столько его шофером, сколько ногами, глазами, ушами, голосом.
– Погоди, – Карл отвел Жакана в сторону, – значит, ты не в завязке?
Жакан неопределенно повел головой.
– Кто его знает? Я и сам уже запутался. Монгол не из тех, кого можно послать. Когда он отыскал меня два года назад, то отпираться, что ты временами живешь тут, не было смысла. Ты же знаешь. Вот и тебе ехать придется. И ты не откажешься.
– Оставайтесь и ждите. Сыч, где твоя машина?
Сыч, знавший Бунина как слепого, с каменным лицом наблюдал за тем, как парень спокойно управляется без посторонней помощи. Открыв калитку, Николай даже подмигнул ему, мол, не только Монгол способен удивить неожиданным.
Глава 11
Ханой проснулся, но глаза открывать боялся. Вот уже пошла вторая неделя, как ему снился один и тот же сон. Будто он снова на зоне. Сон был настолько реальным и достоверным, что, даже проснувшись, Ханой все еще продолжал сомневаться, где видение, а где реальность. Он прислушался, совсем неподалеку был еще кто-то, чье тяжелое сопение слышалось очень явственно. Точно так же сопел сосед по шконке – домушник Хуйгуров. За глаза все зэки, конечно же, называли осетина по первым трем буквам фамилии, но считалось, что носит он другое погоняло – Гуров.
Ханой боялся открыть глаза и увидеть над собой доски верхнего яруса нар. Принюхался. Воздух был спертым, густо пахло грязным мужским телом, потом. И только потом Ханой сообразил, что голова может так раскалываться только с похмелья, а на зоне нечасто выпадало такое счастье. Если и удавалось выпить, то немного, чтобы наутро дубаки не унюхали.
Вспомнил, что вчера надрался, как скотина. И не дома, до квартиры не добрел после встречи с Петровичем. Вспомнил, как его замели менты, но потом по дороге отпустили. По рации им передали, что человек, обокравший квартиру, задержан с поличным. Вот тут он уж и оторвался. Пил с какими-то мужиками у Павелецкого вокзала. Потом добавлял с молодежью в скверике, поил студентов пивом за свой счет, а дальше ни хрена вспомнить
Ханой смело открыл глаза, самое страшное, что ему предстояло увидеть, это белый казенный потолок, но нет, над ним висела его собственная люстра. После освобождения Ханой отправил старуху-мать к сестре в Самару, а сам устроился жить в ее однокомнатной квартире. Он лежал голый, но в носках, это от них и исходил запах, а рядом, прикрывшись до пояса простыней, сопела женщина неопределенного возраста. Ей вполне могло быть и тридцать, и пятьдесят. Под глазом – почти сошедший синяк, густо намазанные тушью ресницы слиплись. Немытые волосы сбились в сальные пряди. Ханоя передернуло, когда он перевел взгляд на обвисшие вялые груди женщины, казалось, что из них только что выпустили воздух.
– Эй, – толкнул он под бок соседку.
Женщина недовольно пробурчала «пару ласковых», натянула на голову простыню и повернулась на бок, выставив на обозрение худосочный зад. По нему Ханой и врезал двумя пальцами – с оттяжкой.
– Что? – женщина подхватилась и села, уставилась на Ханоя.
Судя по всему, она помнила о вчерашнем вечере еще меньше, чем ее кавалер.
– Ты кто?
– Люда, – неуверенно ответила женщина. – Мы где?
– У меня дома, – язык ворочался с трудом.
– Один живешь, – обвела запущенную, грязную комнату взглядом. – Это хорошо, – женщина пригладила волосы и улыбнулась.
Алкогольный отек с ее лица сходил быстро, прямо на глазах. Следы былой красоты проступали из-под маски алкоголички. Придержав рукой обвисшую грудь, женщина поднялась с дивана.
– Мы с тобой трахались? – она отбросила простыню и осмотрела постель.
– Не помню.
– Если трахались, то платить мне не надо. Я не проститутка какая-нибудь.
Ханой хотел сказать, что за секс с ней еще стоило бы и приплатить ей самой, из собственного кошелька, но тут голова взорвалась новым приступом боли. Он сжал виски ладонями.
– Глянь, как тебя там, пиво в холодильнике есть?
– Люда меня зовут.
Холодильник стоял тут же, в комнате, и утробно урчал.
– Ни хрена там нет, кроме банок с консервами.
– Может, за пивом сбегаешь?
– Сил нет. У самой все трещит. Поднимаюсь, плывет все. Лучшее средство от головной боли – трахнуться, – посоветовала алкоголичка тоном медика, – рекомендую.
На похмелье у Ханоя член всегда стоял, как сухостойное дерево, – не согнуть, но и ощущений никаких, хоть иголкой коли. Гостья деловито залезла на кровать и раздвинула ноги.
Ханой старался изо всех сил. Наконец он отвалился на диван и довольно заурчал. Он весь был мокрым. То ли с потом, то ли еще с чем, но головная боль ушла. Он даже боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть внезапно обретенное блаженство.
Одежда отыскалась почему-то в прихожей на полу, там лежали и платье, и брюки, переплетенные с колготками, поверх всего этого мятого безобразия общей кучей возвышалось белье. Одевались молча.
Пока Люда мылась в ванной, Ханой проверил ее сумочку – не сперла ли чего.