След крови
Шрифт:
Hoc, горло и рот тоже аккуратно смазывали соком, но так, чтобы жертва не задохнулась. Когда все приготовления заканчивались, раму поднимали и устанавливали над муравейником. И предоставляли осужденного своей судьбе. Через несколько минут на теле жертвы кишели привлеченные вкусом нектара муравьи, которые через все отверстия проникали в тело несчастного. Его жалили и кусали, пожирая живьем изнутри. Иногда жертва задыхалась из-за забившихся в нос и рот муравьев. Но, похоже, чаще обреченные погибали от смертельного ужаса — просто не выдерживало сердце. Самые же храбрые умирали медленной и мучительной смертью…
Мадлен вздрогнула, взглянула на темный участок джунглей, которые только что изобразила, тонкие
Мадлен покачала головой, чтобы отогнать эту мысль, выдавила краску из тюбика и продолжила рисовать.
Она не смыкая глаз работала всю ночь и едва не поддалась искушению отменить прием. Она вымоталась, однако чувствовала, что просто обязана продолжать рисовать. Но когда сняла трубку, чтобы позвонить Сильвии, то вспомнила, что в девять придет Эмилия Фредриксдоттир. Эмилия, студентка местного университета, приехала в Англию из Рейкьявика. Ее брата обвинили в том, что он якобы столкнул со скалы свою девушку и та разбилась насмерть. Она была лучшей подругой Эмилии и часгенько поверяла ей свои секреты, рассказывая о том, как страшен ее брат, когда пьян. Эмилия боялась, что если вернется в Исландию, то будет вынуждена свидетельствовать против собственного брата. Мадлен не могла подвести девушку, учитывая, что Эмилия решилась излечить душевную травму при участии психотерапевта, вместо того чтобы вернуться домой и с головой окунуться в ожидавший ее ужас. Мадлен не отказывалась помочь девушке, но попыталась убедить ее, что лучше все-таки вернуться в Исландию. Не стоит прятать голову в песок — чем скорее она решится, тем быстрее все забудет. Но Эмилии казалось, что ее мир рухнул. Зачем туда возвращаться? Мадлен решила, что девушка заслуживает ее внимания: уж если кто и нуждался в нем, то именно Эмилия.
Мадлен приняла душ, оделась и отправилась в клинику.
Сильвия с сияющим видом сидела за столом.
— Доброе утро, Сильвия.
Она оценивающе оглядела Мадлен глазами-бусинками.
— Вы ужасно выглядите.
— Спасибо, Сильвия.
— У меня есть чай «Бодрость» из магазина здоровья. С сибирским женьшенем, шалфеем и…
— Нет, спасибо. Рэчел Локлир не звонила? Не просила назначить встречу?
Сильвия нахмурилась.
— Вы постоянно меня об этом спрашиваете, но ответ один — «нет». Почему бы вам самой ей не позвонить, если уж для вас это так важно?
Мадлен развернулась и направилась к себе.
— Постойте! — крикнула ей вслед Сильвия. — Вам письмо. Мадлен вернулась, схватила толстый конверт, который ей протягивала Сильвия, и поспешила в кабинет. Бросила сумочку и куртку на стол, потом взглянула на пакет. Имя написано с ошибкой, почерк незнакомый.
Часы показывали без десяти девять. Мадлен поднялась с кресла и начала готовиться к приходу пациентки. Повесила куртку, взяла со стола конверт и положила его в сумочку, но через секунду вынула опять. Конверт был небольшим — похоже, что-то личное. Разорвав конверт, она недоуменно осмотрела его содержимое. Паспорт! Новенький, чистый. Она опять посмотрела на конверт. Он был адресован Мадлин Фрэнк, но индекса не было. Мадлен была озадачена. Пролистав документ, она наткнулась на фотографию мальчика. Вьющиеся темные волосы, серьезное личико, но в глазах смешинки. Она взглянула на имя: Александр Антонович Иваненко.
