Славянское царство (историография)
Шрифт:
Итак, заключив упомянутым образом, в 1383 году рагузинцы и которцы вновь нарушили его, вступив в войну, которая по ожесточенности и свирепости превзошла все остальные. Войну эту которцы развязали по пустому поводу, забыв о том, что для завершения войн, начатых зачастую по безрассудству, требуется порой немалая удача и доблесть. Дело было так: однажды в Рагузу прибыл один которский дворянин, задолжавший большую сумму денег некоему рагузинцу, который настоял, чтобы его заключили там в тюрьму. Которцы отправили послов к рагузинцам с просьбой освободить его, так как он был послан с поручением от упомянутого города в Италию; если же он кому-то [задолжал и] не был в состоянии отдать долг, то его кредитор мог воспользоваться недвижимым имуществом последнего, которого было немало на территории Котора. Однако рагузинцы отказались отпустить его без дозволения кредитора. Это привело которцев в такую ярость, что они, немедленно вооружив две галеры, послали их задержать рагузинский корабль, который вез товары из Леванта и случайно оказался в порту города Роса (Rose). Несколько дней спустя они захватили и другой их корабль, шедший из апулийского Бари, на котором было немало добра, принадлежащего рагузинцам. Последние отправили посла в Котор с требованием освободить и вернуть им упомянутые корабли. Когда которцы ответили отказом, рагузинцы послали в Которский залив три галеры. Эти галеры из-за нерадивости капитана подверглись ночью нападению неприятеля, который, не найдя на них охраны, захватил одну из них. Остальным удалось уйти от неприятеля, однако в упомянутой стычке погиб капитан захваченной галеры. Лудовик Туберон пишет, что упомянутая галера была захвачена благодаря в большей степени предательству своих, чем доблести неприятеля. В самом деле, Божидар из Неретвы (Boxidar di Narente), будучи комитом (comito) упомянутой галеры, занимался лишь тем, что весь день на всех кричал и заносчиво угрожал, ругая всех без разбору. Раздраженный этим капитан галеры однажды вызвал его к себе и спросил, откуда он родом и каким ремеслом прежде занимался. Тот ответил, что родился в Неретве в семье конопатчика (calafato) и что первым его ремеслом было ремесло его отца. На это капитан ответил: «Иначе и быть не могло — видно и твое низкое происхождение и дурное воспитание. Меня не удивляет теперь, что ты на всех кричишь и сквернословишь. С самого детства уши твои привыкли к постоянному стуку молотка, а уста — к смраду зловонной смолы. Не удивительно, что ты вечно всем недоволен, понося и оскорбляя своих товарищей». Комит, желая извиниться за свой злой и скверный язык, ответил, что его дело — поощрять добродетель и осуждать порок. Капитан же ответил: «Это — неправда, и ты лжешь, как предатель. Ты сам ведешь жизнь, исполненную порока и подлости. Как же можешь ты ненавидеть плутов и прочих себе подобных и любить добрых?!» После этого он отстранил его от должности комита и повелел заниматься своим первоначальным презренным ремеслом конопатчика. Случилось так, что однажды ночью тот был назначен в караул на упомянутой галере. Заметив приближение неприятеля, тот [намеренно] не предупредил капитана, и которцы, напав, захватили галеру. Известие об этом, достигнув Рагузы, принесло немалое огорчение сенату, который без промедления вооружил еще две галеры и послал все четыре [галеры] на захват Котора. Командование над ними было поручено Михе Волчичу Бобальевичу, мужу воистину великому как в доблести, так и в благородстве, наделенному всеми добродетелями, к которому ректор обратился в сенате с таким напутствием: «Ваше исключительное благоразумие, непобедимый и твердый дух, величие Ваших деяний и, наконец, великая любовь к своему отечеству, которую Вы не раз доказывали в прошлом, подвергая свою жизнь опасностям ради служения ему — [все это] подвигло нас в это тревожное время поставить Вас во главе наших вооруженных кораблей. Отправляясь с ними в поход, помните о надежде, которую мы и весь Ваш родной город возлагаем на Вас!» Бобальевич, отбыв из Рагузы и придя в Которский залив, высадил большой отряд на острове Св. Гавриила, чтобы совершать оттуда набеги на земли которцев. Неподалеку от упомянутого острова которцы вступили с ним в сражение, в котором победа осталась на его стороне. Затем он двинулся на соединение с правителем Зеты. Получив от него подкрепление в три тысячи отважных воинов, он осадил Котор. Видя, однако, что враг этим не очень обеспокоен, он решил пойти на штурм. Возведя бастион с северной стороны, он начал штурм. Которцы, неся при обороне большие потери, собрали совет и единодушно постановили отправить к Бобальевичу послом Иеронима Драговича (Girolamo Draghi) с предложением вернуть галеру и все находящееся у них имущество, принадлежащее рагузинцам. Когда Драгович прибыл и изложил свое предложение Бобальевичу, тот ответил, что не может ничего предпринять, пока не известит сенат Рагузы. Сенат же, получив упомянутое известие, постановил, что Бобальевич не должен покидать того места, пока рагузинцам не будет возвращено все то, что было отнято у них которцами. Последние, удовлетворив требования рагузинцев, заключили с ними мир.
