След менестреля

Астахов Андрей Львович

— Хорошо, хорошо, — сказал я примирительно, — я ведь человек мирный. Чего хочешь узнать, старче?

— Зачем пришел в Айи?

— Просто шел по дороге, вот и пришел.

— А куда направляешь и откуда?

— Шел с Вокланских пустошей, а как узнал о войне, решил добраться до города побольше. Сначала думал в Набискум идти, а вот теперь не знаю, как быть. Говорят, в Набискуме вся королевская армия стоит.

— Верно, стоит, — олдермен испытующе посмотрел на меня. — Сам его величество король Готлих нынче в Набискуме. Большая

война будет. Вот мы и ждем, чем это все закончится.

— А чем войны заканчиваются? — Я пожал плечами. — Кому слава, кому крест могильный. Тех, кому крест, всегда больше почему-то. Так могу я выпить, или нет?

Аллейн кивнул. Ощущая спиной внимательные взгляды, я подошел к барной стойке и спросил пуншу. Трактирщик тут же повернулся к Аллейну — тот едва заметно кивнул, и я получил свой пунш. Я едва поднес кружку к губам, как олдермен положил мне руку на плечо.

— Целитель, говоришь? — спросил он.

— Целитель, — я понял, что сейчас начнется настоящий разговор. — Что, помощь нужна?

— Видишь ли, какое дело, парень — тут у нас соседи завелись беспокойные. То ли наемники, то ли дезертиры, шут их пойми. Пару раз уже наведывались к нам в Айи и спрашивали, есть ли у нас тут в городе знахарь или травник опытный.

— Ну и что?

— Вроде как главарь их болен, — продолжал Аллейн, — а вылечить его некому. Мы-то люди темные, наше дело землю пахать да скот пасти, целительству никто не обучен.

— Неужто у вас ни одного знахаря на весь город?

— Как же, есть одна баба, Сидрун ее зовут, она у нас и за травницу, и за повитуху.

— И что же? Пусть бы и полечила их главаря.

— Это легко сказать. Коли вылечит она его, так ганза ее с собой заберет, чтобы постоянно она их там пользовала. А коли нет — убьют. А нам как быть потом?

— И ты хочешь, чтобы я этим занялся? — Я усмехнулся. Вот за что люблю я этих простолюдинов, так это за прямоту. — Мол, если моя голова полетит, вам ни убытку, ни прибытку, так?

— Ты прости, конечно, мил человек, но деваться нам некуда, — Аллейн сразу перешел с властного тона на просительный. — Мы люди мирные, с разбойниками нам не сдюжить. И без того в страхе живем, с оружием под подушкой спим. И бежать нам некуда — хозяйство у нас, семьи, дети. А ты человек вольный, как изволишь говорить — сам себе хозяин. Вот и помог бы нам, бедолагам. А мы заплатим тебе. Сколько скажешь, столько и заплатим.

— А коли сто золотых риэлей попрошу?

— Сто золотых у нас нет. Но по-божески расплатимся, хочешь деньгами, хочешь товаром.

— Не надо мне от вас платы, — помолчав, сказал я. — Где эта ганза остановилась?

— Так ты…

— Я тебе вопрос задал, отец. Потрудись дать ответ.

— У Медвежьего ручья они стоят, на старой охотничьей заимке, — ответил Аллейн. — Десятка два их там, не меньше. Неужто по своей воле пойдешь?

— А пойду, — сказал я не без куража. — Утром.

— Храбрый ты человек, сударь,

впервые такого вижу.

— Храбрый не храбрый, а дело свое делаю. Как до этой заимки добраться?

— Просто. Как выйдешь из таверны, направо по дороге и до развилки, а потом налево, мимо леса. Потом ручей этот самый Медвежий увидишь, так по течению и иди. Заимка через полмили будет.

— Понял. Теперь дай мне спокойно пуншу выпить.

— За мой счет господину лекарю еще нальешь, — сказал Аллейн трактирщику, кивнул мне и присоединился к своим товарищам.

Я сделал хороший глоток пунша и закрыл глаза, прислушиваясь к приятным ощущениям в желудке. Итак, я снова, совершенно добровольно и сознательно, лезу в пасть к волку. Зачем? На кой леший мне эти крестьяне и их проблемы?

Горбатого, говорят, могила исправит…

— Еще пуншу, милостивец? — поинтересовался трактирщик, с собачьей преданностью глядя мне в глаза.

— Пожалуй. А скажи мне, любезный, не оставлял ли тебе кто письма для герцогского лекаря?

— Было письмо, — кивнул трактирщик. — Приносил мальчонка какой-то. Сейчас гляну, милостивец.

Воодушевленный словами трактирщика, я допил кружку и почувствовал себя вполне комфортно. Сам корчмарь прибежал через минуту и вручил мне сложенный вчетверо грязный листок бумаги. Я дал ему монету, развернул листок и прочел:

«Чтобы твоя женушка ничего не заподозрила, милый, приходи ко мне только в среду и пятницу после заката к старой сыроварне и жди там. Люблю и жду встречи.»

Я усмехнулся. Трактирщик подобострастно сложил губы в улыбку: я почти не сомневался, что он читал эту записку.

— Может, милостивцу, поесть чего? — осведомился он.

— Комнату бы мне, — ответил я.

— Лучшая комната у нас свободна. Пять фельдов в сутки.

— Хорошо, только деньги завтра, когда разбойнички ваши заплатят.

Хозяин с готовностью закивал. Я понял, что в корчме Айи мне открыт кредит — пока открыт. Все будет зависеть от того, как пройдет мой поход к заимке на Медвежьем ручье. Ничего, не в таких переделках бывали. Все будет тип-топ.

— Тогда покажи мне мою комнату, — сказал я, допивая вторую кружку пунша. — Я спать хочу.

* * *

Ночлежная комната в деревенской корчме не отличалась комфортом, но выспался я неплохо — зимние путешествия очень утомляют, да и выпитый пунш меня согрел и расслабил. Трактирщик был уже на ногах. Я перекусил жареным хлебом с сыром, взял в дорогу бутылку вина (опять же в счет будущей платы) и вышел во двор, в утренний, свежий, пробирающий до костей мороз. Немедленно черная тень отделилась от примыкавшего к таверне амбара, и я с радостью узнал Уитанни.

— Ах ты, моя девочка! — прошептал я, прижимая гаттьену к груди. — Куда же ты от меня сбежала-то?