Славянское фэнтези
Шрифт:
— Ну, дервиш-то еретиком никак быть не может. Это, верно, я чего-то недоуразумел. Больно уж много он наговорил нам тогда всяких непривычностей.
— Что ж за непривычности такие? — сквозь зубы осведомился его доблесть, сосредоточенно управляясь с опять засвоевольничавшим конем.
— Да разные. Будто, к примеру, прапрадревние люди умели сами для своих построечных нужд делать камень, скреплённый нутряным железным плетением… Или что где-то в Последней Дебри есть тайник, и в том тайнике с забытых времен упрятан всепобедительный меч — якобы из серебра, но рубит-колет лучше стальных…
Изложение непривычностей оборвалось на полуслове.
Потому что впереди по морщинистой, подернутой шерстью вьюнка шкуре обрыва стек на тропу трескучий щебневой ручеек.
Витязь стал плавно выбирать поводья; жеребец всхрапнул, подосел на задние ноги; и копытный ропот позади вдруг тоже плавно осел, почти утонул в рокоте сварливой горной реки. Его доблесть и не глядя знал: ополченческий голова поднялся в стременах, вскинул левую руку с растопыренной пятернёй; и конная вереница уже почти остановилась (впечатляющая быстрота да умелость как для такой тропы — вот тебе и сиволапые!); и десятники, тоже привстав, тоже вскинув руки, безотрывно следят за старшиной, а остальные следят за десятниками, примериваясь разворачивать коней, если растопыренные пальцы сожмутся… А старшина — тот наверняка безнадёжно пытается хоть что-нибудь высмотреть в прилёгших на скальный гребень бурых ненастных космах.
Один из дозорных, утром высланных вдоль по ущелью, почти сразу же возвратился сообщить: дорога свободна. Больше вестей от них не было, но означать это могло что угодно. Например, что вестей действительно больше нет. Или что больше нет никого из дозорных.
Мгновения цедились натужно и бесконечно, как брань сквозь зубы. А потом сверху упал, раскололся глухим отсырелым эхом короткий свист, и витязь спиной почувствовал, как всё обмякло, расслабилось там, на тропе.
Только теперь он разрешил себе взгляд через плечо.
Старшина уже не смотрел вверх. А может, он и вообще туда не смотрел. Может, все эти мгновения, беременные рушащейся из поднебесья гибелью, он так и не отрывал закаменелого взгляда от витой серебряной рукояти витязного меча. Вернее, от улёгшейся на нее витязевой ладони.
— Всё, — буркнул старшина, перехватив оглядку его доблести. — Раз свистят, а не кричат по-зверьи, значит, себя выдать не боятся. Значит, точно разведали: врага в слышимой близи нет.
— Значит, — согласился витязь, трогая каблуками бока нервничающего коня.
Тропа начала сламываться под уклон — сперва исподволь, затем всё опасней, всё круче… И вдруг выплеснулась на широкий каменистый луг, с одной стороны охваченный плотным туманом над извивом речного русла, с другой — крутым выгибом далеко отпрянувших скал. А лишённое опоры небо провисло отсырелой медвежьей шкурой, всей тяжестью своей навалилось на… на… С первого мимолётного взгляда его доблесть принял это за выветренный скальный останец и, только услыхав за спиной облегченное «Уф-ф-ф, добрались-таки!», понял: деревня.
Плотный частокол на обложенном диким камнем валу. И ни шевеления вблизи, ни дымка, ни звука из-за ощеренной в небо челюсти островерхих бревен… Так
Несмотря на «уф-ф-ф» старшины, расслабляться ни он сам, ни его ополченцы не собирались. Дорвавшиеся до хоть такого непросторного простора кони с первых же шагов по лугу без понуканий срывались на машистую рысь; походная вереница расплёскивалась волчьим загоном, целясь крыльями в охват частокола; далеко слева ссыпались из поросших кустарником отрогов и тоже тянулись в цепь пешие лучники, дорогою сквозь ущелье заслонявшие всадников от возможного нападения с гребня…
Взъехав на пригорок близ места впадения дороги-тропы в луг, витязь придержал жеребца, намереваясь миг-другой полюбоваться ополченческой, чуть картинной сноровкой.
Но любование не удалось.
Помешал старшина.
Косясь на своих верховых (поди, выценивал не опоздать к тому мигу, когда всаднический полумесяц, доразвернувшись, рванется к частоколу), он надвинулся на витязя сзади-справа; остановился по-недоброму вплотную — дёргая из ножен хоть меч, хоть кинжал, его доблесть или бы локтем в старшинский панцирный бок уперся, или бы принужден был откачнуться на шаг-другой, теряя драгоценные доли мига…
Да, не по-доброму встал около витязя голова ополченцев. И вопрос его тоже не показался добрым:
— А вы, ваша доблесть… за дерзость извиняйте, конечно… вы не через край ли беспечны? Шишак до сей поры не надели, щит вам даже расчехлить лень… — В голосе его, вроде бы безразличном, шустрой змейкой скользнула напряжённая вкрадчивость. — Витязную лихость этак вот кажете? Или… Прямо будто знаете, как кому там, впереди, придётся…
— Что ж, может, и знаю. — Седоватые усы витязя скривились в мимолётной мрачной усмешке. — А ты, чем беседы затевать, войско бы свое удалое попридержал пока. Разведку вышли. Но только непременно шли одного. И пешего. И не из стрелков — чтобы без дальнодейственного оружия, слышишь?
Он перехватил старшинский настороженный прищур и проворчал досадливо:
— Сам подумай. Вспомни, с кем мы нынче воевать собрались.
Миг-другой старшина мучительно хмурился: наверное, думал и вспоминал. Потом сунул в рот замысловато сложенные пальцы, длинно вдохнул, распирая воздухом и без того почти до уродливости выпуклую грудь, — аж кольчуга заскрипела, грозя рассесться. Свист, вопреки этакой подготовке, оказался на удивление тихим, почти неразличимым для слуха (даже витязный жеребец не шарахнулся, а только припал на передние да головой дёрнул, будто хлопнуло его что-то между ушей). Но качнувшаяся уже вперёд пешая цепь мгновенно замерла, а один из конных развернул коня и намётом погнал назад.
Пока старшина торопливо втолковывал подскакавшему давешние витязные советы, сам витязь ни малейшей попытки не сделал как-нибудь к своей пользе изменить неприятно плотную близость с поместным воеводой. Наверное, поэтому, когда посыльный умчался передавать выслушанное, ополченческий голова стал вдруг чуть ли не ласков. Впрочем, это лишь голос его мёдом-сахаром засочился. А вот слова…
— Я, доблестный витязь, не знаю, кто ты… Может, ты и впрямь доблестный. Но только, прощенья прошу, наверняка не витязь.