В этой войне пераштане не участвовали. Перед ее началом они настоятельно убеждали которцев, пока есть возможность уладить дело полюбовно, не вступать в войну со своими соседями. Они заявляли при этом, что, если те не последуют их совету, то они не присоединятся ни к одной, ни к другой стороне. Которцы же ответили им, что не нуждаются ни в их советах, ни в помощи. Со стороны которцев это было неблагоразумно, поскольку при подобных обстоятельствах пригодилась бы всякая помощь и подмога, особенно со стороны таких отменных воинов, как пераштане. Они всегда отличались воинственностью и не раз проявляли в прошлом и продолжают проявлять в настоящем немалую доблесть в войнах. И это касается не только мужей, но и их жен, которые (помимо чести, которой они
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКОЕ ДРЕВО ЛАЗАРЯ, КНЯЗЯ СЕРБИИ
ГЕРБ КНЯЗЯ ЛАЗАРЯ
Князь Лазарь был сыном Прибаца Хребеляновича, дворянина и магната времен императора Стефана. В молодые годы он служил при дворе упомянутого императора, а затем (как было сказано) овладел землей короля Стефана вплоть до Дуная, подчинив своей власти Расиславича и других нобилей, владевших упомянутыми областями. Одних он заключил в темницу, других — изгнал, а остальных подчинил своей власти при помощи соглашений. После смерти короля Вукашина он захватил немалую часть его владений, а именно При- штину, Ново Брдо и другие жупы, в результате чего значительно усилился. Помимо этого, он воздал достопамятное отмщение (как было сказано) Николе Алтомановичу, мужу немирного нрава. У него был сын по имени Стефан и пять дочерей: [Милева], Мара, Елина, или Елена, Деспина и Вуко- сава. Милева (как пишет Леунклавий) была женой турецкого императора Баязида. Вместе со своим мужем она была пленена Тамерланом. Мара была выдана за рашанского дворянина Вука, сына Бранко Младенова, отважного и опытного воителя, покорного воле своего тестя Лазаря. Лазарь со своим зятем жил в мире со всеми своими соседями, а именно с королем Боснии и Балшичами, довольствуясь собственными владениями и не стремясь с помощью войны к захвату чужих. Поступал он так главным образом из страха перед турками. Он сумел также наладить прекрасные отношения с венгерским королем Лайошем, представляясь его покорным слугой и не раз поднося ему богатые дары из золота и серебра. Одаривал он и его магнатов, в частности, Николу Горянского (Nicolo di Gara), который прежде был баном Срема, а затем стал венгерским палатинским графом. За его сына он выдал свою дочь Елину. Был он весьма ловок: всякий раз, когда король Лайош посылал вооруженные отряды к его пределам, он устраивал дело так, что избегал всякого ущерба для своих владений. Устраивая упомянутые дела, он щедро одаривал королевских министров, обращаясь к ним с великой скромностью и смирением. Однако после смерти короля Лайоша он немедленно овладел замком Белград, возведенным упомянутым королем на Дунае во времена императора Стефана, и разрушил его до основания. Захватил он и Мачву на границе с Венгрией и все земли, граничившие с Савой и Сремско–Митровицей (San Demetrio in Sriemo). В то время в Македонию из Анатолии двинулся султан Мурад, турецкий император. С тридцатитысячным войском он вторгся в области, подчиненные князю Лазарю и его зятю Вуку. Те в ответ также собрали немалую рать из пехоты и конницы, но, видя неравенство сил, не осмеливались вступать в схватку и следовали за неприятелем по горным и неприступным тропам. Мурад, видя, что не может их победить, пришел под Приштину. Не сумев захватить город силой, он пробыл в тех краях около месяца, не причинив значительного ущерба округе, а затем вернулся в свои владения. Произошло это в апреле 1385 года. После этого князь Лазарь и его зять Вук через послов заключили с Мурадом договор, обязавшись выплачивать дань и выставлять, в случае необходимости, тысячу воинов. Посему после этого они жили в мире, без всякого беспокойства, наслаждаясь жизнью в своих владениях, в которых, особенно в Ново Брдо, при жизни князя Лазаря и его зятя Вука останавливалось немало рагузинских купцов. Упомянутые государи не только хорошо обращались с купцами, но любили и сам город Рагузу, не упуская случая доказать свое особое к нему расположение. Лазарь был весьма богатым государем, поскольку все серебряные рудники в Рашке находились в его владениях. Извлекая из них большие сокровища, он с их помощью смирял ярость венгров, платил дань туркам и поддерживал свою власть, отдавая предпочтение этому способу перед силой оружия. Чтобы обезопасить себя со всех сторон и еще более укрепить свое могущество, он породнился с Джураджем, сыном Страцимира Балшича, который после смерти упомянутого Балшича, убитого (как было сказано) турками, наследовал власть в обеих Зетах. Он выдал за него свою третью дочь Деспину, бывшую прежде женой молдавского государя Шишмана.
Когда у турок Орхана сменил его сын Сулейман, последний, заключив мир со своими соседями в Азии, со всем войском, которое смог собрать, перешел Геллеспонт, называемый ныне Галлипольским проливом, и начал войну с греками. Хотя упомянутая война шла с переменным успехом и растянулась на длительный срок, Сулейман все же чаще одерживал победы, чем терпел поражения. Силы греков и фракийцев были к этому времени уже подорваны прежними постоянными набегами, и ни один из соседних народов не мог оказать ему достойное сопротивление. Посему, рассудив, что настало время напасть на соседних христиан, силы которых были на исходе, он осадил Адрианополь и вскоре овладел им. Прекрасное расположение города и область с плодородными землями между реками Гебр и Меланф так ему приглянулись, что он перенес туда из Бурсы свой престол. После смерти Сулеймана власть перешла к его брату Мураду I. Стремясь расширить пределы империи за счет земель Европы, он переправился через упомянутую реку и дошел до Стримона, намереваясь напасть на земли князя Лазаря, поскольку, как сообщает Иоганн Леунклавий, последний благоволил венграм и подстрекал их к войне с турками. Узнав об этом, Лазарь и другие государи и правители Рашки и Боснии без промедления собрали свои войска и выступили навстречу туркам, уже переправившимся через Стримон, и стали лагерем неподалеку от них. Князь Лазарь был главнокомандующим (Generale) лагеря христиан.
