След грифона
Шрифт:
– Не будем спешить, товарищ Фитин, – мягко сказал Сталин.
Это был совершенно другой Сталин. Не тот, что только что отчитывал своего наркома внутренних дел. И опять кавказский акцент, создававший впечатление благожелательности. И вообще от занятого делами Сталина трудно было ожидать в такое время некой неторопливости и благожелательности. Но оба из предстоящих двух вопросов были крайне важны как для страны, так и для него лично. Важны эти вопросы не менее, а может так статься, что и более, чем катастрофическая обстановка на фронте. Особенно вопрос второй, от обсуждения которого Сталин пока просил Фитина воздержаться.
– Крестный, надо полагать, генерал Степанов – бывший царский генерал, а
Второй раз меньше чем за полчаса названный генералом Суровцев ответил:
– Это мой агентурный псевдоним, известный только лично генералу Степанову.
– К Вальтеру мы обратились с такой формулировкой: «Знакомый вам лично. Почти родственник заслуженного генерала разыскивает своего дореволюционного покровителя», – заглянув в секретную папку, сделал уточнение Фитин.
– Хорошо, – затянувшись дымком из трубки, проговорил Сталин. – Из сказанного следует, что немецкий генерал Вальтер будет с нами сотрудничать. Но не явствует ли из этого и то, что мы имеем дело с двойным агентом? На американскую разведку Вальтер работает? Что вы думаете об этом?
– Скорее всего так оно и есть, – ответил Фитин.
– А каково ваше мнение, генерал? – опять использовал обращение «генерал» Сталин.
– Использование двойных и даже тройных агентов дело не новое, – все же вставая из-за стола, ответил Суровцев. – Но присутствие в этой схеме генерала Степанова придает русский вектор всей комбинации. Это очевидно. Потом, генерал Степанов всегда был слишком независим от начальства и способен вести свою игру. Хотя, говоря словами Библии, «как может человек за кого-то поручиться, когда не может поручиться за себя»? Я не виделся со Степановым больше двадцати лет.
– Мы тоже изучали Библию, товарищ Суровцев, – почти без акцента заметил Сталин. – Хорошо изучали. Вы ответили на шифровку, полученную от Вальтера через Кента?
– Пока нет, – доложил Фитин.
Суровцев едва сдерживался, чтоб не улыбнуться. Мало того что к нему обращались как к красному генералу, так сам могущественный хозяин великой страны назвал его «товарищем». «Чудны дела твои, Господи!» – только это и пришло на ум Сергею Георгиевичу.
– Ответьте Степанову через Кента и Вальтера. – Сталин взял из стаканчика, стоявшего на его столе, остро отточенный карандаш и протянул Фитину. – Записывайте, – сказал он после минутного раздумья, глядя при этом на Суровцева. – «Крестник был болен. Выздоровел. Занят любимым делом». Вот так мы ответим.
Хозяин кабинета выбил в большую хрустальную пепельницу трубку и стал набивать свежим табаком. Делал он это не спеша и достаточно долго. Мертвая тишина повисла вместе с табачным дымом в пространстве высокого кремлевского кабинета.
– Вы вот что мне скажите, генерал, – раскурил трубку Сталин. – Почему, по-вашему, Степанов снабжал органы сначала ВЧК, а затем ОГПУ информацией об антисоветских организациях? Почему занял такую позицию по отношению к Троцкому? Что это? Вам объяснили, что мы давно косвенно сотрудничаем со Степановым?
– Объяснили в общих чертах, – ответил за Суровцева Фитин.
– А вы, товарищ Фитин, пока помолчите, – одернул Павла Михайловича Сталин. – Помолчите. И тоже подумайте, почему царский генерал – генштабист, контрразведчик – помогал большевикам в таком непростом деле.
Вопрос о Троцком был не такой простой, как могло бы показаться на первый взгляд. Расскажи Суровцев всю правду, выкажи осведомленность в вопросах финансирования дореволюционной и послереволюционной деятельности Троцкого, и пришлось бы признать, что и источники финансирования деятельности Ленина ему тоже известны. А чем лучше связь Троцкого с зарубежными банкирами, с матерой английской
– Здесь много всего намешано, – точно размышлял вслух Сергей Георгиевич. – Но доминирует личная неприязнь. Да это и понятно. И дело даже не в том, что Лев Давидович по психологии своей садист. Троцкий всегда слишком беззастенчиво приторговывал своими политическими взглядами.
Сталину понравился такой ответ. Генерал выдержал первое испытание. Сказал главное. Коснулся только кроваво-торгашеской сущности Троцкого. Кто-кто, а он, Сталин, доподлинно знал, что опубликование документов тайной дипломатии царского правительства наркомом иностранных дел Троцким, а затем неприкрытое желание сдать англичанам Архангельск и затопить Балтийский флот уже наркомом военных дел Троцким – все это прямое отрабатывание взятых в долг денег. Как, впрочем, и Брестский мирный договор – отрабатывание Лениным денег немецких. И опять же только Троцкий сумел и с Лениным договориться, и свое не упустить. Чего только стоит его знаменитое «ни мира ни войны», произнесенное во время переговоров в Брест-Литовске! И что садист – тоже верно. Одно дело убивать, когда в этом есть необходимость, и другое – когда просто хочется убивать без причин, для удовольствия. Реки пролитой крови история готова простить – мало ли крови пролил тот же Иван Грозный или Наполеон, – но вот торгашество государственными интересами муза истории Клио не прощает. Печать вечного позора намертво ложится на государственного деятеля, который пренебрег интересами страны, его породившей. «Хорошо он сказал про торгашество», – еще раз отметил Сталин.
– А может быть, со стороны Степанова это простое проявление антисемитизма? – не оставлял Суровцева вождь.
– Во мне течет не только русская кровь. Я достаточно болезненно относился к любым проявлениям ксенофобии, – опять размышлял Суровцев. – Со всей ответственностью заявляю: антисемитизм генерала Степанова всегда ограничивался рамками преданности общему делу и личными качествами человека.
«Умен, – думал Сталин, – но дело, которое ему предстоит поручить, как раз и требует именно ума. И еще вот это труднообъяснимое качество русских офицеров! Вот не хватает этого у нынешних командиров!» Вождю не хотелось пользоваться словом «благородство», но он понимал, что вот этот человек действительно «их благородие». Такие же «их благородия» нынешний маршал Шапошников и генерал Шиловский.
– Хорошо. Оставим мерзавца Троцкого, – покровительственно подвел черту Сталин. – Но как быть с таким отношением генерала Степанова к Савинкову, к Рейли, к РОВС?
– Это еще проще, товарищ Сталин.
Сталин отметил это первое привычное для его уха обращение к нему из уст человека, вероятно, никогда не произносившего слова «товарищ Сталин».
– Нравится это ему или не нравится, – продолжал Сергей Георгиевич, – но существует новое государство. И это государство остается Отечеством. И любая деятельность, направленная против этого государства, направлена против Родины.
– Я понимаю так, что вы и за себя говорите? – спросил вождь.
– Безусловно.
– Товарищ Фитин, я думаю, с Вальтером вам все понятно. Работайте, – то ли приказал, то ли пожелал Сталин. – А теперь о Финляндии и о Маннергейме. Что у вас есть? Да вы присаживайтесь. В ногах правды нет.
Суровцев присел за стол зеленого сукна. Фитин продолжал стоять.
– Мне так удобнее докладывать, товарищ Сталин, – сказал он.
– Ну раз удобно, докладывайте, как вам удобно. А мы с генералом послушаем вас сидя.