Следопыт

Авдеенко Александр Остапович

— Все ясно, — сказал майор. — В колодце вход в схрон. Давай, Саша, пуляй из ракетницы, пусть выходят.

Смолин послал вниз одну за другой три сигнальных ракеты. Колодец до краев наполнился смрадным дымом. Послышался крик:

— Опустите бадью, мы вылезем.

Опустили. По одному подняли наверх. Насквозь продрогшие, не попадая зуб на зуб, с зажмуренными глазами, воздев руки к ясному небу, похожие друг на друга, стояли мужики во дворе, залитом утренним солнцем.

— Ложись! —

приказал Смолин. — Лицом вниз. Таки лежать. Разрешите, товарищ майор, обыскать схрон?

Снял фуражку, опустил ноги в бадью, крепко схватился за веревку и улыбнулся солдатам, держащим колодезный ворот.

— Давай, ребята, крути.

Осторожно спустили его вниз до бокового входа. Минут через десять он просигналил.

— Поднимай!

Бадья была полна патронов, гранат, автоматов. Разгрузили и снова послали вниз.

Вторая бадья притащила небольшой печатный станок и несколько пачек подпольных листовок. Третья подняла Смолина. Он выпрыгнул на землю, засмеялся.

— Ну и холодно там. Бррр!

Мгновение

Бедный Аргон! Скоро сутки, как он бежит и бежит. Отмахал без отдыха около ста километров по лесным чащобам. Утолял жажду на бегу. Ничего не ел. И накормить нечем: нет запасов. Никто не думал, что след нарушителей уведет так далеко. Собака до того отощала, что ребра выступили. Вот-вот откажется идти дальше. Да и следопыт Смолин и его напарники выбились из сил. Голодные, мокрые с ног до головы, они еле держались на ногах. Несколько часов уверенно шли по следу диверсантов, прорвавшихся через границу, вот-вот, казалось, схватят их, но… следы исчезли. Как ни бились, как ни мудрили, ни гадали — не нашли. На этот раз и всемогущий Аргон был бессилен. С трудом выяснили, что беглецов подхватила какая-то машина и увезла в глухие леса Полесья. Делать было нечего: ринулись за ними. По дороге остановили попутный грузовик, доехали до лесничества и там узнали, что нарушители были здесь недавно. Закусывали, пили чай под видом охотников и отправились в болота.

Три узкие тропки прорезали болота с юга на север. Каждую исследовали и не обнаружили никаких отпечатков. Жидкая плывучая грязь, мочежник и вода не сохраняют следов. Пришлось идти наугад. И снова потеряли след. Что делать? Дороги назад нет. Двинулись вперед. Решили прочесывать лес, контролировать проселки, заходить в каждый населенный пункт.

А населенных пунктов в болотно-лесном районе Полесья — раз-два и все.

Пять часов пробивались пограничники к деревне Рудня. Пришли и увидели только кучи пепла, поросшие бурьяном, сиротливо торчавшие печные трубы. Давно, еще в годы войны погибла Рудня. И не воскресла.

Двинулись дальше. Искали лесничество, кордон, какой-нибудь хутор, сторожку углежога или пасечника. Любому жилью были бы рады.

Под вечер увидели на сухом возвышении бревенчатый, крытый драницей дом. Из трубы валил веселый пахучий дым. Пограничники, еле волочившие ноги, оживились, забалагурили:

— Видал, старшина! Хозяйка давно ждет нас. Печь вытопила. Барабулю сварила. Молоко вскипятила. Соломы на полу постелила.

— Поедим, попьем, отдохнем, поблагодарим хозяюшку и дальше потопаем. Так, старшина?

— Не так, не так все будет.

Не угадали. Старшина прикажет переночевать в избушке на курьих ножках.

Смолин, чтоб отбиться от веселых наскоков ребят, сказал:

— Мне бы только Аргона покормить, а вы… вы еще сутки без пищи и сна обойдетесь. Таковские черти.

Огородами, со стороны леса подошли к дому. Солдаты, как подкошенные, упали на пахучий стожок лугового сена и застонали от блаженства.

— Давай, старшина, проявляй заботу о личном составе вверенного тебе подразделения.

— Тащи молока, вареной картошки, сала, хлеба, табаку, свежих газет.

Улыбаясь, Смолин произнес свое излюбленное «ну», оставил Аргона с друзьями и направился к хижине. Автомат висел на плече.

Взойдя на крылечко, услышал громкие мужские голоса, раскатистый сытый хохот и, кажется, звон посуды. Шумело и смеялось не меньше пяти или шести мужиков. Смолин удивился. Откуда их столько здесь? И как попали в лесную хату? Кто такие?

Вошел в сени. Остановился, прислушиваясь. Голоса пьяные. Выделялся один женский. Пирует целая компания. В будний день. По какому случаю?

Ложе ППШ, кажется, само собой уперлось в живот следопыту. Поставил автомат на боевой взвод, положил палец на спусковой крючок. Бесшумно нащупал железную скобу и рывком, на себя, распахнул дверь и отбросил к стене, чтоб не мешала.

Небольшая комната. У окна стол, накрытый клеенкой. Чего только не было на нем. Все увидели, успели сфотографировать цепкие и зоркие глаза следопыта. Две бутылки с мутным самогоном. Чашка с огурцами, квашеной капустой и мочеными яблоками. Блюдо студня. Большая сковорода с яичницей. Гора вареных яиц. Домашняя колбаса. Ряженка. Творог. Молоко. Цыбуля. Толстые пластины сала. Ломти нарезанного хлеба.

На лавках по обе стороны стола сидели семь заросших красноглазых мужиков и одна женщина. В левом углу, там, где висели иконы и тлел огонек лампадки, стоял ручной пулемет с диском и несколько карабинов. Над столом резво тикали деревянные, ярко расписанные ходики. Потрескавшееся зеркало украшено полотняным расшитым рушником Домотканые коврики пестрели на некрашеном полу.

На теплой печи облизывался огромный рыжий кот.

Смолин в своей зеленой фуражке и зеленом бушлате стоял на пороге с автоматом в руках и смотрел на застигнутых врасплох мужиков. Они недвижимо сидели за столом и смотрели на пограничника. Молчание продолжалось, как показалось Смолину, бесконечно долго, хотя с того момента, как он вошел, прошло две, от силы три секунды.

Мгновение, равное жизни.

Всю свою пограничную жизнь Смолин готовился к тому, чтобы не оплошать вот в такое мгновение, лицом к лицу со смертельными врагами.

Одна рука, другая, третья потянулись в угол, где стояло оружие.

Отступать Смолину было нельзя; наповал уложат. Бессмысленно и приказывать «руки вверх» — никто их не поднимет. Размышлять, кто из бандитов виноват больше, кто меньше, — не время. Выносить и читать приговор некогда. Один-единственный выход: огнем проложить себе дорогу к жизни. Он нажал на спусковой крючок, резко повел судорожно трясущееся дуло справа налево, потом слева направо. Отпустил крючок лишь после того, как расстрелял весь диск. Семьдесят одну пулю выпустил.