Как было сказано ранее, его дочь Мара была замужем за Вуком Бран- ковичем, а Вукосава — за Милошем Кобыличем, который родился в Тен- тиште (Tientiscte) близ Нови Пазара и вырос при дворе князя Лазаря. Между упомянутыми сестрами некогда случилась ссора. Вукосава так расхваливала своего мужа Милоша, ставя его в доблести выше Вука Бранко- вича, что Мара, оскорбленная этим, дала своей сестре пощечину. Та пожаловалась мужу, который немедленно бросился разыскивать Вука. Нанеся тому множество оскорблений, он вызвал его на поединок, дабы тот мог доказать на деле справедливость слов своей жены Вукосавы. Лазарь попытался вмешаться и примирить их, но не смог предотвратить поединок. Когда Вук был сброшен с коня Милошем, стоявшие рядом с ним вельможи не позволили нанести ему большего вреда. После этого Лазарь с другими вельможами заставили их помириться, однако примирение это было скорее притворным, чем искренним. Посему Вук пользовался всяким случаем, чтобы вызвать у своего тестя немилость в отношении Милоша. Итак, когда теперь Лазарю предстояло сражение с турками, Вук предупредил своего тестя, что ему следует опасаться Милоша, поскольку тот [якобы] вступил в тайные сношения с турками, намереваясь предать его. Лазарь, желая убедиться в справедливости его слов, пригласил на ужин некоторых вельмож и военачальников, намереваясь во время этого ужина обвинить Милоша в упомянутой измене и, если обнаружится его предательство, наказать (поскольку у славян в обычае выпытывать тайны при помощи вина, а не истязаний); или же, если тот окажется невиновным, освободить себя от всяких подозрений на его счет. Итак, во время ужина князь Лазарь, держа в правой руке чашу с вином, обратился к Милошу с такими словами: «Тебе, Ми- лош, дарую это вино вместе с чашей, хотя передо мной тебя и обвинили в измене». Милош, ничем не проявив в лице свою причастность, осушил принятый сосуд, поднялся на ноги и сказал: «Сейчас не время, князь и государь мой Лазарь, препираться словами — враг уже выстроил свои боевые порядки. Завтра утром я докажу на деле, что мой обвинитель обманщик и лжец, и что я всегда хранил верность своему господину». Лазарь ничего ему не ответил, лишь повелев вернуться за стол. Однако Милош, не сомкнув за ночь глаз, с первыми утренними лучами, никого не предупредив, сел на коня и, повернув копье острием назад (что у славян является знаком перебежчика), поскакал в турецкий лагерь, где имя его было хорошо известно. Посему его немедленно провели в шатер турецкого императора, который был весьма обрадован его прибытием. Там, пав ниц (как принято у турок) в знак почтения к императору, он, пока в поклоне целовал его руку, незаметно выхватил спрятанный на груди кинжал и вонзил его в чрево Мурада. При попытке выбраться из шатра он был тяжело ранен телохранителями Турка и там же вскоре скончался. Тут Лаоник выражает некоторые сомнения в том, как смог Милош пронести копье, чтобы ранить Мурада, и янычары его не задержали. Однако, как было сказано, Милош нес копье не для того, чтобы ранить им Турка, а в знак того, что он отложился от христиан. И ударил он Варвара не копьем (как полагают некоторые), а кинжалом. Посему с того времени (согласно тому, что сообщают Лаоник и Леунклавий) у турок вошло в закон, что всякого, приходящего целовать руку у их государя, двое телохранителей держат за руки, чтобы он не мог нанести какого-либо вреда его персоне, как Милош — Мураду. Когда известие об упомянутом бегстве Милоша распространилось в лагере христиан, некоторые из военачальников, еще не зная об участи, постигшей Турка, начали опасаться за свою судьбу. Они говорили, что не видят пути к спасению, и убеждали остальных отказаться от сражения и, сложив оружие, сдаться на милость неприятеля. Князь Лазарь, узнав об этом, созвал всех к себе и обратился к ним с такими словами: «Куда, куда же теперь подевались, доблестные мои товарищи, все ваши редкие качества, ярость и отвага, презрение к смерти, благодаря которым до сего дня слава ваша и всей Славонии гремела на весь свет? Что с нами может случиться? Мы можем умереть, но умереть как мужи. Мы можем лишиться жизни, но с честью для себя и с уроном для противника. Мы можем приблизить тот последний предел, который уготован всем от рождения, но с преимуществом для себя и с потерей для врага. Не лучше ли умереть со славой, чем жить с позором? Когда и умирать, как не тогда, когда сам страстно желаешь смерти? Скажите мне, если вы сдадитесь им в рабство, вы не умрете, как все остальные, раз уже всем суждено умереть? Разумеется, и вы умрете, но умрете в бесконечных муках, с проклятьями, со стыдом и бесчестьем, не только для вас самих, но и для всей вашей страны. Так не лучше ли, раз суждено умереть, встретить смерть во всеоружии как доблестные воины, чем нагим, в цепях, чтобы быть зарезанным как скотина? Если вы уверены, что вам все равно умирать, как глупо бояться того, чего не избежать никому? Не избежишь смерти, отсрочивая ее, но растратишь всю славу, стремясь ее избежать. И разве смерть не есть конец и завершение всех бед? И этот конец, как доказывает разум, не может быть тяжелым, поскольку совершается в одно мгновенье. И нет в нем ни горечи, поскольку с ним кончаются все горести и невзгоды, ни унижения или досады, поскольку он приходит лишь однажды. Если же смерть так хороша, почему мы ее так страшимся? Почему, желая избежать только одной смерти, мы думаем, что будем умирать тысячу раз? Гоните, гоните от себя и от непобедимой доблести славянской мысль о плене! Если нам не суждено жить, умрем же среди наших врагов, и умрем с оружием в схватке с вооруженным врагом. Все остальные народы умирают на постели, утомленные годами, изнуренные временем, мучимые лихорадкой и тысячью других болезней — одни славяне умирают с мечом. С мечом умирают одни славяне! При этом они воздают врагу такую месть за свою гибель, что тот, даже одержав победу, бывает вынужден оплакивать их смерть. И кто знает, решив [некогда] быть славянами, то есть славными и победоносными во всех краях, куда до сих пор ступала наша нога или нога наших предков, либо, по крайней мере, мужами, способными управляться с мечом и умеющими без страха убивать или встречать смерть, кто знает, скажу я, не можем ли и мы с таким же успехом перебить врага, нежели быть им перебитым? Судьба — на стороне отважных. Не числом дается победа, а отвагой солдата и рассудительностью полководца. На нашей стороне правда — враг вторгся в наши земли и многие из них захватил. Мы в нужде, а она и из последних трусов делает храбрецов. У нас достаточно оружия. Если мы доблестно им распорядимся, то оно либо проложит нам путь, либо снабдит нас такой компанией [врагов], что сам враг вместе со всеми остальными будет оплакивать нашу гибель. Если же мы решимся, почти отчаявшись в собственном спасении, выйти навстречу врагу и отважно с ним сразиться, то вы увидите, что самозабвение всегда спасает человека от несчастий и зачастую приводит к тому высшему удовлетворению, о которой он не мог и мечтать…» Не дав ему закончить, не ожидая других речей, чтобы возбудить свой гнев, разом со всех сторон, подстрекаемый древней славянской яростью, поднялся крик: «В бой, в бой!» Паши и другие турецкие военачальники, хотя и находились из-за смерти своего господина в большом замешательстве, не стали его оплакивать, но благоразумно сохранили его гибель в тайне, как от врагов, так и от турок, которым об этом также еще не было известно. Народ этот весьма упорен в молчании и сохранении в тайне