След
Шрифт:
Ишь ты, какой праведник выискался!
Ныне после заутрени отче Порфирий, княжев духовный наставник и игумен монастыря, основанного Данилой на Москве, теми же словами пытался урезонить его, Богом молил не творить зла на Руси, не делать того, что задумал, упрекал в страсти к стяжательству.
Да ведь не ведал высшей цели старик и не мог бы поверить, даже если бы и сознался ему Даниил Александрович, что на ту высшую цель он вразумлён самим Господом!
Поди-ка поверь, когда и по сю пору Данила сам сомневается: даже ради той высшей цели волен ли он лить русскую кровь?
–
– не поднимая глаз, спросил Даниил Александрович.
Думали разно. Но боле-то склонялись к тому, что, мол, хоша война - дело прибыльное, однако ж сурьёзное и неверное, в том, мол, смысле, что не в силах ныне Москве с Рязанью-то ратиться, да и не в честь…
То и предчувствовал Даниил Александрович, когда созывал наибольших и первых людей на совет: душевно не готовы были ещё москвичи воевать! Чего воевать-то, когда луга обильны и скот на них тучен? Однако не зрят людишки вперёд, не видят далее собственного сытого брюха. Но он на то и князь над ними, чтобы им путь указать.
Ладноть…
Даниил Александрович поднял взгляд на собрание. И взгляд его был твёрд и крепок.
– А сильна ли Тверь?
– неожиданно спросил он. Вопрос застал врасплох - говорили-то про Рязань. Поочерёдно князь обводил злым взглядом собравшихся.
– Известно, Тверь - чаша полная, - за всех ответил Ермола Васкин, купец.
– То-то, что чаша полная, - согласился князь.
– А чем тверцы ту чашу наполнили?
– вновь спросил он, но ждать ответа не стал, сам ответил: - Волгой, путём купеческим! С Великого Новгорода гости идут - плати князю Михаиле! Снизу гости в Новгород подымаются, снова плати в казну княжеву!
– Так, - теперь уже единодушно закивали и купцы, и бояре, и прочие. Выгода Твери всем была очевидна, нечего было и пояснять!
– А кто к нам в Залесье путь торит?
– продолжал князь.
– Я вон на Яузе тож мытный двор [31] открыл. А много ли мытники в казну несут? Мне их скоро дороже кормить станет! А рази Москва-то не таровита?
– Обильна товаром-то!..
– вновь согласились.
– Так на большой гостевой путь выходить нам пора!
– Али на Тверь?
– ужаснулся кто-то у дверей из непонятливых.
31
Мыт– пошлина за проезд в заставу, через мост или провоз товара; мытник - сборщик мыта с продаваемого на торгу; мытный двор, мытня - то же, что и таможня.
На него зашикали:
– Окстись!
– Чего мелешь!
Даниил Александрович переждал шум и сказал тихо, но внятно:
– Коли хотим богатеть, надо Москве ворота открыть. А где ворота? Те ворота недалече от нас стоят, в Коломне-городе. Иная река там течёт - Ока. Глядишь, с той Оки по Москве-реке к нам гости-то и потянутся. Не устерегут их рязанцы. Хочу, чтоб Коломна та не рязанским дальним пригородом была,
В горнице стало как-то по-особенному, торжественно тихо.
Такая тишина воцаряется ежели не в миг осознания величия замысла, то уж, во всяком случае, в миг прозрения близкой и неимоверной выгоды.
– Не Рязань воевать иду, - закончил Даниил Александрович, - а Коломна мне надобна!
– Так, княже, так!
– Вон что!..
– Ить и я так мыслил-то!..
Один лишь голос прозвучал в несуразицу, опять возразил, е удержался Редегин:
– А как коломенцы-то не схотят того?
– Дак, что ли, их уговаривать?
– прокричал лужёной глоткой Акинф Ботря.
– Вона великий князь Андрей Александрович слов-то не тратил попусту…
Упоминать Андрея, тем более в подобном сравнении, при Данииле Александровиче не стоило. Князь сузил глаза и так осмотрел на Ботрю, что тот осёкся и задышал тяжело, точно уз на плечи взвалил.
– Брат Андрей злобу тешил, - как отчеканил, сказал Данила, - а я землю свою возвысить желаю.
– Он помолчал и добавил: - А коли кровь придётся пролить, так я грех на себя беру. Как говаривается: не передавивши пчёл, мёда не есть! Так ли?
– Так! Так!
– теперь уж в полном восторге единодушия закричали москвичи.
Искоса князь глянул на сыновей, стоявших от него по левую руку. Младшие - Бориска и Афанасий - на такое собрание, разумеется, допущены не были. Иван сиял румянцем, как медная бляха. И этот румянец верней всего выдавал, как он был счастлив решением отца.
«Ишь, ты!
– неожиданно подумал Даниил.
– Так сияет, словно сам ту войну и выдумал!»
Как это ни покажется странным, но шестнадцатилетний Иван с совершеннейшей точностью, причём много заранее предугадал действия отца. Он был ещё одним из тех, кто знал в Москве о предстоящей войне. Правда, сам Данила, тысяцкий Протасий и даже Фёдор Бяконт, кому и положено было об этом догадываться, про помыслы Ивана не ведали.
Сашка - третий Данилов сын - стоял насупленный: все не по нему, все не так! Странен и непонятен был Даниилу Александр - по деду имя, по деду и лик, но для великого слишком сердцем открыт…
Справа от князя место пустовало - не ко времени со своими молодцами запропастился куда-то Юрий, будто черти его унесли! Да вот незадача-то: исчез как раз тогда, когда более всех и надобен!
– В три дня должны выступить!
– Да разве в три дня управимся?
– отнекнулся было осторожный Протасий.
– В день надо бы, - отрезал князь.
– Да так надо сделать, чтобы из Москвы до Рязани не только конный не успел доскакать - птица долететь не успела. Все пути перекрыть!
– Эх, на растопырку-то не бьют, - покачал головой тысяцкий.
– На то тебе и три дня, чтобы пальцы в кулак собрать!
– жёстко, не терпя возражений, сказал Данила и поднялся с резного стольца.
Знаком Даниил задержал в горнице боярина Плещеева, считавшегося пестуном старшего княжича. Впрочем, какой уж пестун был из старика Плещеева - одно название, ему самому пестун был надобен. А уж перед Юрием-то он трепетал, как кура перед ястребом.