След на мокром асфальте

Шарапов Валерий

– Интересно, в курсе ли муж, – поинтересовался Акимов, вспомнив разговор с Тихоновым.

– Кстати, в самом деле, – Сорокин снова скрылся в кабинете, снова плотно прикрыл дверь, и снова минут пять спустя вышел довольный:

– Докладываю: муж уверяет, что был не в курсе и чрезвычайно извиняется.

– А он в курсе того, что вообще машину угнали? Все-таки он об угоне не заявил, – заметил Акимов.

– Во-во. С чего нам вообще знать, что ее стибрили? – подхватил Остапчук, порывшись в бумагах, нашел нужную: – Вон, заявление от Луганских есть, – нацепил очки, проверил,

хлопнул ладонью по листу, – так и есть. Вот тебе подавленные куры, а вот и кошка. Я ж говорю: до людей недолго, засекай время.

– Типун тебе на язык, – пожелал Акимов.

Остапчук поднял палец:

– Суеверие – грех смертный, особенно для коммуниста! Нам важнее то, что заявления об угоне нет, а о наезде на домашний скот – есть. Стало быть, на месте полковничья «Победа», и нечего темнить! И, кстати, я только с толкучки, там по рядам никаких разговоров не ведется… – Тут он как бы спохватился и замолчал, делая вид, что складывает бумажки как можно ровнее.

– Сказать по правде, я тоже не до конца понял, к чему весь этот бал-маскарад, – признался Сорокин, наливая себе чаю. – Положим, товарищи из газеты не проверяют сводки и прочее… хотя надо бы. Но и товарищ полковник Тихонов в этой части был особенно невнятен, бубнил, извинялся, пообещал нанести визит, как только освободится, у него, мол, дела.

Саныч, который коли уж завелся, унимался не сразу, подхватил:

– Надо же, какая цаца. Мы, значит, жди его, считай минуты да слезы утирай. Его жинка на нас яды подпускает, а он подтянется, «как освободится»!

– Хорошо, – остановил Саныча капитан, – вы что предлагаете, товарищ сержант?

– Знамо дело, что! Письмо направить по месту работы, а то и в министерство.

– По какому же поводу?

– Так, а что? Не заявил о пропаже автомобиля – стало быть, во-первых, укрывает, гад, правонарушение… Так, не так? Во-во, именно. Во-вторых, нарушает подчинение. Вот, если выгребная яма заполнилась, все граждане вызывают золотаря, а он, видишь ли, сразу в Министерство коммунального хозяйства! В-третьих, допускает клевету в печатном виде!

Акимов, подчиняясь корпоративному духу, призвал:

– Иван Саныч, все-таки ты как-то полегче, он-то ни при чем. Имели мы с ним беседу – сложная она женщина, балованная, к тому же куда моложе его.

– А вот не надо жениться на дурах! – заявил Остапчук. Сгоряча, поскольку все-таки уже смягчился.

– Ну и пусть его, как хотите. А я бы письмо все равно отправил.

– Вот ты и пиши, – предложил Акимов. Ненависть Саныча к писанине была общеизвестна.

И Сорокин сказал, что не стоит:

– Чего отгавкиваться на каждую моську – бессмысленно и пустая трата времени. К тому же человек в возрасте, немало пострадавший, и не факт, что справедливо его обвиним.

– Его досрочно выпустили, – напомнил Остапчук.

– Выпустить выпустили, и даже вновь допустили к работе, только ведь никто ничего не забыл, – объяснил Сорокин. – Между нами, вновь у него швах по службе, а тут мы с кляузой.

– На отчитку бы ему, или мозгов побольше, – буркнул Саныч, – никак на нем сглаз и порча.

– А что-то еще стряслось? –

спросил Акимов, подчеркнув, что интерес у него исключительно профессиональный, все-таки брат по крылу, тоже, как и он, летчик.

– Стряслось, – подтвердил Сорокин, – только это строго между нами. После освобождения Тихонова, ценного специалиста, тотчас подключили к работам над какой-то уникальной моделью легкомотора, способного обходиться минимальной длины взлетно-посадочной полосой.

– Это как гитлеровский «шторх»? – спросил Сергей.

Капитан в шутку напомнил:

– Болтун – находка для шпиона.

– Так все свои. Идея ценная, как раз для гражданской авиации, для работы там, где хороших ВПП [2] нет.

– Все верно, – прервал Сорокин, – для них самых. И еще газеты возить в Цхалтубо.

– Ух ты, – хмыкнул сержант.

– Так, отставить, – предписал командир, – Тихонов не просто летчик-испытатель, он полноценный кандидат технических наук и защитился еще до войны.

– Вот оно что, – разрешилось Акимовское недоумение относительно профессорской физиономии товарища полковника.

2

ВПП – взлетно-посадочная полоса.

– Вот, но подтянули его к работе не в конструкторское бюро, как раньше, а спустили в летно-тактический сектор в качестве действующего летчика.

– Но ведь и это хорошо, – заметил Сергей, – чтобы помимо полетов занимался и исследовательской работой. И конструкторам ценно – как раз сразу можно проконсультироваться с тем, кто за штурвалом будет.

– Степень доверия не та, не те и деньги, – разъяснил Сорокин.

– Вот оно что, – вот и еще одна разгадка, почему товарищ полковник сетовал на скромные обстоятельства и отказ от домработницы.

– Сослали – значит, было за что? – предположил Остапчук.

Капитан на это ответил, что формально повод был смехотворный:

– Ему на вылет, а физиономия перекошена и спиртом разит. Генерал… – тут Сорокин назвал громкую фамилию, – …самолично унюхал и устроил выволочку. Тихонов принялся было объяснять, туда-сюда, рот разевает, мол, с острой болью к дантисту среди ночи ездил, зуб удаляли, не отошла еще заморозка. Командование не поверило.

– За здорово живешь по такому глупому поводу – и отстраняют? – уточнил Саныч, причем стало заметно, что его отношение к летчику, пострадавшему ни за что, улучшилось в разы. – Или что-то за ним до того было?

– Говорят, да, – подтвердил Николай Николаевич, – прошел на сверхмалой высоте, вопреки запрету, над местом гибели друга.

– А это что, теперь запрещено? – спросил Акимов. – Обычай ведь, давний.

– Просили за него. Тоже письма писали, объясняли, что не нарушал приказ, а прошел по традиции над последним пристанищем… Представляли фото, и свидетели показали, что было там захоронение, обелиск со штурвалом. Сам-то Тихонов в рапорте просто указал, что виноват – знал, что оправданий не примут. Или еще что.