След
Шрифт:
По твёрдому разумению Ивана не должно быть в княжестве людишек богаче или жаднее самого князя. Да ведь жаднее Ивана-то, поди, и не сыскать никого в целом свете!
Между прочим, первым, кого согнал он с земли, стал большой боярин Акинф Гаврилыч Ботря. Все припомнил ему Иван, чего и не было! Акинф-то ещё должен был Бога молить за то, что живым из Москвы утёк.
А на его земли Иван посадил черниговского боярина Родиона Несторовича Квашню. Он в ту пору как раз на Москву пришёл, да не один, а с преотличнейшей кованой ратью чуть ли не в две тысячи копий!
По тем временам, когда и вся-то Москва уж никак
Тих, ласков, благочестив, улыбчив Иван Данилович… Никак Юрий в толк не возьмёт: чем, как сплотил вокруг себя нужных людей? А ведь сплотил! Старик Протасий Вельяминов в рот ему смотрит, точно сам из ума выжил, Фёдор Бяконт за ручку ловит, новые бояре, те что из Коломны пришли, приблизились, а старые-то московские бояре из тех, что и отцу смели порой возразить, примолкли. Да опять же, кто помер, кого отдалили за неугодностью и ненадобностью.
Другая ныне Москва! Если раньше Юрьева незлобного озорства пугалась, так теперь ласкового Иванова взгляда боится.
И не понимает Юрий, как то брату удаётся? Он, Юрий, бывает гневен до крови, до смерти, а над ним не то чтобы подсмеиваются, нет, конечно, но и на гнев его смотрят со скукой: а чего, мол, ещё от него ожидать? Будто все знают про него, что лишь подл и ничтожен. А Ивана-то - трепещут воистину! Ближние трепещут, дальние боготворят, как и должно быть государю.
Ведь про него (не то что про Юрия!) никто и слова дурного не скажет. Напротив, народ-то ещё и умиляется, глядя, как в великие праздники, а то и в будние дни, пеш возвращается он от заутрени, кротко улыбаясь всякому встречному. Да идёт-то как-то бочком, вроде бы неуверенно: мол, не князь я над вами, люди добрые, всего лишь княжич, не могу осчастливить покудова…
А людишки-то уж тем счастливы, что видят его! И день ото дня крепчают шаги его толстых коротких ног.
– Да неужто и в самом деле, он, Юрий, лишь подл и ничтожен, а Ванька - велик и страшен?
Несправедливо то! Не по чести!
Юрий за это время упрочился в Переяславле. Без татар воротись от Тохты, Андрей Александрович потерял последнюю надежду выбить оттуда племянника. Затаился в бессильной злобе на Городце.
Юрий же, без битвы одержав победу над самим великим князем владимирским, так уверовал в свою мощь, что в первое же лето по смерти отца напал на Можайск.
Можайск был окраинным городом сильного Смоленского княжества. Окраинным, но отнюдь не захудалым и важным по своему значению. Он был связан с узловым перепутьем того времени Волоком-Ламским, через который в Низовую Русь шли латиняне и новгородские гости. Кроме того, стоял он у истоков Москвы-реки. Владея Можайском и Коломной, Москва становилась полноправной хозяйкой всей реки, по имени которой была и названа, от истока до устья.
Конечно, в верховьях Москва-река была не больно судоходиста, да и в низовье не Волга, а всё-таки - путь. Не Яуза с её бедными мытнями. Видно, примыслить к Москве Можайск было в загаде ещё Даниила Александровича.
Как врасплох оттяпал Данила у Рязани Коломну, так врасплох, волчьим наскоком, отнял Юрий Можайск у Смоленска. Конечно, этот первый самостоятельный поход Юрия мог бы окончиться крахом, поди, поломал бы он зубы на Можае, кабы, как водится, оповестил заранее
Словом, Юрий со своими переяславцами, знать, соскучившимися по военной добыче, неожиданно легко взял Можайск, объявил его московским пригородом, а можайского князя Святослава Глебовича привёл в Москву пленником. Возмущённые смоляне, не успевшие подойти Можайску на выручку, все ещё чухались, сбивали полки на Москву, но уж поздно было кулаками махать: Святослав - не Константин Рязанский, которого по сю пору держали заложником на Москве, - легко смирился с потерей наследной вотчины, зато взамен получил не только свободу, но и дальний город Дебрянск, жители коего, узнав о постигшем Святослава несчастии, позвали его на княжение.
(Об этом князе уместно добавить ещё, что те же дебрянцы, что позвали его, спустя несколько лет и убили его. Знать, не больно-то путный был тот Святослав.)
А Юрьева слава после Можайска вознеслась до небес. Мол, такой ухватистый да удачливый этот Юрий - чего ни замыслит, так все примыслит! Между прочим, и брат Иван тоже сил приложил, чтобы повсеместно разнести ту молву. Но речь не о славе, а о том, что Юрий сам после этой победы окрылился. Уж ничто не казалось ему невозможным! Да и что кажется невозможным в двадцать-то лет? Тем более, когда ты в земле своей князь, а под руками у тебя тысячные полки, послушные твоему единому слову!
Невелика была тогда Русь, и много у Юрия было путей. Да поведи он тогда свои полки на тот же север, в Югорскую землю, обильную мехом, камнями и серебром, поди, и владений Руси примыслил, и славы бы добыл себе на века. Ну а коли и сгинул бы, так в чести. Но он избрал иной путь!
Неутомимым огнём жгла душу обида: пошто Господь не оправдал чаяний, пошто прибрал батюшку не ко времени, пошто лишил и малой надежды на великую власть?
Как батюшка, как покойный князь Дмитрий, как пёс-Андрей, да и дед его Александр Ярославич, болен был Юрий - жаждал власти, не зная, что власть - жажда неутолимая! Чем больше испьёшь, тем суше в глотке. Куда как более сильные души под властью ломаются - ржа и железо есть!
– что уж тут говорить про Юрия.
Но если тот же Даниил Александрович шёл к власти исподволь, потаённо, то Юрий, лишённый и самого малого права на неё, желал власть яро, страстно, как желает девку насильник. Как девку силой берут без любви, так без права, силой да ещё ложью берут власть на Руси. Достало бы отваги! Иначе сказать: хватило бы наглости! Чего-чего, а уж наглости Юрию было не занимать!
Да и то бы было ещё ничего - и кипящая вода остывает, коли уголья в топке не подживить. Да ведь рядом с Юрием был Иван! Что, Юрий? Лишь камень - куда кинешь, там и падёт!
У Ивана были свои резоны подбивать брата на будущую бесправную каверзу. Что он и делал неустанно и кропотливо всякий раз, когда встречался с Юрием.
Юрий-то хоть и окрылился Можайском, а все одно побаивался, кабы не произошло с ним того, что случилось с московским же князьком Михалком Хоробритом, который чуть боле полвека назад взял да и наехал на своего дядю великого князя владимирского Святослава Всеволодовича и даже согнал его со стола. Да ведь тут же пришло наказание Господне - в тот же год его и убили!