След
Шрифт:
Так же внезапно, как начал, так же внезапно Иван и оборвал свою речь, перевёл дух, отвёл глаза в пол и уже по-другому, сюсюкая и пришепётывая на обычный свой лад, тихо, невнятно продолжил:
– А то, что ноне славу ему орут, так ить неведомо, чем закончат. Нет, брат, справну одёжу из драных лоскутов не скроить. А Михаил-то непременно по-своему кроить зачнёт, к Твери своей лоскутья стягивать да примётывать… глядишь, и обколется, - последние слова Иван произнёс едва слышно.
– Ты уж так говоришь, будто Михаил из Сарая великим князем вернулся!
– усмехнулся Юрий.
– Пошто ж мне тогда зазря путь мять?
– Да вот опять не про то я!
–
– Не в том суть, Юрий, что ныне Михаилу славу орут, а в том, что у нас всегда зачинают во здравие, а заканчивают-то за упокой! Да и лукавы здравицы! Ить те же новгородцы, гляди-ко, вроде и урядили с ним договор, а в том уговоре и оговорились: мол, признать-то мы тебя признаем, да того, ты сначала ханский ярлык представь! Пошто така каверзна оговорка?
– Так вестимо, - пожал плечами Юрий, - без ханского ярлыка и в своей земле князь - не князь!
– Не токмо!
– возразил Иван.
– Не хотят они его! Боятся над собой его тяготы! А та оговорка и возможна-то стала лишь после того, как ты объявился Михаиле соперником! Чуешь, Юрий? Знать, уже не одни мы на Руси! Да ведь и в Орде тебя ждут! А ханский суд ещё неведомо, чем и кончится!
– Ну, коли ждут, надо ехать, - натужно рассмеялся Юрий, поднимаясь из-за стола и стягивая вокруг широкой рубахи наборный серебряный поясок.
– Да, вот что, Ваня, ты вели серебра да всякой пушной рухляди вдвое надбавить.
– Как вдвое, брат!
– сразу же скиснув лицом, опешил Иван.
– Чай, уж и обоз стоит собран!
– Так я не велю тебе того, что собрано, разбирать, - холодно сказал Юрий.
– Я велю тебе к тому, что собрано, ещё вдвое надбавить.
Дары в Орду приготовлены были великие. Казна можайского князя Святослава, прихваченная Юрием, переяславские сокровища да ко всему тому присовокуплены были скопленные рачительным Даниилом кожаные мешки, полные тусклых серебряных гривен-новгородок, немецких артугов, арабских диргем, прочих монет; долгую опись составляли царьгородские, бухарские блюда, двуручные чаши, украшенные драгоценными каменьями, кубцы, овначи, достаканы, цепи и пояса: серебряные и золотые кольца, браслеты, серьги, жемчуга в россыпь и обнизью, иные бабьи безделки в подаренки тохтоевым жёнам; такая нарядная, изукрашенная затейливым узором конская справа, что впору её не коню, а любой девке примеривать; связки собольих, горностаевых, куньих, лисьих мехов ну и ткани саморазличные: объярь, камка, тафта, кармазин, бархат фряжский, сукно лунское…
Словом, всего да отнюдь не по малу собрано было братьями в плату за ханскую милость на бесчестье.
– Да где же я ещё-то добуду, брат? Сколь лет батюшка денно и нощно скапливал, неужто все в пыл пустим?!
– запричитал Иван.
– В пыл?
– сощурился Юрий.
– Русь тебе - пыл?
И Иван осёкся.
– Где хошь, там и добудь! Хоть в рост возьми у жидов!
– Юрий зло усмехнулся.
– Зря что ли ты их на Москве привечаешь?
В том замечании Юрия была доля истины: именно при Иване Москва, по сути лишённая выгодных торговых путей, стала неожиданно и стремительно прирастать самым наиразличным торговым людом. Иван знал, что богатство-то само по себе не приумножается - либо войной, либо торгом. Воевать покуда он был неспособен, а вот торговлю в Москве наладил изрядную: где торг, там и доход. Купцам - легота, князю - выгода. И потянулись в Москву, торя тропы в непролазных лесах, со всех весей торговцы. Армяне, татары, персы, фряги [59] ,
59
Фряги - генуэзцы.
– Да ить они, брат, как птицы небесные - сами летят, - относительно евреев оправдался Иван.
Юрий нетерпеливо махнул рукой:
– Знамо как сами! В худой-то угол, поди, не сунутся! Киев-то, баят, совсем обезлюдел, потому как ты всех жидов к себе выманил!
– Дак ништо, тоже, чай, люди. Свою меру знают, - усмехнулся Иван.
– Да не про то я! Пчелы-то вон тоже кусачи, да мёд дают! Есть тебе охота, так хоть с кого бери взятки. А только я-то без серебра в Сарай на срам не пойду! Понял ли?
– Так, брат, - покорно кивнул Иван.
Хотя это покорство ох как тяжко ему далось: и на великое кровных-то жалко!
– Далее: как меня проводишь, отправляйся в Переяславль! Я переяславцам слово дал, что без защиты их не оставлю.
– Да кой из меня защитник-то?
– отнекнулся было Иван.
– Они, чай, в случае надобы и без меня управятся!
– Но, подняв глаза на построжевшего Юрия, враз согласился: - Будь по-твоему.
Прав был Юрий: во-первых, от века переяславские земли считались великокняжеской вотчиной, во-вторых, покойным Иваном завещаны они были Москве отнюдь не по праву, ну а, в-третьих, коли княжил ныне Юрий не в Москве, а в Переяславле, так и тверской грозы, стало быть, следовало ждать как раз там.
– И к Максиму благочинному я на поклон не пойду!
– продолжил Юрий.
– Чего мне ждать от него, коли он Михаила-то во Владимире, говорят, с хоругвями встретил, а из Владимира в Сарай под колокола проводил! Нечего и слушать, что мне скажет - и так ведомо!
Дело в том, что третьего дня пришли в Москву из Владимира седобородые чернецы: митрополит Владимирский и Всея Руси преподобный Максим позвал к себе Юрия. Строго порвал. И ясно для чего: чтобы Божием вразумлением отвратить от задуманного.
– Да как же ты митрополита минуешь?
– всполошился Иван.
– Так и миную!
– А вот негоже то!
– резко возразил младший брат. Обойти стороной митрополита, а тем паче не явиться на его зов на Иванов взгляд, было немыслимой, недопустимой дерзостью. Против Бога - не против дяди пойти! Как бы ныне ни решилось дело в Орде, но власть на Руси не одним лишь ханским ярлыком даруется, но и Божием соизволением.
Впрочем, к слову сказать, случается, и гневом Божием насылаются на нерадивые народы князья недостойные: когда Господь Иерусалим Титу на разрушение предал, так ведь не Тита любя, а Иерусалим казня. А когда коварному Фоке Царьград во власть предал, так ведь опять же не Фоку любя, а возлюбленный Царьград казня за многие непростимые прегрешения. Да тому и иные примеры имеются…
Однако так или иначе, но ссориться с церковной властью, по мнению Ивана, было никак нельзя. Божием-то соизволением на земле люди ведают. Ныне одни, завтра другие, да ведь, коли не скупиться-то, так и ко всякому подлеститься можно - люди же!
– Негоже задумал, Юрий!
– горячо повторил Иван.
– Что скажет владыка, нам с тобой, может, и ведомо, ан поклониться-то все одно надобно!
– Зачем?
– крикнул Юрий.
Ах, как бесили его советы Ивана! Но более-то всего бесило Юрия, что без советов младшего брата он и шагу сделать не мог!