Следовать новым курсом
Шрифт:
Средиземное море,
гавань Порт-Саида
…ноября 1878 г.
«Великий князь Николай» стоял у пирса, полускрытый тушей французского броненосца с характерно заваленными внутрь бортами и уступчатым коробом каземата. С борта на палубу вели сходни с верёвочными перилами, а под кормой приткнулся катер – с медным бочонком паровой машины и чёрной закопченной трубой. Из трубы
– Повезло! – выдохнул Остелецкий. – Зацаренный собирался с седьмой полуночной склянкой выходить в море, уже разводят пары. А вот и шхуна!
Небольшое двухмачтовое судёнышко торопилось вдоль недостроенного бара к выходу из гавани.
За ним стлался по волнам жирный шлейф угольного дыма – кочегары не жалели угля. Утренний бриз лениво колыхал паруса на приспущенных гафелях.
– Выйдут в море – вздёрнут паруса в помощь машине. Вахтенный! – крикнул он стоящему у сходней матросу. – Зови дежурного офицера. Командира зови, Измаил Максимыча, да поживее! Не видишь, удирают, прохвосты!
Полезное качество для человека служивого – понимать, когда надо задавать вопросы, а когда лучше оставить любопытство при себе и делать то, что велено. Даже если приказы исходят от того, чьё право отдавать их вызывает некоторые сомнения. Письменное распоряжение – великое дело, конечно, но ведь надо иногда положиться на интуицию! Или поверить на слово сослуживцу, про которого точно известно, что он близок к высокому начальству. Не всегда же, в самом деле, есть время оформить необходимые бумаги…
Не прошло и четверти часа, как «Великий князь Николай», отдав швартовые концы, издал три коротких гудка и двинулся к выходу из гавани. Катер поспешал вслед за ним – на нём распоряжался офицер с «Николая», лично проинструктированный Остелецким.
Шхуна к тому времени успела набрать порядочный отрыв и маячила впереди милях в полутора белым лоскутком на тёмно-синей предутренней глади. Команда судёнышка, как и предвидел Остелецкий, подняла паруса, и теперь сила ветра добавляла к её ходу верных полтора узла.
Захваченного албанца-взломщика запихнули в канатный ящик, заперли на замок и приставили матроса с карабином. Обер-лейтенанта же осмотрел корабельный доктор – оказалось, ловкач-англичанин зацепил ему запястье кончиком своего потайного клинка, и к тому времени, как на рану обратили внимание, суконный рукав успел пропитаться кровью. Врач, не слушая возражений, зашил рану (пруссак скрипел зубами, пот крупными каплями выступал на побледневшем, как бумага, лице) и перевязал, наложив компресс с какой-то остро пахнущей мазью. Немцу же велел выпить одну за другой две кружки горячего глинтвейна и непременно присесть: «Многовато крови, потеряли, герр обер-лейтенант, будет слабость…»
Зацаренный, услыхав этот вердикт, погнал вестового в кают-компанию за плетёным камышовым стулом, и теперь фон Арним сидел на мостике, остро переживая свою неполноценность.
– Уйдёт! – Венечка направил на беглянку бинокль. – Как есть уйдёт, мошенник!
– Да не переживайте вы, Вениамин Палыч, никуда ваши супостаты
Зацаренный был холоден и невозмутим, как ледяной брусок, извлечённый с ледника, где он всю весну пролежал под слоем соломы.
– Я, пока вы по вашим конференциям рассиживаете, эту гавань хорошо успел изучить. Вот и бросательный аппарат из Константинополя прислали, почитай каждый день выходили на апробацию. Аппарат, – пояснил он, – на катере сейчас стоит.
– И что?
– Беглянка ваша сейчас будет принуждена повернуть на пять румбов к весту. Там дальше, – он махнул рукой, – под водой насыпан бутовый камень для продолжения волнолома. Коли не отвернёт, ровнёшенько на него и выскочит. А Тамаровский как раз ему наперерез и выскочит.
Тамаровский – это была фамилия офицера, командовавшего катером.
– Ворочает влево, вашбродь! – отрапортовал сигнальщик.
– Вот видите! Прибавить обороты! – скомандовал Зацаренный. – Сейчас станет от нашего катера уклоняться, тут-то мы его и сгрябчим.
Венечка словно прикипел к окулярам. Вот шхуна поворачивает, вот спешит сбросить ставшие помехой паруса. Дистанция до катера быстро сокращается… три кабельтовых… два… полтора…
– Что это? Зачем?
На носу катера взбухло плотное облачко. Секундой позже до мостика долетел негромкий хлопок.
По воде, словно камешек, пущенный блинчиком по глади пруда, запрыгало что-то небольшое, взблёскивающее ярко начищенной латунью.
– Промазал! – выдохнул Остелецкий. – Но как же так, команды стрелять ведь не было?
– А хоть бы и попал, так и что с того? – усмехнулся Зацаренный. – Мина-то у него практическая, без пироксилина. Мы её для опытовых стрельб используем, уже десяток раз пускали, потом вылавливали. Жаль будет, если сейчас пропадёт…
– Решили, значит, пугануть? Толково…
– Точно так-с! Видите – он ворочается от катера к нам!
Действительно, шхуна, успевшая расстаться с частью своего белоснежного наряда, поворачивалась к «Николаю» носом. Береговой бриз сносил дым назад, совершенно скрывая преследующую её миноноску.
– Я к орудию, – Остелецкий кивнул на двадцатифунтовку, стоящую на полубаке. – Велите комендорам живо подавать!
– Велю, конечно, – Зацаренный смотрел на гостя в недоумении. – Но зачем, они же и так…
– Исполняйте, сударь мой, и без рассуждений! – начальственно гаркнул Остелецкий и на одних ладонях, не касаясь ступеней, съехал по трапу. Зацаренный проводил его удивлённым взглядом и выкрикнул команду артиллерийскому офицеру.
Первый снаряд лёг с большим недолётом. Второй упал саженях в пяти под кормой (дистанция к тому моменту сократилась до четырёх кабельтовых), и паровой катер, с которого отлично видели и выстрелы и всплески от падений снарядов, торопливо рыскнул в сторону – кому охота попасть под огонь своих же? Третий снаряд продырявил обвисший грот, а следующие Остелецкий с методичностью плотника, забивающего гвозди, стал заколачивать в корпус шхуны, целя в район миделя. После четвёртого попадания раздался глухой удар, над шхуной выросло облако пара, подсвеченного изнутри красным.