своих несчастий. Ни страх, ни надежда не могут их заставить открыть то, что их государи хотели бы сохранить в тайне. Посему, упредив распространение опасного для турок известия, турецкие военачальники стали строить войско к бою. Делать это они должны были ради славы своего господина, но каждый из них делал это ради собственного спасения. С великой отвагой они пошли на врага, и с не меньшей отвагой встретили их христиане. Каждая из сторон отчаянно билась, падали замертво и христиане и турки, которые едва выдерживали натиск рашан и других славян, и некоторые из них уже стали покидать свои позиции и отходить назад, готовясь к бегству. Тогда турецкие военачальники стали громко увещевать их: «Куда бежите, мужи–магометане? Позади — река Стримон, справа — враг, слева путь преграждает Эгейское море. Не более ли достойно умереть в бою как мужи, чем, спасаясь от врага, утонуть в волнах подобно скоту? Турки, куда подевалась отвага и доблесть, с которыми вы переходили Геллеспонт, желая овладеть Европой? Или, может быть, вы затем досюда дошли, чтобы нашим бесчестием возвеличить славу славянского племени?» Не только упомянутые увещевания военачальников, но и вместе с ними (как часто бывает) отчаяние в собственном спасении, распалили смелость турок, и они, воспрянув духом, с еще большей силой ринулись в бой, с криком и визгом врубаясь во вражеские ряды. Видя это, князь Лазарь, сражавшийся наряду со всеми, заметив, что конь под ним утомился, поскольку сражение длилось с рассвета до восьмого часа дня, решил отпустить его и пересесть на свежего. Соратники же его, видевшие, как он отважно бился в первых рядах, весь перепачканный своей и вражеской кровью, потеряв его из виду на то краткое время, пока он менял коня, подумали, что он пал замертво, и стали в замешательстве отступать и терять строй. Лазарь, вернувшись, стал пытаться собрать их вместе и восстановить строй, но было уже поздно. Посему и он был вынужден последовать за общим порывом и обратиться в бегство, чтобы спасти свою жизнь. Свернув с главной дороги, чтобы не попасть в руки врага, он вместе с конем провалился в яму, прикрытую землей и ветками, которую крестьяне устроили для ловли диких животных. Настигнутый врагами, следовавшими по его следам, он там и нашел свою смерть. Однако, согласно Филиппу Лоницеру (I) и турецким летописям, Лазарь попал в плен и был обезглавлен во вражеском стане. Позднее он был погребен в Раванице в очень красивой церкви, целиком построенной из пестрого мрамора, где и поныне можно увидеть его мощи, обернутые расшитой золотом пеленой, которая, как говорят, была сработана руками его жены Милицы. Место, где произошло упомянутое сражение — Косово поле, которое (как пишет Бонфини) находится у границ Рашки и Болгарии. Венгры называют его Rigomezeu, а латиняне — campo Merulo. Франческо Сансовино (Francesco Sansouino) ошибочно называет его Ка- совинским полем (campo Cassouino). Через упомянутое поле протекает река Ситница (Scithniza), которая стекает с Иллирийских гор и впадает в Дунай. В этом месте было вскрыто тело Мурада и погребены извлеченные оттуда внутренности. Посему и поныне там можно увидеть башню, называемую могилой или пирамидой Мурада. Тело его было затем перевезено не в Софию (как утверждали некоторые), а в Бурсу и положено в мавзолее его предков, который расположен неподалеку от бань Бурсы. В память [о его гибели] там была прикреплена рука Милоша, окованная серебром. В упомянутом сражении пали многие вельможи Рашки и Боснии, поскольку боснийский король Твртко был в союзе с князем Лазарем и послал ему в помощь свое войско с воеводой Влатко Вуковичем. С горсткой своих воинов тот сумел спастись бегством после упомянутой битвы в Косово, произошедшей 15 июня 1389 года.
Вук Бранкович, зять князя Лазаря, сумел, однако, спастись почти со всеми своими людьми. По мнению некоторых, он тайно снесся с Мурадом, намереваясь предать (как он это делал и прежде) своего тестя, чтобы заполучить его престол. Посему после его смерти он стал государем одной части Рашки, другая же досталась жене Лазаря Милице с двумя его малолетними сыновьями Стефаном и Вуком. Вскоре между ними начались жестокие распри. Милица обратилась за помощью к Турку, который отнял земли у Вука Бранковича и отдал их во владения его шурьям, сыновьям князя Лазаря, разорив города и крепости, которыми Вук владел в Рашке. Жене его Маре и сыновьям Гргуру, Джураджу и Лазарю было оставлено ровно столько земли, чтобы хватило на прокорм. Две крепости турки оставили за собой. Вук Бранкович был заключен турецким императором в темницу, однако затем выпущен и вскоре после этого скончался, не без подозрения о яде, который, как говорили, дала ему его теща. Другие утверждают, что он был заключен в темницу в Филиппополе Мусой, сыном Баязида, который позднее убил его сына Лазаря. Подкупив тюремщиков, он сумел бежать и, вернувшись домой, пришел во владения Джураджа Балшича, другого зятя князя Лазаря. Тот, повелев привести его к себе, сначала стал упрекать его за предательство своего тестя князя Лазаря, а затем приказал отрубить ему голову; его же теща Милица об этом ничего не знала. Как пишет Иоганн Леунклавий в «Истории турок», Милица, стремясь наладить отношения с Турком, отдала в жены турецкому императору Баязиду I свою дочь Миле- ву, которая позднее вместе со своим мужем попала в плен к Тамерлану. Тот, вернувшись в Скифию, устроил пышный пир для всех скифских правителей и государей, и повелел привезти туда клетку, в которую был посажен Баязид. По его повелению была приведена и жена Баязида, которой он приказал отрезать платье до пупа, чтобы были видны срамные части, и пожелал, чтобы она подавала напитки пирующим. Ее муж Баязид, видя это, впал в тяжелую тоску о своей несчастной судьбе. Решив лишить себя жизни, он, не располагая ничем, чтобы осуществить свое намерение, стал биться о засов клетки и, в конце концов, убил себя столь жалким образом. Его жена Милева скончалась на второй день после его смерти. Владения Лазаря (как было сказано) были разделены на множество частей, однако Маре, жене Вука, вместе с его сыновьями вскоре удалось вернуть себе все земли своего мужа, кроме тех двух крепостей, которыми владели турки, то есть Звечана и Елеча. Рагузинцы тогда в полной мере проявили свою признательность и верность упомянутому Вуку, вернув его вдове вклад немалой ценности, который он оставил у них на хранение; всего же остального, переданного на хранение другим, она лишилась. Упомянутый Вук Бранко- вич отличался большой справедливостью в отправлении правосудия и всегда оставался большим другом рагузинцев. В его владениях всегда радушно обходились с их купцами и не раз оказывали почетный прием их нобилям. Его жена Мара, вернув (как мы сказали) себе власть, стала посылать своих сыновей с войском на службу к Турку, всегда оставляя при себе младшего для управления государством. Стефан и Вук, сыновья князя Лазаря, оказавшись вместе с двумя своими племянниками Гргуром и Джураджем, сыновьями Вука Бранковича, в войске Баязида, когда тот сражался с Тамерланом, после поражения Баязида все вместе бежали в Константинополь, кроме Гргура, который был схвачен татарами, но позднее отпущен за выкуп. Находясь в Константинополе, Джурадж Бранкович стараниями своих дядьев Стефана и Вука попал в темницу, поскольку между ними была вражда, и упомянутые дядья опасались, что он отправится в Романию к сыну турецкого императора Сулейману Челеби (Mustroman Zalapia) и раньше, чем они, окажется в их владениях.
