Следствие не закончено
Шрифт:
— А пока… пока управлять колхозом я не могу. Мне сейчас не то что работать, жить мне трудно будет при таком моем настроении.
Многого ждали колхозники от выступления своего председателя. Знали ведь люди его характер. Но такого оборота никто не ожидал. Смутилась даже Васильева, вернее, расстроилась. Шепнула что-то Торопчину.
— Отказываюсь, — еще раз подтвердил свое решение Бубенцов и двинулся с крыльца. Сидящие на ступеньках вскочили, уступая ему дорогу.
— Подожди, Федор!
Бубенцов задержался.
— Мы с тобой, Федор Васильевич, прежде всего коммунисты.
Бубенцов взглянул на Торопчина. Долго глядел Ивану Григорьевичу прямо в глаза. Потом сказал:
— До сих пор и я так думал. Но люди, видно, смотрят на меня по-иному. Да и сам ты, Иван Григорьевич, давно во мне сомневаешься.
— Нет! А если кто-нибудь в тебе и усомнился, то думаю, что не сегодня, так завтра опять в тебя поверит. Потому что одно из самых важных качеств для коммуниста — честность!
— Если не самое важное, — сказала Васильева.
— Теперь слушай, Федор Васильевич! Очень хорошо, что ты сам назвал свои прежние мысли коротенькими. Значит, теперь начинаешь мыслить по-иному. А слово Бубенцова, крепкое и честное, никогда с поступками не расходится. Вот почему мы верим тебе, как верили, когда выбирали в председатели. Слышишь, Федор, выбирали!.. Ты ведь не сам на эту должность пришел, а вот они, колхозники и наши с тобой товарищи, оказали тебе большое доверие! И честь! Ведь председатель колхоза — это, товарищи, самая нужная и самая ответственная должность на селе! И только они могут тебя освободить. А сам ты отказаться не можешь. Если ты действительно коммунист.
— Правильно!
Вначале еле слышный, как ветер, пробегающий по далеким вершинам, одобрительный шумок перешел в гул многих голосов, в котором с трудом можно было различить отдельные слова и выкрики. Все колхозники, почувствовав торжественность момента, поднялись с мест.
Если бы Иван Григорьевич видел, каким растроганным, ласкающим взглядом смотрела на него первый секретарь райкома Наталья Захаровна Васильева!
— Товарищи! — Торопчин выпрямился и окинул веселым взглядом как бы выросшую толпу. — Кто за то, чтобы оставить Федора Васильевича Бубенцова председателем нашего колхоза «Заря»?
Смотрел Федор Васильевич и не верил своим глазам, Он видел, как всё дружнее и дружнее начали подниматься руки. Видел, как степенно поднял руку только что жестоко оскорбивший его бригадир Андриан Кузьмич Брежнев, а затем — обвинявший его комсомолец Никита Кочетков. Как одна из первых вскинула свою руку Марья Николаевна Коренкова, и стоящий рядом с ней кузнец Балахонов, и Камынин, и Василиса Токарева, Как, задорно и весело улыбаясь, крикнула ему что-то звеньевая Дарья Самсонова, поднял обе руки Шаталов Николай.
А лица?.. Какие хорошие, сердечные лица!
Вот он, колхоз! Не только амбарами
Цель, к которой рано или поздно придет, не может не прийти все человечество.
Июль 1947 г. — январь 1948 г.
Москва — Тамбов
СЛЕДСТВИЕ НЕ ЗАКОНЧЕНО
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Домой Незлобина возвращалась поздно.
А иногда задерживалась на работе чуть ли не до ночи.
Но почти ежедневно — или на углу около газетного киоска, или у подъезда — навстречу ей попадался этот громоздкий и во всем — в косолапистой походке, в одежде, в обращении — какой-то на удивление нескладный парень.
И каждый раз почти дословно повторялся один и тот же разговор:
— Здравствуйте, Елена Степановна.
— Ах, это вы… Привет.
— Как себя чувствуете?
— Отлично.
— Вот и хорошо, что отлично.
И только однажды женщина нарушила этот, видимо, надоевший ей ритуал и неожиданно для назойливого молодого человека задала ему встречный вопрос:
— Неужели вам не наскучило?
— Что именно?
— Бесцельное времяпрепровождение. Ведь вы, если не ошибаюсь, математик?
Парень отозвался не сразу. И заговорил каким-то натужно торжественным тоном:
— Эх, Елена Степановна, Елена Степановна! Если бы только…
— А это уже напоминает строчку из сердцещипательного романса: «Эх, душа моя, мы с тобой не пара!»
И в первый раз он увидел на лице женщины, обычно отчужденном, улыбку. Правда, насмешливую.
— Значит, вам… не нравится?
— Что?
— Мое поведение. И вообще…
Женщина ответила не сразу. И уже без насмешливости.
— А вообще — хороший вы человек, Василий Васильевич. И поведения примерного. Так что… не обижайтесь!
И, как всегда, ушла не оборачиваясь, строго постукивая каблучками по асфальту.
«Не обижайтесь!»
Да разве мог он, бесхитростный и чистосердечный, как большинство одержимых наукой молодых людей, обидеться на женщину, которая стала для него — и всем, и ничем.
Всем — потому что аспирант Московского университета Василий Коробков, после первой же встречи с Незлобиной, неожиданно не только для товарищей по общежитию, но и для самого себя пришел к заключению, что не зря все поэты — от Петрарки и до многочисленной плеяды современных Коробкову лириков — воспевали на разные голоса, но с одинаковым рвением притягательную властность женской красоты.