Следопыт Урала
Шрифт:
По темным углам жилища расселись родственники. Отец Вата, старый охотник Енге, подал шаману в круглой деревянной чашке водку, настоянную на мухоморах. Не поднимая полуприкрытых век, Эвур медленными глотками выпил ее. Губы его что-то беззвучно шептали. Он раскачивался из стороны в сторону. Но вот шаман медленно поднялся, встал, широко расставив ноги в мягких оленьих унтах, и, мерно ударяя в бубен, стал переступать с ноги на ногу, высоко поднимая и потряхивая то одной, то другой. С губ его слетали отдельные слова. Толмач, приведший Зуева на заклинание шамана, сидя с ним в темном углу, переводил:
— В долгую дорогу
Удары в бубен учащались, убыстрялись и движения шамана. Глаза по-прежнему полузакрыты, лицо в высшей степени бесстрастно, только с губ чаще слетали отдельные слова, слившиеся в бормотание.
Убыстряя кружение вокруг очага, шаман скороговоркой рассказывал о том, как он идет длинной дорогой к злому богу Туруруму, как просит отдать ему душу мальчика Вата.
— Зачем тебе мальчишка? Мы тебе за него оленя дадим. Отпусти парня! Трех оленей просишь? Много просишь! Олень хороший, большой, — шаман стремительно носился вокруг больного, от бормотания перейдя к выкрикам. Вместе со стариком в дикой зловещей пляске кружились многочисленные ленточки, бляшки, колокольчики, подвешенные к его одежде. Пот струйками катился по впалым щекам. На губах появилась пена. Шаман, ожесточенно колотя в бубен, волчком крутился на одном месте. И вдруг упал, глаза безжизненно закатились, уголок рта медленно подергивался. Ханты продолжали сидеть в оцепенении.
Миновало десять, пятнадцать минут. Старик пошевелился, медленно сел. Енге снова подал ему чашку с настоем. Выпив, шаман с достоинством сказал:
— Турурум просил за мальчишку трех оленей. Долго с ним спорил. Уговорил: надо дать одного оленя, тогда отпустит мальчишку.
У входа в жилище уже стоял приготовленный олень. Шаман подошел к нему, подул в одно ухо, потом в другое и легко ударил песцовой колотушкой для бубна. Ханты ударами кольев сбили оленя с ног, перерезали ему горло. Намочив руки в теплой крови и войдя снова в жилище, шаман помазал кровью губы стоящему там идолу. С оленя содрали шкуру. Мясо, разрубив на части, побросали в стоящие наготове котлы с кипящей водой. Сырой мозг из головы и костей дали шаману. Старик пожирал мозг с жадностью, облизывая грязные пальцы. Шкуру и череп отнесли в лес и повесили на дерево в жертву богу Туруруму.
Скоро началось пиршество. А маленькому Вату становилось хуже и хуже. Он метался в бреду. Лицо пылало, глаза помутнели. Отец Вата снова обратился к Эвуру, но тот, наевшись до отвала, тяжело отрыгнул водочным перегаром и махнул рукой.
— Один бог отпустил мальчишку, другой бог снова забрал. Спать надо. Все равно пропал мальчишка, — и шаман, свалившись на бок, захрапел.
Василий осмотрел больного мальчика. Да, болезнь запущена. Зуев сильно рисковал. Умрет мальчишка, могут свалить на него. Шаман первый ухватится за это.
Пустив мальчику кровь, Василий принялся усиленно поить его специально приготовленным лекарством. Всю ночь не спал. К утру Вату полегчало.
Утром после вчерашнего обжорства все просыпались тяжело. С трудом протер глаза и Эвур.
— Помер мальчишка? — равнодушно спросил он. — Хоронить будем. Опять олешка резать надо.
Отец Вата смущенно молчал. Кто-то из соседей, молодой и решительный, сказал:
— Помер? Русский его вылечил.
— Молчи... — зашипел Эвур. Подняв бубен, он мельком взглянул на спокойно спавшего ребенка, зло сверкнул
Зуев проснулся поздно. Надо было ехать, но узнал от толмача, что сегодня недалеко от стойбища состоится заклинание богов. Жалко было упустить такой случай, и Василий отложил отъезд. Ханты ревностно оберегали тайну заклинаний, никто из русских на него не допускался. Зуев после долгих уговоров, пообещав толмачу дорогой подарок, наконец, добился своего. Тот согласился провести при условии, если Василий обрядится в одежду хантов.
В густой роще на поляне собрались ханты, съехавшиеся отовсюду. Они молча стояли вокруг двух грубо вырубленных из бревен идолов.
Один из идолов одет в праздничную мужскую одежду, другой — в женскую. Оба щедро увешаны украшениями. Особенно много фигурок людей и животных, сделанных из меди. На головах идолов надеты серебряные венцы.
Перед идолом-мужчиной скакали шаманы, размахивая бубнами и выкрикивая заклинания дикими голосами. Перед идолом-женщиной скакали шаманки, визжа и завывая. Тут и там резали в жертву оленей. Шкуры убитых и дорогие меха развешивали на деревьях. Вдруг Василий почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Эвур! Шаман узнал его.
— Русский! — закричал Эвур. — Здесь русский!
Толпа отпрянула, но ненадолго. Русский нарушил запрет! И ханты, подстрекаемые шаманами и шаманками, стали угрожающе окружать Зуева. Всегда радушные и миролюбивые ханты на этот раз были очень возбуждены и настроены враждебно. Многие из них потрясали кольями, которыми только что убивали оленей. У шаманов блестели в руках ножи...
Из выкриков шаманов и особенно Эвура Василий понял, что те призывают за оскорбление богов принести его в жертву идолам. Круг сужался и сужался. До развязки оставались считанные минуты. Какой-нибудь особенно фанатичный хант кинется на него, нанесет первый удар. Скорее всего им будет Эвур. И конец.
Мозг никогда еще не работал так напряженно, как сейчас. Что же делать? Где же выход?
А толпа наступала. Эвур приближался. Еще шаг, еще...
И вдруг, призвав на помощь все свое самообладание, Василий медленно поднял руку. Эвур находился от него в одном шаге. Толпа замерла и затихла.
— Переводи! — властно приказал Зуев толмачу. Тот, дрожа от страха, повиновался.
— Народ ханта, — медленно и спокойно начал говорить Василий. — вы хотите принести меня в жертву вашим богам. Но боги ваши не примут жертву. Вы разгневаете их, и горе падет на ваши стада и жилища! Боги народа ханта не сердятся, что я пришел сюда на их праздник. Смотрите! — и Василий Зуев пошел сквозь расступившуюся толпу к главному идолу, перед которым горел костер. Следом за ним, как волк, крался Эвур.
— Вы хотите убить меня и сжечь! — продолжал Зуев. — Но боги и лоскутка моей одежды не отдадут огню. Смотрите! — и выхватив из кармана асбестовый платок, Василий бросил его на пламя костра. Передние ряды толпы подались вперед. Белый платок упал в огонь, но не вспыхнул, не загорелся.
Зуев выхватил платок из огня и снова бросил.
— Боги хранят меня и мою одежду. Такова воля богов!
Оставив платок в костре, Зуев медленно пошел сквозь толпу к себе в лагерь. Ханты были поражены.