След
Шрифт:
Но не упасёшься от мира и за монастырскими стенами, если мир округ лжив, коварен, жесток, равнодушен, труслив, тупоумен… а сыну её над тем миром выпало князем стать. Она и сама была не рада тому, потому что знала заранее, что коли ступил Михаил на путь, так уже не свернёт с него, и горек будет его путь, как всякий путь истинный…
«Да вот же ведь, - подумала, глядя на московского князя, - и шагу ступить не успел, а вот уж и тернии…»
Наряден был князь! Каблукасты сапоги крыты бисером, кафтан так простёган
«Да ведь на Руси-то тернии - и репейник колючий! Вот беда-то!»
И вот что ещё тяжко поразило княгиню-схимницу: прямо-таки удивительно и лицом, и статью схож был Юрий не с Даниилом батюшкой, а с дядей родным - Андреем-бешеным! «Одна кость, одна кровь, одна душа чёрная! Вон что!»
– Так ты, что ли, Юрий, спрашиваю?
– властно спросила она.
– Я - князь московский Юрий Данилович, - кивнул он.
– Ан, знать, не Данилович!
– как отчеканив, бросила мать ария.
Пошто это я не Данилович?
– удивлённо вскинул Юрий глаза на странную инокиню. Впрочем, он уже догадался, кто перед ним.
– А по то, что кабы чтил ты отца своего, так не посмел бы подняться на дядю своего Михаила-то Ярославича! Как и Михаил не поднялся бы на Даниила Александровича! Али не знаешь, что отец твой и сын мой в складниках состояли против Андрея-то Городецкого?
– Может, было то, а может, и не было, - ухмыльнулся Юрий.
– Да и не суть в том, что прежде-то было, а в том, что ныне у меня и самого права…
– Нет у тебя прав, мальчишка! Мне-то хоть не ври! Потому как все знают и сам ты не хуже иных ведаешь, что нипочём не сидеть тебе на великом столе владимирском!
Юрий хотел было возразить, но мать Мария махнула рукой:
– Молчи! Я не спорить с тобой пришла, - она усмехнулась, - чай, слыхала - неуговористый! Я тебя просить пришла… хочешь на колени перед тобой паду: князь, не мути Руси, она и так от слёз мутная! Пред отцом благочинным, ради Христа Господа молю тебя - не расти обиды в душе, отступись от малого ради иного великого! Неужели не мыслишь, что раздоры наши одним лишь татарам на руку, неужели не ведаешь, что не для себя и не против Михаила в Орду идёшь, а лишь на русскую муку?! Али о том не ведаешь?
– Она перевела дух и ещё добавила, может быть, о чём и поминать-то не следовало: - Знаю, не сам ты на то решился - ордынцы тебя позвали на Михаила подняться, ить для тебя-то и стол владимирский как можайский прибыток, но ты же, князь Юрий, людям своим - отец, ужели единая крепость-то русская не выше корысти? Молю: не ходи в Орду, не чини новой при, а напротив того, встань с сыном моим, пособи ему!
Мать Мария умолкла, будто осеклась о холодный внимательный Юрьев взгляд: кому и о чём она говорила? Юрий же, понимая, что слова её многого могут стоить на ханском суде как свидетельство Михайлова коварства, воскликнул с горячностью:
– Да в чём я пособить-то ему могу?
Мать Мария покачала головой и так поглядела на Юрия, что ему стало не по себе. Казалось, она его видела до самого дна души, до самых тайных и чёрных её закоулков.
– Ох тёмен
Нет, вилять да хитрить перед этой старухой было глупо. Ан и не хитрить было никак нельзя…
– Так что решил, князь?
– не сводя с него глаз, спросила инокиня.
Юрий то поясок наборный одёргивал, то ухо рукой теребил - будто думал. Сказал наконец:
– А коли отступлюсь, так не вспомнит мне зла Михаил?
– Он не злопамятлив.
Юрий ещё помолчал. На самом-то деле вопроса не было перед ним, однако ж понял он, что лаяться ему теперь ещё и с княгиней никакого резона нет - больно громок окажется лай.
Да и к старому греку при ней следовало подластиться. К тому же, и для себя неожиданно, решил Юрий поторговаться впрок.
– А как Михаил Ярославич-то станет великим князем, не захочет ли он наново переяславскую вотчину под себя забрать?
Мать Мария, не веря ушам, удивлённо поглядела на Юрия.
– Ан я ошиблась в тебе? Ан ты, знать, не вовсе без головы, - проговорила она.
– Так что же, Переяславль-то чей будет?
– настойчиво повторил Юрий.
– Что ж, Переяславль… чай, не Русь, - видно, не веря Юрию, саму себя убеждая в чём-то, тихо проговорила инокиня и вскинула на него и в старости не выцветшие, загоревшиеся надеждой глаза: - Матери слово тебе даю, коли отступишься, не посягнёт Михаил на Переяславль!
– Что ж, не стану и я суда требовать, - вздохнул Юрий.
– Неужто? Неужто одумался, сыне!
– точно ото сна очнулся благочестивый митрополит. Хотя, конечно, не спал он, следил неустанно, как на весцах вечной борьбы то к Злу, то к Добру склоняется живая душа человеческая. Следил, да не уследил как, когда то Добро перевесило? Да в том ли суть, что не уследил, во всякой душе Господни уголья теплятся, знать, во всяку душу слетают ангелы, чтобы вздуть те уголья, как лампадку угасшую.
– Да неужто одумался!
– не помня обиды, возликовал Максим.
– Да ить разве ж мыслимо, святый отче, без твоего-то благословения шаг ступить?
– смиренно произнёс Юрий и покаянно добавил: - А худые слова прости мне, отче! Не сдержан я…
– Что ты, что ты!
– прервал его Максим. Слёзы умиления выступили у него на глазах.
– Раскаянный грех - не грех, а раскаявшийся Господу ближе праведника! Иди же, сыне, благословлю тебя.
Юрий готовно кинулся на колени.
– Уверуй в Господа, и упасёт Он тебя от искушения Дьяволова, и наставит на путь, и возведёт на высоты твои… - крестным знамением осенил благочинный склонённую голову.
Дрогнула ли рука, его осеняющая? Вряд ли… Радость-то пуще слёз взгляд туманит…
Да ведь и мать Мария, изрядно умевшая в чужих душах читать, готова была возрадоваться… только отчего-то иные пришли ей на ум слова: поступит он вероломно, ибо от самого чрева материнского прозван отступником…
Немного понадобилось времени, чтобы те слова подтвердились.
Юрий, получив во Владимире все, что мог получить, даже то ещё, на что и совсем не рассчитывал - то бишь, благословение высочайшее, хотя и дано оно было отнюдь не на вероломство (да кто ж о том ведает?), решил в тот же день, не мешкая, отправиться в путь. Вернувшись от митрополита, велел снаряжаться в дорогу. На его приказание Федька Мина довольно и не без лукавства заметил: