След грифона

Максимов Сергей Григорьевич

– Есть такой, – подтвердил Степанов. – Настоящая фамилия его Джугашвили. Иосиф Виссарионович, если мне не изменяет память. Разыскивался полицией как один из организаторов громкого ограбления тифлисского банка.

– Теперь буду знать. По нашим сведениям, они перестреляли все бывшее руководство потрепанной нами 3-й Красной армии. Из ее остатков формируют, по сути дела, армию новую. В Вятке массовые аресты и казни. Убиты сотни, если не тысячи, людей. Ленинские посланцы очень решительны. Даже милых их сердцу чекистов бросают на передовую. Есть и чисто военные новшества. Сформировали несколько отрядов лыжников. Надо признать, не без пользы для себя. Из допросов тех же чекистов явствует, что главной

задачей руководство считает продержаться в жесткой обороне всю зиму. Из чего я делаю вывод, что необходимо наступать. И наступать на нашем направлении, признав его главным на всем Западном фронте. Для этого нам нужны резервы. У меня все.

– А что думает сам командующий Северной группой? – обратил взгляд на Пепеляева адмирал.

– У меня нет расхождений с моим начальником штаба, – ответил двадцативосьмилетний генерал-лейтенант Пепеляев.

– Я уважаю ваш молодой порыв, но должен заметить, что порыв не должен превращаться в авантюру.

– Александр Васильевич, – заступился за своего воспитанника Степанов, – все же правда за этими молодыми генералами. Вы взгляните, – он указал рукой на карту, – это же их идея расколоть 3-ю Красную армию пополам, что и привело в конечном итоге к ее разгрому и взятию Перми! Я правильно понял? – спросил он у генералов.

Пепеляев переглянулся с Суровцевым.

– Так точно! – ответил за двоих Суровцев.

– И я уверен, сделано это было не по приказу командующего Сибирской армией генерала Гайды, а по личной инициативе. А вспомните летний захват Казани войсками генерала Каппеля! Что это, если не авантюра? Но хороши авантюры, в результате которых вы получаете взятые города, а в случае с Каппелем 651 миллион рублей золотом. И это не считая 110 миллионов кредитными билетами. А еще и ценные бумаги не на один миллион.

Надо заметить, что операцию по захвату Казани на Волжском фронте, блестяще осуществленную полковником Каппелем и чешским капитаном Швецем, генералы старой армии считали стратегически необоснованной. Деникин, например, признавал важность последствий захвата золотого запаса Российского государства, но назвал все это «налетом 7 августа». Золото поступило сначала в распоряжение самарского правительства, а затем преемственно к Омской директории и правительству Колчака. Нужно ли говорить, как после этого укрепилось само положение адмирала! Но это же и добавило ему головной боли. При любом упоминании о золотом запасе он невольно морщился. И причин тому было предостаточно.

– Прошу разрешения оставить вас, – обратился Пепеляев к Колчаку и Степанову. – Мне необходимо отдать несколько распоряжений.

– Да-да. Ступайте. Ведите себя так, как будто нас с генералом Степановым и нет здесь, – благодушно позволил адмирал.

Суровцев недовольно взглянул на Анатолия. «Неужели он не понимает, что от верховного правителя нужно сегодня же, сейчас, добиться его решения и приказа о получении резервов для грядущего наступления?» Суровцев обменялся взглядами со Степановым. Как давно знакомые люди, они понимали друг друга без слов. И только взглянув в глаза Степанова, Суровцев понял, что никакого разговора об обстановке в полосе наступления их Северной группы не будет. Да и взгляда на адмирала тоже было достаточно, чтобы понять, что, ослабленный болезнью, до конца не оправившийся, тот так и не осознал важности всего сказанного.