Вышеупомянутый Стефан, будучи в Константинополе, получил титул деспота. На митиленской галере (galea di Metelino) он вместе со своим братом прибыл сначала в Улцинь, а затем высадился близ Бара. Договорившись со своим зятем Джураджем Страцимировичем Балшичем, правителем Зеты, он получил от него большое войско и отправился с ним в Рашку. Тем временем их племянник Джурадж томился в темнице в Константинополе под присмотром одного дворянина, оставленного деспотом. Тот, соблазненный, вероятно, щедрыми посулами, нашел ключи от темницы и освободил его. Джурадж отправился тогда к турецкому императору, который благосклонно принял его и приказал немедленно одеть в свою порфиру, поднеся немало ценных даров. Среди прочего, в знак великой любви и доверия он поднес ему в дар свое оружие. Затем он вручил ему свое войско, одной частью которого командовал Джурадж, а другой — турецкие военачальники. Однако и деспот Стефан со своей стороны также не терял времени даром и собирал свое войско. Разделив его пополам,
Турецкий император, узнав о смерти деспота Стефана, в упомянутом году с войском вторгся в Рашку и подошел к Крушевацу. Венгерский король также подошел к Белграду, и его приход оказался крайне важен: если бы он тогда не помог Рашке, вся та область, которая находилась в подчинении у деспота, была бы захвачена Турком. Турок, захватив город Круше- вац и несколько других селений, с большим войском подступил к Ново Брдо. 3 сентября туда, еще до его прихода, прибыл Исаак–паша. Объединив с ним свои силы, он приступил к штурму упомянутого города. В течение 48 дней он пытался овладеть городом, обстреливая его стены из огромных орудий. В конце концов, отчаявшись захватить его, он отступил со всем своим войском. Среди защитников города было немало рагузинцев, и в их числе Вук Влахо Бобальевич (Volzo Biagio de Bobali). Будучи более других искушен в военном деле, он днем и ночью исполнял свой долг настоящего солдата и выдающегося военачальника. Неустанно побуждая своих соотечественников защищать город, он призывал их не забывать о том, что они рагузинцы, а рагузинцев всегда отличала преданность своему государю. Посему упомянутый город (как частенько позднее говаривал упомянутый Джурадж) остался тогда во власти христиан исключительно благодаря преданности и доблести этого Бобальевича. После этого Джурадж пришел к соглашению с Турком, сделавшись его вассалом и обязавшись выплачивать дань и выставлять по его требованию войско для войны, как это уже было во времена деспота Стефана, однако размер дани был уменьшен сообразно количеству земель, отнятых турками. После этого Джурадж выдал свою дочь Катарину за Ульриха II, графа Цельского (Vldarico 2. Conte di Cilia), который позднее был убит Аасло и Матьяшем, сыновьями Яноша Хуньяди. Несмотря на заключенный упомянутым образом мир между турками и деспотом Джураджем, Мурад, видя, что Джурадж не держит обещания, в 1435 году вновь развязал с ним войну и послал войско на разорение его земель. Джурадж, стремясь успокоить его и восстановить мир, отправил к нему посла, обещая заплатить такую дань, какую он пожелает, и сделать все, что он от него потребует. Посему Мурад отправил к Джурад- жу одного из своих придворных по имени Сарач–паша (Sarazie Bassa), требуя дани в обычном размере и руки его дочери Марии. Это требование опечалило Джураджа: платить дань он был согласен, но мысль о расставании с дочерью чрезвычайно его угнетала. В конце концов, убежденный доводами своей жены Ерины, или (как ее называют другие) Ирины, он уступил, надеясь через это родство окончательно примириться с Мурадом. Вышло же все совсем не так, как он ожидал, о чем сейчас пойдет рассказ. Мурад, получив ответ Джураджа, послал Халила, одного из самых близких своих людей, чтобы сопроводить упомянутую свою супругу в свой дом. Посему ошибаются те, кто считают, что эта дочь деспота была захвачена при штурме Смедерево (Samandria), который Мурад захватил через три года после заключения этого брака. И детей Мураду она никогда не рожала, хотя некоторые авторы, и в их числе Рейнерий Рейнекций, полагают, что Мехмед II (Maumette 2,) был рожден Марией, дочерью Джураджа. Это утверждение ложно, что убедительно доказывают турецкие летописи и расчет годов.
