След Бешеного
Шрифт:
— Во всемирную? — пряча улыбку, спросил Позин.
— Зачем? В историю Америки. Первые поселенцы на нашем континенте умели все: корчевать деревья, строить дома, рыть колодцы, пахать, сеять, бережно убирать и хранить урожай, охотиться на диких зверей и ухаживать за домашними животными…
— Я тоже в деревне после войны мальчишкой корову доил и косить умел, — немного обиженно отозвался Палугин.
— А вы, господин Позин, что умеете, кроме как собирать сплетни и слухи, излагая их для начальства в грамотной форме?
Позин промолчал. Похоже,
— И вы, и я достаточно опытные в политике люди, чтобы в глубине души не понимать, что занимаемся по большей части сущей ерундой, — заметил Роджер. — Но русские в целом к подобной ерунде относятся более трепетно и серьезно, нежели американцы. И корни этого отношения — в истории.
Позин недоуменно посмотрел на Палугина, но тот никак не среагировал на его взгляд.
— Наши первые поселенцы и их потомки были мастерами на все руки и не гнушались никакой работы, — невозмутимо продолжал Роджер. — А примерно в эти же годы цвет русской нации — аристократия выписывала модную одежду из Парижа и считала для себя зазорным застегнуть пряжки на башмаках без помощи верного лакея. А духовная шита упивалась разговорами о смысле жизни. Знали они немало, беседу вести умели, но вот руками работать…
— А Петр Первый? — довольно робко вылез Позин.
— Это исключение, только подтверждающее правило. И потом, кто окружал его? Голландцы, немцы, шотландцы, то есть именно те, кто осваивал американскую целину. Скажу вам более, у Николая Второго, как известно, практически не осталось ни капли крови Романовых. В его жилах текла кровь немецких герцогов и принцев, но даже немецкие цари на русском престоле так и не смогли научить вашу элиту работать.
— Анализ довольно точен, согласись, Шурик! — ухмыльнулся Палугин.
В ответ Позин хмыкнул нечто неопределенное.
— С вашего позволения, я продолжу, — с вежливой улыбкой сказал Роджер. — Так вот, ваша элита веками продолжала рассуждать о смысле жизни. А потом они, я имею в виду русскую интеллигенцию, с удивлением обнаружили, что люди с маузерами, если не ошибаюсь, их звали «комиссарами», не внемлют глубокомысленным речам, а смысл жизни представляют себе несколько иначе.
— Вы хотите сказать, что… — на этот раз в разговор попытался вмешаться Палугин, но Роджер его не услышал:
— Забавнее всего, как эта история повторилась в тысяча девятьсот девяносто первом году, когда Горбачев с изумлением обнаружил, что длинных речей его никто слушать почему-то не желает. А больше он ничего, увы, не умел. А если когда-то и умел, то быстро разучился. Нельзя не обратиться к вашему любимому шефу — все-таки первый свободно избранный Президент России.
— Он с нескрываемой иронией поглядел на Позина. — Не знаю, какие дома он в свое время строил на Урале, но нормальное государство построить не сумел, поскольку имел особую истинно русскую и популярную у вас профессию — руководитель.
Позин почувствовал себя униженным, так его Родину «уел» этот самоуверенный «плотник», но самым неприятным было то, что Роджер был во многом прав. Во всяком случае, Позин с ходу не мог найти весомых аргументов для ответа на его выпады.
—… Наша же американская история полна примеров иного рода. Возьмите моего деда. Он собственноручно выстроил двухэтажный дом для своей семьи, поставил два дома незамужним сестрам в качестве приданого, своими руками изготовил мебель для всех трех домов. Они, кстати, до сих пор стоят недалеко от Бостона. При том он по совместительству много лет был местным шерифом, а потом окружным прокурором.
Тут Позину нестерпимо захотелось прервать этот затянувшийся урок сравнительной истории, но он так и не придумал никаких серьезных возражений и продолжал сидеть, уткнувшись в тарелку. Более того, он понимал, что никогда и ничем не переубедит этого упоенного собой и своим видением мира человека. За его корректной манерой речи Позин чувствовал глубокую ненависть и презрение к его, Позина, Родине. От подчеркнутой вежливости Роджера, от его профессорского тона веяло вечным холодом, как от могильной плиты.
— Ну что, Шурик, убедил тебя Роджер? — глумливо спросил Палугин. — Может, переменишь специальность и пойдешь к Роджеру учиться па плотника? Он хороший учитель.
— Достоинства мистера Лайна как педагога для меня очевидны, но, боюсь, мне уже поздно чему-либо учиться.
— А, кстати, если отбросить шутки, не хотели ли бы вы, господин Позин, поработать в Америке? Ваше знание кремлевской кухни может быть полезно не только начинающим политологам, — многозначительно произнес Роджер и зорко взглянул на Позина, который предпочел сделать вид, что намека не понял.
— Вот и я ему то же самое говорил, — поддакнул Палугин. — Для тебя, Шура, здесь могли бы открыться блестящие перспективы.
— Я всегда оттягивал принятие решения до самого последнего момента, — ответил Позин, чтобы они отвязались.
— Типично русская черта, — ухмыльнулся Роджер.
— Послушай, Роджер, твой исторический экскурс настолько увлек нас, что у меня совершенно вылетело из головы — ведь Шура задержался тут специально, чтобы задать тебе важный для него вопрос.
— Рад буду помочь, если смогу, — галантно ответил Роджер, склонив массивную голову.
Позин замялся, не зная, с чего начать. Палугин пришел ему на помощь.
— У Шуры пропал один знакомый.
— В Америке?
— Нет, в Никарагуа, на острове Маис.
— И зачем черт понес его туда? В Латинской Америке, как, впрочем, и у вас в России, цена человеческой жизни крайне низка.
— Он туда направился по просьбе своего американского друга из ФБР Майкла Джеймса, — сообщил Позин, словно перекладывая вину за исчезновение Сергея на американцев.
— Генерала Джеймса? — Лайн нахмурился. — А как фамилия этого вашего приятеля?