Александр.
Она поняла, что уже видела это лицо, правда, на другой фотографии. Эти глаза, тонкие черты. Не может быть! Теперь она поняла, сходство налицо… Кроме того, разве Саша — это не сокращенное от Александр? Саша, сын Рэчел.
Почему же, черт возьми, Сашин паспорт прислали именно ей, в клинику? Причем прислал человек, который не знаком с Мадлен или просто не знает, как правильно пишется ее имя.
Она вернулась в приемную и показала конверт Сильвии.
— Тебе что-нибудь об этом известно? Никто не звонил насчет паспорта?
— Нет, но я заметила, что «Мадлен» написано через «и». Какая наглость! — Она взглянула на Мадлен поверх очков. — Вы решили сменить имя?
Мадлен опять принялась изучать почерк, потом повернулась к секретарше и таинственно подмигнула:
— Мадлин — мой псевдоним.
— Вот как?
Мадлен перегнулась через стол и прошептала:
— Понимаешь… сценическое имя при исполнении стриптиза. — Она сложила конверт и взглянула на часы. — Ну и где же Эмилия Фредриксдоттир?
Мадлен прошла по Лондон-роуд, свернула на узкую улочку и направилась в сторону Фэрфилд-парка. Дорога была ужасно крутой, тротуар от проезжей части отделяли ржавые перила, а там, где дорожное покрытие износилось, в огромных выбоинах проступала булыжная мостовая, вымощенная еще много веков назад. Для середины мая было на удивление жарко, и, несмотря на то что уже было начало седьмого, ей пришлось раз-другой остановиться. Давал о себе знать застарелый перелом лодыжки — последние несколько недель выдались слишком тяжелыми. Пробежки вдоль канала, периодические занятия йогой и — изредка — зарядка во внутреннем дворике практически сошли на нет. Все свободное время, когда Мадлен не работала в клинике, она проводила в студии. Но навязчивое желание рисовать было не просто способом отвлечься или направить энергию в нужное русло. Словно какая-то высшая сила завладела Мадлен, вынуждая ее закончить картину. Она даже использовала быстросохнущие акриловые краски вместо масляных, что позволяло наносить слой за слоем, не ожидая, пока высохнет предыдущий. Минувшей ночью, в три часа, она с облегчением нанесла на «Распятие» последние мазки. Она признавала, что это необычайно зловещая картина, и следовало бить тревогу, раз подобные образы всплывают из подсознания. Неудивительно, что маму так беспокоили муравьи. Она, должно быть, видела, что они завладели мыслями Мадлен. Или это Росария своей извращенной силой заставила дочь написать ужасную картину?
Она вышла на дорогу пошире, обогнула холмы, миновала ряд небольших магазинчиков, на перекрестке свернула налево и пошла под гору. Около узкой полоски зелени она остановилась и огляделась. Если это Фэрфилд-парк, то она уже близко. Хорошо, что Рэчел хотя бы указала свой адрес и номер мобильного. Ее дом оказался крайним, у северного входа в Фарингдон-парк. Место было необычайно красивым, отсюда открывалась панорама Вата, но сам дом выглядел непривлекательно — один из практичных типовых домов, которые строили в шестидесятые годы, со встроенным гаражом на первом этаже. Дом Рэчел давно пришел в упадок: на оконных рамах облупилась краска, а ворота покосились и висели на одной петле.
У Мадлен был повод — паспорт. Документ уже три дня лежал в ящике письменного стола в ее клинике, и до сих пор им никто не поинтересовался. Она покажет его Рэчел и спросит, почему Сашин паспорт прислали в конверте, адресованном Мадлин Фрэнк. Она ожидала, что их беседа приведет к тому, что Рэчел объяснит причину, по которой прекратила посещать сеансы психотерапии. Но положа руку на сердце, Мадлен хотелось хоть одним глазком взглянуть на Сашу и Рэчел. Она надеялась, что это рассеет ее мучительные сомнения.