Мехмед родился в 833 году по магометанскому летоисчислению, а Мурад (как пишет Иоганн Леунклавий) женился на Деспине пять лет спустя, то есть в 838 году по магометанскому летоисчислению. Поэтому Мехмед не мог быть ее сыном. Кроме этого, если бы он был сыном Марии, то в момент вошествия на престол ему было бы не более 15 лет, однако всем известно, что он начал править, когда ему был 21 год. Халкокондил открыто называет дочь Джураджа мачехой Мехмеда. И Спандун с помощью убедительнейших доводов доказывает, что Мурад никогда не имел детей от Марии Деспины. Некоторые называют ее Ириной, и в их числе Антуан Жоффруа, а за ним и Рейнекций, который называет ее Ириной по фамилии Кантаку- зина, однако оба они ошибаются. Феодор Спандун ясно пишет, что имя ее было Мария, и была она дочерью не Кантакузина, а деспота Джураджа. Матерью же ее была Ирина Кантакузина, сестра Георгия Кантакузина. Георгий же (о чем не упомянул Спандун) был племянником императора Иоанна Кантакузина, а отцом его был сын албанского князя Матея. Посему упомянутая Мария приходилась императору Иоанну внучкой. С ней Мурад, ее муж, прожил, соблюдая мир и не разоряя владения своего тестя деспота Джураджа, всего три года. В 1439 году Мурад, видя, что венгерский король Альберт отвлечен войной в Польше, решил воспользоваться случаем и, невзирая на родство, вознамерился напасть на земли Джураджа, надеясь быстро овладеть ими. Не располагая достаточными силами для отпора зятю, Джурадж надежно укрепил Смедерево и, поручив его защиту одному из своих сыновей, ушел к венграм с младшим сыном Лазарем и всеми родственниками, уведя с собой также большое число священнослужителей. Венгры, узнав, что Турок уже достиг пределов Нижней Паннонии, и только река Сава отделяет его от них, стали слать одного за другим послов к королю Альберту, моля его не отдавать свои владения в добычу врагу и не бросать в беде своих друзей и союзников, осажденных Турком. Альберт, обеспокоенный этими волнениями, стремглав двинулся с войском в сторону Венгрии и, достигнув междуречья Тисы (Tibisco) и Дуная, стал там лагерем в ожидании подхода других войск, которые ему были обещаны. Турки, узнав о его прибытии, с еще большим упорством стали осаждать Смедерево, непрерывно, днем и ночью, атакуя защитников города. Те, видя, что не могут более сопротивляться (поскольку город испытывал острую нехватку продовольствия по причине скупости Ирины, жены Джураджа, которая, желая заполучить больше денег, велела продать все запасы зерна), решили добровольно сдаться Турку. Сын Джураджа Гргур, не видя другого решения, согласился с мнением остальных. Мурад, овладев Смедерево, даровал Гргуру большую часть земель, которыми прежде владел его дед Вук Бранкович, при условии, однако, что тот сделается его вассалом и будет ему верен. Несмотря на это, он держал его при себе вместе с другим его братом Стефаном, который находился при нем с того времени, как [Мурад] женился на его сестре. Итак, когда они находились при своем зяте, Мурад узнал о [военных] приготовлениях Джураджа и о том, что его сыновья тайно сообщали отцу обо всем, что делали турки. Посему он велел ослепить обоих с помощью раскаленного железа (bacile affocato), так, чтобы их отец Джурадж об этом ничего не узнал. Тот, укрывшись в Венгрии, в течение некоторого времени жил в землях, которыми владел в этом королевстве. Дело в том, что он отдал королю Альберту Белград в обмен на некоторые земли в Венгерском королевстве. Об этом пишет Ааоник: «Джурадж владел в Венгерском королевстве знатной областью с множеством богатых городов, которую Лазарь (Eleazaro), совершив обмен с Сигизмун- дом, получил за город Белград, поскольку упомянутый город, омываемый двумя реками, чрезвычайно привлек короля удобством своего порта. С одной стороны его омывал Дунай, с другой — Сава, которая в этом месте впадает в Дунай». Здесь под Лазарем следует разуметь Джураджа, а под Си- гизмундом — Альберта, согласно свидетельствам Вольфганга Лациуса и Томаса Эбендорфера фон Хасельбаха (Thoma Ebendorfo Haselbuchio). Последний жил в то время и написал в «Австрийской хронике», что упомянутый обмен был совершен не между Лазарем и Сигизмундом, а между Альбертом II Австрийским и сербским государем Джураджем, с которым он познакомился при дворе кайзера Фридриха IV, где с ним, как с изгнанником, обращались весьма учтиво. Бонфини даже перечисляет города, которые Джурадж получил в обмен на Белград: крепости: Сланкамень (Zalonkemen), стоящий выше Белграда на берегу Дуная против устья Тисы, которая в том месте впадает в Дунай; Бечен (Bechien), Келпен, называемый венграми Керпен, и Вилагошвар (Vilagosvaro); города: Сатмар (Zathmaro), Бесермены (Bezermen), Дебрецен (Debrezen), Тура (Thuro), Варсан (Varsano) и другие. Помимо этого, в Буде ему было пожаловано несколько великолепных домов, сравнимых по своему убранству с королевскими дворцами. Итак, Джурадж в течение некоторого времени жил там, а затем уехал в Загреб. Живя там, он увидел, что по причине смерти короля Альберта в королевстве поднялась большая смута. Посему, почти утратив надежду сохранить свое положение, он решил попытаться каким-либо образом договориться с Турком. В связи с этим он обратился к венецианцам с просьбой снарядить для него за его счет галеру и отвезти его в Бар, единственный из городов его державы, который сохранил ему верность. Венецианцы немедленно предоставили ему все необходимое, и он со всей семьей туда переправился. Мурад, узнав об этом, отправил своих тайных посланников, чтобы те с помощью щедрых посулов убедили барян выдать ему [Джураджа]. Среди прочего он обещал городу свободу и свое покровительство. Баряне, выслушав предложения Мурада, пребывали в смятении и нерешительности. С одной стороны, им не хотелось отказываться от столь щедрых предложений, с другой — их удерживал долг верности своему господину. Джурадж, узнав об этом от друзей, решил не дожидаться решения барян и немедленно отправил посланца в Рагузу, прося сенат оказать помощь в его опасном положении. Рагузинцы, изрядно вооружив галеру, той же ночью отправили ее в Бар. Другие утверждают, что рагузинцы по настоянию деспота послали свою галеру под началом Паско Соркочевича (Pasqual di Sorgo) задолго до этого, и она находилась в водах Бара на случай необходимости. Джурадж, сделав вид, что отправляется на охоту, ранним утром со всей своей свитой и добром покинул город. Достигнув побережья, он взошел на борт упомянутой галеры и отплыл на ней в Будву. Там он укрылся в крепости, полагая, что теперь находится в безопасности. Однако вышло иначе. Црноевичи, привыкшие вести двойную игру, чуть было не схватили его. В последний момент, находясь в крайней опасности, он успел укрыться на рагузинском