След менестреля
Шрифт:
— Фрррр! — испугалась Уитанни, вскочив с табурета и сверкая глазищами. Я засмеялся.
— Ты меня видишь, видишь, я знаю! — сказал я ей. — Но все равно классно, правда?
— Ллеу даньярр! — удивленно воскликнула гаттьена. — Грарр-а-мьяр а ллеу, виар Даэг ньем балак?
— Точно, солнышко, это Даэг меня научил.
— Най сарат ллеу! — простонала Уитанни, мотая головой.
Я понял ее. Ей очень не понравилось, что я стал невидимым. Это ее испугало. Я шагнул к бревенчатой стене, вытянул руку, и был поражен тем, как легко, не ощущая никакого препятствия, моя кисть
Уже знакомое покалывание в теле дало понять, что действие Запечатывания заканчивается. Я посмотрел на свои ноги: едва заметные полупрозрачные их очертания начали темнеть, обретать материальность. Уитанни облегченно вздохнула.
— Здорово, да? — спросил я ее. — А главное, у меня все быстро и легко получилось. А если еще настой лигрох выпить? Тогда, наверное, и ты меня не увидишь.
Уитанни не ответила. Видимо, все еще была под впечатлением. Я решил ее больше не пугать. Да и подзакусить было самое время.
На этот раз нас обслуживал не трактирщик, а его жена, полная, некрасивая женщина со злым лицом и большой неаппетитной бородавкой на носу. Тем не менее, куриный суп с клецками был великолепен, а главное — в разговоре с женщиной я узнал, что сегодня пятница, а значит, есть повод прогуляться до старой сыроварни и сделать то, ради чего я, собственно, и тащился в Айи.
Вечер был морозный, в воздухе искрилась ледяная пыль, снег звонко скрипел под подошвами сапог. Полная луна вышла из-за холмов, черное зимнее небо над головой сияло россыпями звезд, обещая ясную морозную ночь. Идти пришлось довольно долго. Старая сыроварня находилась на восточной окраине Айи, у дороги, которая вела в Блиболах — это сообщал торчащий из сугроба дорожный указатель. Сама дорога была засыпана снегом так, что ни пройти, ни проехать.
Так или иначе, до старой сыроварни я добрался и встал во дворе, прислонившись спиной к бревенчатой стене и ожидая, что будет дальше.
— Вирра? — шепнула мне Уитанни.
— Да, подождем немного, — я достал из сумки фляжку с эльфийским самогоном, сделал пару глотков, и сразу стало теплее. Протянул фляжку гаттьене, но киса только фыркнула.
— Интересная ты девушка, — сказал я. — Ходишь почти голая, в одном плаще, и никакой мороз тебе нипочем.
— Ллеу мрранир уинн, — Уитанни красноречиво постучала себя пальцем по лбу.
— Ну, уж какой есть, — ответил я добродушно. — Но ты ведь и такого любишь, верно?
Она фыркнула. Я сделал еще глоток, наслаждаясь теплом и чувством легкого опьянения, и было непонятно, от чего я пьянею больше — от самогона, или же от этого чудесного, кристально-хрустящего, первозданного воздуха, которым в моем мире можно подышать, наверное, только где-нибудь в Гималаях. Эх, сейчас бы на лыжи, да пару кругов вокруг этого городка, по целине, под звездами!
Что бы со мной ни случилось дальше, но если останусь жив и вернусь в свой мир — сто пудов брошу курить…
— Хэй! — Уитанни легонько ткнула меня в плечо.
Я посмотрел, куда она показывает, и увидел, что на том берегу маленькой замерзшей
— Да, это я! — крикнул я.
— Идите сюда, господин, — ответила женщина. — Не бойтесь, лед прочный.
— Уитанни гаен аир Ллэйрдганатх, — сказала Уитанни. — Муарр трайнин.
— Хорошая мысль, — одобрил я, поняв, что гаттьена собирается меня подстраховать, приняв свой второй облик. — Я пошел.
Я быстро перебрался по льду на противоположный берег.
— Милорд Джарли ждет вас, — сказала женщина. — Садитесь на лошадь.
Я забрался в седло. Женщина, приглашающе кивнув, поехала впереди, я за ней, ее спутник замыкал. Мы довольно долго шли через заснеженный лес, а потом выехали на узкую дорогу, почти неразличимую в высоких сугробах. Здесь лошади пошли быстрее. Очень скоро дорога пошла на подъем, и я понял, что нужное мне место находится где-то на окружающих Айи холмах.
Ехали мы без факелов и фонарей, но в них не было никакой нужды — луна ярко освещала наш путь. Мир вокруг казался сказочным, уснувшим, нереально красивым. Прямо иллюстрация для какой-нибудь рождественской истории. Впрочем, однажды в эту пасторальную благодать вошел далекий, донесшийся откуда-то из заросшей лесом долины протяжный вой — то ли волка, то ли вильфинга. И буквально секунду спустя я услышал гораздо более близкий яростный тягучий звук, похожий на стенания мартовского кота. Я усмехнулся — Уитанни давала понять, что следует за мной, и я, в ее разумении, в полнейшей безопасности.
Мы поднялись еще немного, потом за деревьями замелькали огни, и я увидел самый настоящий дом-шале — великолепный, под двускатной черепичной крышей с толстой снежной шапкой, с балконом по всему фасаду, с освещенными стрельчатыми окошками. Перед домом горели костры, стояли длинные рогатки, которыми можно было бы за секунды перекрыть подъезд к дому, и расхаживали несколько вооруженных людей, облаченных в кожу и меха. Они подошли к нам, приняли наших коней и повели их к расположенной справа от шале коновязи. Женщина повела меня в дом.
Внутри шале соответствовал тому, что я называю «неброская европейская роскошь». Все из дерева, кругом шкуры животных — лосей, туров, горных коз, медведей, — на стенах и подпирающих кровлю столбах головы кабанов, оленей и волков. У пылающего камина на низком карле с выгнутыми ножками сидел Джарли. Увидев меня, он встал, направился в мою сторону, улыбаясь и раскинув руки.
— Герой! — Джарли облапил меня с медвежьей мощью, отступил на шаг. — Все-таки объявился! Давно я тебя ждал, давно! Дай-ка я на тебя гляну, лекарь. И этот худосочный сукин сын прикончил Вечного? Да весь Элодриан гудит! Орденцы вопят от ярости и ссутся в штаны со страху! Двенадцать тысяч риэлей за голову одного человека — это неслыханно! Это годовой доход с целого графства. Ты крепко прижал им яйца, Кириэль. И я этому несказанно рад, поверь. Где ты был все это время?