После разрыва с Асей Суровцев заметил в своем достаточно уравновешенном характере черты раздражительности и нетерпимости. Делала свое дело и Гражданская война. Скольких людей он приговорил к смерти результатами своих допросов! Военно-полевой суд, куда из контрразведки следовали пленные, не знал никакого другого приговора,

кроме смертной казни. Да, он, как начальник штаба, приказал начальнику контрразведки не уподоблять ее, контрразведку, пыточной! Но что значит его приказ в условиях боевых действий, он знал еще по прошлому году. Он хорошо помнил, как год назад, еще на Кубани, Новотроицын после его приказа охранять пленных покивал головой, а потом запросто, с улыбочкой, вместе с недавними юнкерами переколол всех штыками. Что он их колол именно с улыбочкой, Суровцев был абсолютно уверен. Он не раз видел эту улыбку на лице Новотроицына во время всех с ним столкновений. И сейчас раздражение и недовольство собой буквально переполняло молодого генерала. Он готов был сказать что-то очень резкое и нелестное в адрес руководства. Может быть, и в адрес адмирала, относился к которому с большим уважением, но не замечать в его поведении некую инертность никак не мог. Суровцев был одним из немногих, кто при первой встрече не попал под обаяние личности адмирала Колчака. «Именно его инертность в делах военных неминуемо должна будет привести к краху и его, и возглавляемое им дело», – думал Сергей.

– Голубчик, – точно определив его душевное состояние, обратился к нему Степанов. – Отдайте приказ конвою размещаться на ночевку здесь. Мы с Александром Васильевичем остаемся у вас.

И еще раз встретившись глазами со Степановым, Сергей понял окончательно, что напрасно столько времени пытался найти понимание у адмирала.

– Слушаюсь, – ответил он и, резко повернувшись через левое плечо, вышел вслед за Пепеляевым.

Все свое раздражение он выплеснул на Пепеляева, который, улыбаясь, встретил его за дверями. Он о чем-то беседовал с командиром штурмового батальона полковником Урбанковским.

– А ты почему молчал? – обрушился он на друга, даже не поздоровавшись с Урбанковским. – Или ты тоже не понимаешь, что в наших руках, возможно, сама судьба Белого движения? Да ты по своей должности обязан считать свой участок фронта самым главным! А в нашем случае так оно и есть!

– Ну ты же сам знаешь, как ко мне относятся в Ставке! Ты вспомни, как я все лето отписывался на доносы Сумарокова!

– Плевать ты должен на всех и вся, когда дело касается долга и чести!

– Я смотрю, ты сам не можешь плюнуть на то, на что давно плюнуть пора! После твоих личных неурядиц ты стал просто бешеным! – громко сказал Пепеляев. Почти крикнул.

Пепеляев с опозданием опомнился, что сказал лишнее. Понял, что не просто обидел друга, а ударил его по самому больному. Да еще и при свидетеле. Когда-то студент Томского технологического института, потом участник Первой мировой войны, полковник Евгений Урбанковский знал о любовной истории Сергея и Аси. Знал он и то, что действительно Сумароков писал доносы на Пепеляева, обвиняя Анатолия Николаевича в нелояльности к Временному Сибирскому правительству. На что Пепеляеву ничего не оставалось делать, кроме как писать на имя тогдашнего военного министра Гришина-Алмазова: «Ни в какой партии и организации (кроме тайной организации г. Томска, которую сам организовал в январе 1918 года) я не состоял и не состою».

– Господа, ваша дружба притча во языцех в нашем соединении. Каждый солдат знает, что вы с детства дружны. Не ссорьтесь. Ей-богу, это для всех нас будет крайне неприятно, – неуклюже попытался примирить друзей Урбанковский.

– И все же, – не дал ему договорить Суровцев, – не пора ли вам, ваше превосходительство Анатолий Николаевич, поискать себе другого начальника штаба?

От неожиданного заявления Пепеляев оторопело открыл рот. Да так и остался стоять, когда Суровцев быстро стал спускаться по широкой лестнице на первый этаж особняка.