корабле. Рагузинцы, узнав о случившемся, немедленно послали галеру под началом Джуро Гучетича (Giorgio di Gozze). Тот, встретив его по пути, в июле 1441 года доставил Джураджа в Рагузу, где тот пробыл в течение почти всего июля. Мурад, имя которого в то время внушало ужас всей Европе, отправил тогда [к рагузинцам] множество посланников, делая немало выгодных предложений. Помимо прочего, он обещал отдать им множество крепостей в Боснии и все земли близ Рагузы вместе со всей казной, которую Джурадж оставил им на хранение. Несмотря на это и его многочисленные угрозы сенату Рагузы с требованием прекратить оказывать покровительство деспоту и выдать его, рагузинцы остались верны данному ими слову спасти упомянутого государя. Сам Мурад, пораженный их беспримерной верностью, сказал (как передает Бонфини в 5–й книге III декады), что Рагуза не может поступить иначе, поскольку она превыше всего чтят верность и гостеприимство. Джурадж, узнав о домогательствах Мурада, пал духом. Рагузинцы же пригласили его в сенат и стали убеждать сохранять бодрость духа и ничего не бояться, советуя обратиться за помощью к венграм и с помощью казны, которую он хранил у рагузинцев, вернуть себе владения, которых он был несправедливо лишен. Джурадж, успокоенный их убеждениями, обещал как можно скорее покинуть их город, чтобы из-за него Турок не развязал с ними войну. Вернувшись домой, он стал советоваться со своей женой о том, что им делать. Та убеждала его укрыться у константинопольского императора, но Джурадж решил, что будет лучше обратиться к венграм, в верности которых он уже имел возможность убедиться. Рагузинцы, предоставив ему свои галеры под командованием Николы Джорджича, доставили его до Скрадина, города в Далмации. Оттуда он отправился в Венгрию в те земли, которыми (как было сказано) он владел в упомянутом королевстве. Он отправил посла к Ласло, поздравляя его с избранием королем Венгрии и предлагая свою дружбу и службу, что того весьма обрадовало. Через несколько дней после прибытия Джураджа в Буду он радушно принял его, и они заключили вечный союз. Вскоре после этого стараниями Яноша Хуньяди, отца короля Мать- яша, имевшего в то время репутацию одного из лучших полководцев Европы, который не раз одерживал победы над санджакбеями (Sangiachi) и другими турецкими полководцами, и с помощью казны, сохраненной рагузин- цами, Джурадж вернул себе большую часть своих владений. Однако Янош не вернул ему всего: часть [его владений] он даровал своим полководцам, часть удержал за собой. Он счел это вполне справедливым, поскольку отвоевал их благодаря своей силе и доблести. Кроме этого, он прекрасно знал о непостоянстве деспота, чтившего христианство не более, чем магометанство. Лавируя между турками и венграми, деспот обращался то к одним, то к другим, зачастую обманывая обе стороны, так что ни венгры, ни турки не были им довольны. Джурадж тогда сделал вид, что не придал этому значения, об услугах же, оказанных ему рагузинцами, он никогда не забывал. Более того, он всегда стремился отблагодарить их за оказанную услугу. Помимо прочих оказанных им милостей, он издал закон, по которому во всей его державе рагузинцы, имевшие должников, упорствовавших в возвращении долга, получили право, не прибегая к общественному правосудию, заключать должников в темницу в своих собственных домах и держать их там до полного удовлетворения своих требований. Благодаря этому многие рагузинцы стали богачами, а город их значительно усилил свое влияние и могущество. Кроме этого, упомянутый деспот особо отметил некоторых рагу- зинских дворян, которые после его отъезда из Рагузы постоянно его сопровождали, и в их числе Дамьяна Джорджевича (Damiano de Giorgi) и Паско Юния Соркочевича (Pasqual Giugno de Sorgo) по прозвищу Беля (Bieglia). Джурадж наделил их почетными должностями при своем дворе, особенно Соркочевича, которого держал при себе в качестве первого советника. Посему и поныне в цитадели Смедерево можно увидеть герб Соркочевича, который Джурадж велел установить там в знак большой к нему привязанности. Он даровал ему также Топлицу, которая (согласно Джакомо Гас- тальди) в древности называлась Трикорнезий (Tricornesij). Когда Сорко- чевич решил вернуться на родину, он продал упомянутую область за большие деньги одному магнату из Рашки. Дамьян, узнав об этом, упрекнул его в неразумии, поскольку Турок в скором времени должен был напасть на Рагузу. Однако тот (будучи истинным гражданином и патриотом) ответил, что, когда родине грозит уничтожение, следует ей помогать, и смерть при ее защите сочтет для себя за высшую честь. Посему, простившись со своим государем, он вернулся в Дубровник, привезя с собой немалую казну, Да- мьян же остался в Рашке при деспоте.
Деспот, будучи союзником венгров, вместе с королем Ласло и Яношем Хуньяди напал на беклербека Романии Хасан–пашу и Турахан–бека в долине горы Гем, и упомянутые [турецкие военачальники] были разбиты и уничтожены со всем своим войском. Караман, узнав об этом поражении, тут же напал на Понт и Вифинию, которыми Турок владел в Азии. Это напугало Мурада, и он стал искать мира с венграми. Деспот Джурадж, пользуясь случаем, передал ему через посла, что устроит это и будет платить ему дань в размере половины доходов со всей своей державы, будучи ему вечным другом и союзником, если Мурад вернет ему все захваченные земли и сыновей, которых держал у себя в темнице. Когда посол от Джураджа изложил все это Мураду, тот немедленно принял все условия и обещал сделать то, о чем просил Джурадж. Тот, получив об этом известие, без промедления отправился в Венгрию и, представ перед Ласло, обратился к нему с такой речью: «Светлейший король, император Мурад убедительно просит тебя о перемирии. В случае твоего согласия он обещает вернуть все отнятые у меня земли и моих сыновей. Если ты пожелаешь выслушать меня, то, без сомнения, сделаешь так, как просит варвар. В самом деле, [в этом случае] у тебя будет время лучше подготовиться к войне. Если через некоторое время ты вновь пожелаешь напасть на него, тебе будет легче одержать победу». Ласло, выслушав Джураджа, охотно согласился выполнить [просьбу Турка] и по его совету обратился к Турку с просьбой прислать посла, дабы в его присутствии заключить упомянутое перемирие и закрепить возврат земель Джураджа. Мурад немедленно отправил посла с полномочиями по заключению перемирия и всех прочих условий, которые они оговорили. Среди прочего, согласно этим условиям, венграм запрещалось разорять турецкие земли, а туркам — переправляться через Дунай с целью грабежа Венгерского королевства. Все это было подтверждено каждой из сторон, и Джураджу были возвращены его сыновья. Когда он увидел, что они ослеплены, то испытал такую боль, что (как