Следопыт Урала
Шрифт:
— Стало быть, в кутейники? — обиженно гудел дед.
— Пошто в кутейники? — выбирая пальцами с деревянного блюда мосол получше, спокойно отвечал писарь. — Письменный человек — все. При уме тут большой выбор и по военной, и по статской службе.
— Он понятливый, отец Афанасий хвалят, — робко вставила свое слово жена Федора. Сам Федор больше молчал. Спорить с отцом ему было не с руки, а соглашаться тоже не хотелось.
Спорили долго. Наутро рассерженный дед уехал с обозом в Тверь без внука.
Отпросившись у сержанта, Федор Зуев с вечера
Утро молодого князя начиналось в первом часу пополудня. После кутежа трещала голова. Отодвинув от себя чашку с кофе, князь, морщась, дернул шнурок, свисавший около кровати. В дверях, словно из-под земли, вырос камердинер.
И не успел его сиятельство капризно нахмурить бровь, как из-за спины камердинера появился серебряный жбан с крепким огуречным рассолом. Обливая тонкую пену кружев, князь пил с жадностью.
— Уф... Полегшало... Давай халат!
В накинутом на худенькие плечи парчевом халате князь сел перед зеркалом. Из соседней комнаты появились куафер и помощник камердинера. Один занялся прической князя, другой осторожно натягивал на княжеские ноги шелковые чулки и надевал туфли.
Князь скучал.
Камердинер, стоявший у кресла, чтобы обратить на себя внимание, переступил с ноги на ногу — самая большая вольность, какую он мог допустить в присутствии князя.
— Ну, чего?
— Ваше сиятельство, с утра, вот, у крыльца Федор Зуев стоит.
— Федор?.. Ну, что ж. Пусти.
Камердинер бесшумно исчез.
— А, служба...
— Здравия желаю, ваше сиятельство! — вытянулся во фрунт Федор.
— Ладно, ладно, — вяло махнул рукой князь. — Что скажешь? Докука какая есть?
— К вашей милости, ваше сиятельство. Насчет сына я. Пристроить бы куда, уж замолвите слово...
— Сына, говоришь? А по какой части ты его хочешь пустить?
— По письменной, ваше сиятельство.
— По письменной? — Брови князя удивленно взлетели кверху. — А что он у тебя, силен в грамоте?
— Бойкий парнишка, ваше сиятельство, его безместный поп учит.
— Вот как! — удивился князь. Ему вспомнился вчерашний разговор у графа Орлова. Для растущей промышленности нужны были знающие люди, а молодые дворяне в науку шли неохотно. Решено поэтому в академическую гимназию брать детей солдат, мелких чиновников и торговцев.
— Устроим твоего сына, Федор, — сказал он весело и потребовал перо и бумагу. Гусиное перо, поскрипывая, разбрасывало на голубоватой бумаге мелкие крапинки брызг.
Сколь я ни уверен в Вашем великодушии, со всем тем не могу думать, чтобы не наскучил моими просьбами.
Ваше достоинство, так же как и Ваше свойство, делают Вас столь нужным для друзей Ваших, что они всегда могут докучать Вам. Сие письмо доказывает это. Чиню Вам сию просьбу об Вашем покровительстве
Надеюсь, что Вы приумножите Вашу ко мне дружбу, видя умножающееся во мне стремление к дружбе с Вами.
Прошу Вас доставить мне случай, удобный подтверждению того глубокого почтения, с которым остаюсь Вашим и пр.
Князь Андрей.»
Присыпав написанное песком из серебряной песочницы, князь свернул лист вчетверо и запечатал восковой печатью.
— На, Федор. С письмом в Академию пойди. Отдай секретарю. Ну, иди!
— Спаси господь ваше сиятельство, по гроб жизни благодетель наш...
— Ладно, ладно, иди, — махнул князь рукой. Резная дверь с массивными бронзовыми литыми ручками бесшумно закрылась.
Василию шел тогда десятый год.
УЧЕНИК АКАДЕМИЧЕСКОЙ ГИМНАЗИИ
— Новеньких ведут! — раздался крик в коридоре. В спальню влетел Ефимка Сорока в длинном залатанном кафтане и штопаных чулках.
— Где? — загомонили из полутемных углов голоса.
— Эво! — уперев нос в окно, показал Ефимка, — Сам Долбун ведет!
Подростки облепили подоконник. Долбуном воспитанники звали инспектора. Тот при разговоре долбил желтым от табака пальцем по головам, а палец у него был тяжелый, как клюв ворона.
Среди новеньких, оглядываясь по сторонам, шагал и Василий Зуев. В этом сером, заплесневелом здании ждала его новая жизнь. Как она обернется, чем порадует, к чему приневолит?
Долбун передал новеньких двум немкам, которые ведали пансионатом. Софья Шарлотта Мюллер и Катерина Лизавета Роммер получили эти должности за заслуги своих умерших мужей — придворного цирюльника и учителя танцев. Дородные, раскормленные на русских харчах, они жили сыто и беспечно. Грязные, вечно голодные русские мальчишки их интересовали мало.
Инспектора немки усадили пить кофе, а мальчишек отправили в общую спальню.
— Вести себя тихо, слушаться! — наставляла новичков фрау Мюллерша, как звали ее ученики.
— Ужин не будет. Ложиться так, — добавила вторая немка, — идите!
В спальне новичков окружили старожилы. Ефим Сорока по праву старшего спросил:
— Пирогов, поди, из дому принесли? А ну, делись!
Новички полезли, кто в узелок, кто в кошелку Уселись у окна — там все же светлее — и принялись жадно уничтожать домашние «заедки».