След «Семи Звезд»
Шрифт:
Кровля была точно «патриаршей». Листы в полпальца толщиной изготовлены из меди, покрывшейся за прошедшие сто лет патиной. Некогда, вероятно, плотно пригнанные друг к другу, сейчас они заметно покоробились. Так что Ивану без особого труда удалось вогнать между ними свой прут.
Дальше дело застопорилось. Толстая медь упорно не желала поддаваться напору. А тут еще и темнота обступила со всех сторон.
Довелось зажигать факел, да не один, а то б и не разобрал, куда именно гнуть. Знатно было б развести костерок, но поэт убоялся,
Поднатужился – ажно жилы на лбу выступили. (Не обделил Бог силенкой, а постоянные занятия способствовали развитию и укреплению того, что дала натура и родители.) Угол одной из кровельных пластин загнулся. Господин копиист присветил факелом и облегченно вздохнул: крыто в один лист.
Из раскуроченной дыры величиной с два или три кулака ринулся наружу теплый спертый воздух, пропитанный гнилостными миазмами. Иван отпрянул прочь: мало ли что, еще отравиться недоставало.
Где-то в лесу заухал филин. Низкий ему поклон. И без того тошно, так он еще страху наводит. Прохора на него нет. Тот бы живо пугачу клюв утер. Передразнил бы так, что ночной страж не обрадовался, связавшись с лихим вороном.
Передохнув, продолжил начатое. Стало полегче. Где прутком, где и руками загнул еще несколько углов. Образовалось отверстие, куда вполне мог пролезть человек его комплекции.
И опять поперло изнутри тухлым. Надо бы поберечься. Лицо влажной тряпицей обмотать, что ли? Так и сделал.
Часовенная кровля жадно ощерилась зеленым зевом, норовя проглотить решившегося дерзко пробудить здание от векового сна. Но Иван не спешил прыгать в Ваалову пасть. Не зная броду, не суйся в воду.
Неторопливо проверил крепость балок перекрытия. Дерево не погнило. Должно выдержать.
Привязал веревку, а к другому концу оной приладил крупный камень для отвеса да и бросил его в дыру. Зачал считать, сколько пройдет времени, пока раздастся удар. Раз, два, три, четыре, пять… Ага, грохнуло. Не так и высоко.
Опущенный в отверстие факел осветил пространство: малый кусок оштукатуренных, но отчего-то не расписанных, как полагалось бы, стен. Не успели? Или заказчик не пожелал украшать свою молельню? Чего гадать, там будет видно.
Вооружившись, Иван стал медленно опускаться вниз, держа в одной руке зажженный факел.
Ниже купола стены не только также не были расписаны, но и хранили на себе явственные следы сильного пожара. Как же кровельному лесу удалось уцелеть в этаком-то пекле? И сохранилось ли что внизу?..
Ноги молодого человека, в конце концов, коснулись пола, подняв облако пыли. Подождав, пока та уляжется, поэт напряженно огляделся по сторонам.
Пожар и впрямь мало что пощадил из убранства помещения, но созерцание и того, что осталось, вызывало сильные сомнения, а часовня ли сие вообще. Уж больно непривычным для православного церковного сооружения было отсутствие росписей, икон (впрочем, они могли и сгореть), алтаря и распятий.
Хотя нет, некое подобие
Иван прищурился и посмотрел по-особому. Эка докука! Кто ж посмел, кто умудрился сотворить подобное в доме молитвы?! Водрузить подобия мужского естества и поклоняться им? Или деревянные фаллосы не для того предназначались, а для неких более таинственных нужд?
Все может быть. Вон ведь у некоторых восточных народов, хотя б у индусов, до сих пор в храмах сберегаются сии непристойные образы. А прежде они были куда как чтимы. И халдеями, и финикийцами, и вавилонянами, и в земле египетской. Да и в просвещенной Элладе то ж.
Однако то восточные и дикие народы. А чтобы тут, в сердце России? И к тому же в часовне, построенной для пусть и бывшего, но патриарха православного! Невероятно!! Нет, не зря Господь испепелил премерзкий сей вертеп! Чай, до краев исполнилась чаша терпения Его.
Надобно ж осмотреть и все остальное. Сплюнув в сторону каждого из столбов, Иван подошел к алтарю.
Тот был сделан из камней. Сначала подумалось, что жертвенная плита сломана. Но, присмотревшись, Иван понял, что так задумывалось изначально. Алтарь по форме напоминал букву «мыслете» из Буковника. А еще… женское лоно. Ну да, понятное дело. Ежели фаллосы имеются, то как же тут без противоположного естества обойтись?
Свет факела выхватил какую-то надпись, начертанную на лицевой части алтаря. Господин копиист смахнул с нее пыль. Греческий. Надо же. «Gorgo».
Припомнилось, что именно так греки именовали богиню Гекату – покровительницу охоты, пастушества, разведения лошадей, общественных занятий людей (суда, народных собраний, войн), охранительницу детей и юношества. Она же считалась Темной богиней мрака, ночных видений и чародейства. Геката наводила ужас, бродя в темноте в местах погребений и появляясь на перекрестках с пылающим факелом в руках и змеями в волосах. С ее именем связывались некоторые непристойные колдовские ритуалы, среди которых значился и обычай жриц Земной и Небесной матери приносить на алтарь богини мужское естество.
Присутствие здесь фаллических символов становилось понятным. Но по-прежнему невозможно было объяснить само наличие этого жертвенника вблизи православной обители. Да, сей Карфаген и впрямь долженствовало разрушить!
Под ногами что-то хрустнуло. Иван пошарил там своим прутом и наткнулся на кучку костей. Приглядевшись, узнал и отшатнулся. Змеиные черепа. И таковых, как вскорости Барков убедился, в «часовне» было в великом множестве.
Снова змеи! Как в Вологде. Что ж это такое делается, люди добрые?