можно прочесть в турецких летописях) рухнул бы на землю, если бы свои не поспешили ему на помощь. Тут следует указать на ошибку Куреуса, автора «Анналов Силе- зии», который пишет, что Джурадж помирился с Мурадом и вернул себе свои земли после битвы под Варной, то есть на третий год после победы Ласло над Хасан–пашой. Известно, что в 1443 году король Ласло, разорвав во благо всех христиан мир с Турком, обратился к Джураджу с просьбой вступить в союз с остальными христианами, однако тот наотрез отказался, приводя немало надуманных доводов, по которым он не мог этого сделать. В конце концов, он пытался откупиться от Ласло деньгами, лишь бы не участвовать в упомянутом походе. Он не раз увещевал Ласло хорошо обдумать то, что он собирался делать, предостерегая от недооценки сил Турка, победить которого было практически невозможно. Поняв, однако, что Ласло, несмотря ни на что, упорствует в своем мнении, он перешел на сторону Турка, как из-за любви к дочери, так и из-за ненависти к Яношу Хуньяди, которому он не мог простить захват своих крепостей в Сербии. Посему, узнав о военных приготовлениях венгров и [ожидаемом] прибытии Скан- дербега, который шел на помощь королю Ласло, он перекрыл ему проходы со всех сторон. Тщетно Скандербег через послов пытался уговорить его не проявлять враждебность, не имея никакой причины для такого оскорбительного поведения. Он предупреждал его, что, если он теперь не даст ему свободного прохода со своими отрядами для соединения с войском Ласло, то из друга и соседа превратится во врага, против которого поднимутся вся Венгрия и Албания, и он будет иметь врагов и спереди и с тыла. Любой вред для него сейчас обернется позднее ущербом для него самого и всей его державы. Будучи в дружбе с Мурадом из-за одной только любви к дочери, не раз испытав на себе в прошлом коварство зятя, ему не следует забывать и об услугах, оказанных ему венграми. Эти слова не оказали никакого действия на Джураджа, и Кастриоти ничего не оставалось, как положиться на силу оружия. Однако делать этого он не хотел, так как считал опасным ввязываться в тяготы войны сейчас, желая сохранить свои силы свежими для борьбы с турецким войском (хотя и считал достойным попытаться проложить себе путь оружием). Пока Албанец в силу множества препон медлил на границах Мезии, а деспот скорее задерживал, чем препятствовал его прибытию (поскольку упорный дух полководца, в конце концов, проложил бы себе путь и преодолел все препятствия и без пролития солдатской крови), Ласло, частью под воздействием посланий Скандербега, частью ведомый своей судьбой (которая влекла его туда), пересек Валахию и, перейдя Дунай, прибыл с христианскими силами в Варну, намереваясь оттуда по равнинной местности, более пригодной для марша с военными знаменами, двинуться в Романию. Это пологое место, расположенное по другую сторону от границ Мезии, с давних пор пользовалось дурной славой как место гибели многих армий и было ненавистно даже самым неустрашимым ратникам. Там христианское воинство вступило в битву с враждебными полками Мурада и, потерпев жалкое поражение, было разгромлено. Узнав об этом, Скандербег, все еще находившийся у границ Мезии, испытал глубочайшие страдания. Поразмыслив, он решил повернуть свои знамена обратно, но, дабы не оставить свои страдания без отмщения и наказать Джураджа за его злокозненность, он стремительно вторгся во владения деспота и жестоко их разграбил. Его примеру последовали и другие соседние христиане. Джурадж, оказавшийся вследствие этого в большой беде, обратился за помощью к своему зятю Мураду. Он говорил, что никогда не отказывал туркам в помощи, даже в самых безнадежных случаях. Подвергая себя опасности, он приходил им на помощь в нужде. Проливая свою кровь, он выручал их во времена, когда могли помочь только боги. Он спас от гибели [империю] Османа (Ottomano), прикрыв его телом своей державы. Путем величайших жертв со стороны своих подданных он, обратив войну на себя, в течение длительного времени сдерживал албанские полки, дабы они не соединились с венграми, которые с великим нетерпением ожидали их в другой части Мезии. Из тел своих подданных он возвел бастионы против Скандербега. И пусть Мурад, одержавший столь кровопролитную победу над одним только войском Ласло, задумается, как сложилась бы его судьба, если бы он, Джурадж, не позаботился задержать албанскую подмогу, не дав ей соединиться с венгерским войском. Джурадж говорил также, что из сострадания к его судьбе он возбудил против себя ненависть венгров, разбудил старинную вражду Скандербега и вооружил против себя всех соседей. За оказанную ему услугу он вынужден теперь терпеть страдания. Скан- дербег, не признавая Мурада победителем в битве с венграми, со своими регулярными отрядами вторгается то в его пределы, то в пределы его друзей, так что он окружен врагами со всех сторон. С одной стороны — венгры, с другой — албанцы, и в силу неравенства сил ему теперь не выдержать их напор, если зять не возьмет его под свое покровительство в благодарность за услуги, оказанные ему в трудную минуту. Эти причитания и особенно недавние заслуги деспота тронули сердце Мурада, и он был склонен начать войну. Он начал бы немедленно собирать войско и готовить вооружение, если бы не оказалось, что в войне против венгров он потерял огромное число своих воинов, а недавнее поражение от албанцев лишило его еще и многих других. Кроме этого, он был уже стар и хотел провести остаток жизни в мире. Тем не менее он постоянно обнадеживал Джураджа, обещая прибыть лично и отомстить за все обиды, нанесенные его врагами. Однако, в конце концов, этим все и ограничилось. Янош Хуньяди, желая отомстить туркам за поражение в битве под Варной, собрал новое войско и дошел с ним до Сереня (Citta di Seuerino). Остановившись на берегу Дуная, он отправил своих послов к Джураджу с предложением (как не раз прежде) присоединиться к нему в этом почетном и святом походе. Он напомнил об услугах, оказанных ему венграми, проявить неблагодарность к которым было бы делом нечестивым. Сомневаться же в успешном исходе войны [по его словам] не приходилось, поскольку не было недостатка ни в деньгах, ни в воинах — его войско, помимо вспомогательных отрядов из валахов, насчитывало двадцать две тысячи солдат. Единственное, чего недоставало этой экспедиции — это его, государя Рашки, участия. Если бы он пришел ему на помощь и своими войсками и советом, то о лучшем не приходилось и мечтать. Посему он настоятельно просил его построить в боевой порядок отряды своей легкой конницы и последовать за ним. Однако Джурадж, будучи нерасположен к этому и стремясь уклониться от участия в этой войне наиболее достойным образом, привел в свое оправдание различные доводы.