Следствие по-русски 2
Шрифт:
— Нет, говорить с ней будешь ты, — решил я. — Ты приедешь и обрадуешь ее известием о том, что Толя Лысенко не погиб, а находится в реанимации. Мы успели вытащить его из машины, и это его спасло. Кое-какие слухи до нее доходили, так что это будет выглядеть вполне реалистично. По идее, это должно ее обрадовать, ведь это будет означать полное окончание дела и завершение их мучений, тянувшихся свыше полугода. Скажи ей, что жизнь Лысенко находится вне опасности. И несмотря на тяжелое состояние, врачи заверяют, что он быстро пойдет на поправку. Скажи, что мы постараемся сделать для его скорейшего выздоровления все возможное — найдем лекарства, лучших специалистов… А потом им займутся лучшие следователи.
Разумовский долго молчал, покручивая ус, потом вздохнул и спросил:
— Коля, а ты понимаешь,
— Плохо будем себя чувствовать, — заверил я. — Очень плохо. Но зато мы будем уверены, что все нити сходятся на Лысенко и больше им опасность не угрожает. Страшен враг «внутренний», а с врагами «извне» Зимин и сам справится. Но чувствовать мы себя будем плохо. Тебя это очень огорчает?
— Огорчает, — признался Разумовский. — Но если я буду уверен, что опасность у них позади, то как-нибудь переживу. Ты собираешься поставить «жучки» на ее телефон?
— Вряд ли это получится. Охрана сейчас находится в повышенной боеготовности… Есть куда более простой вариант. В помещении охраны находится комната с аппаратурой, контролирующей все телефонные переговоры. Мне про нее говорил Зимин. Лысенко, кстати, и занимался этой комнатой, имея возможность прослушивать все, о чем говорили хозяева дома. Вот там я и хочу провести часик-другой после того, как ты сообщишь Оксане о «воскрешении» Лысенко. Конечно, она может попросить кого- то из прислуги отнести записку в нужное место, но не думаю, что она пойдет на такой риск. Скорее всего, будет звонок по телефону. Я не рассчитываю на какую-то уликовую информацию, но меня интересует, куда она позвонит — Дорохову или Лопотову.
— Ты их подозреваешь?! — ужаснулся Разумовский. — Нет, Коля, для меня это точно последнее дело… Когда кто-то в опасности, когда кому-то требуется помощь, и я чувствую в себе силы повлиять на исход событий, я еще могу переломить себя и в чем- то пойти вразрез с законами, по которым я живу… Но это для меня слишком. Враг конкретный, опасный, угрожающий всегда находится на другой стороне, к нему испытываешь ужас и отвращение, пытаешься защитить от него тех, кто тебе дорог, кто нуждается в твоей помощи. Но чтоб вот так… Мне это не нравится.
— Мне тоже, — вздохнул я. — И я тебе давно твержу: сыск — это не работа в белых перчатках. Здесь столько грязи… Если не ставить себе цель в каждом конкретном случае помочь или защитить конкретного человека, а просто зарабатывать этим занятием себе на жизнь, то очень скоро притянешь к себе эту грязь, которая таится в любом из преступлений. Но милиция держится именно на тех, чье призвание — защищать, а не наказывать. Наказывать — это занятие для палачей и политиков. Может быть, еще для дьявола. Я вообще сомневаюсь, что кому-то, кроме подонков и душевнобольных, нравится подглядывать, подслушивать и подозревать. Это нравиться не может. Но очень редко преступник раскаивается и сам сознается в содеянном. Чаще приходиться доказывать. А доказать можно, только собрав достаточное количество улик. И оставлять на свободе насильников, убийц, извращенцев и садистов — нельзя. Значит, кому-то нужно их искать, останавливать и изолировать. Это моя работа, батюшка. Мое призвание, а не твое. Так что возвращайся-ка ты лучше к своим прихожанам и учй детишек, объясняя разницу между добром и злом, утешай нуждающихся в утешении, наставляй сбившихся с пути, остальное оставь мне. У тебя есть много полезной и светлой работы, вот ею и занимайся. А это — мое… Но к Оксане ты все же зайди. Расскажи ей о Лысенко и можешь с чистой совестью возвращаться в свой приход. Остальное — моя работа. Договорились?
— Я к ней зайду, — нехотя кивнул иерей. — Но пока ты занимаешься этим делом, я буду рядом. Иначе о чистой совести не может быть и речи.
— Как знаешь, — не стал спорить я. — Тогда давай не будем терять время. Я переговорю с охраной — благо Зимин меня им представил — и займусь телефонами. А ты составь компанию Оксане до возвращения Зимина… Вот вроде и все. Ты готов?
— Это — последнее дело, — убежденно сказал Разумовский. — Последнее…
* — Зимин вернулся, — сообщил Разумовский, входя в комнату. — Все… У тебя что-нибудь есть?
Я протянул ему листок с перечнем звонков, принятых мной за последние
— Два раза звонили охранники, один раз — горничная, — прошелся взглядом по списку иерей. — Оксана звонила своему психоаналитику… Это я знаю. Это все?
— Все, — подтвердил я.
— Отлично! — повеселел иерей. — Просто замечательно! Теперь ты удовлетворен? Психологу она звонила при мне. Назначила встречу на шесть вечера. Больше ничего не говорила. Поедет она туда вместе с охраной, так что я не думаю, что здесь какой-то подвох. Охрана осмотрит кабинет, проконтролирует весь ход приема у доктора, не отходя от дверей кабинета ни на секунду. А у психиатра она постоянно консультируется. Это — нормально, особенно если учесть напряжение последних месяцев. И должен тебе сообщить, что она обрадовалась, узнав, что Лысенко жив и что в ближайшее время эта проблема наконец разрешится. И она, несмотря на огромный стресс, перенесенный сегодня утром, все же готовится завтра улететь за границу, чтобы успокоить этим мать и Зимина. Особенно теперь, когда она знает, что через короткое время все разрешится и ей не придется долго мучиться разлукой с женихом… Да, Коля, да! Зимин только что предложил ей выйти за него замуж. Он только что попросил ее руки. И по ее возвращении они распишутся. Так-то! Какое же сердце не тронет такая преданность и самопожертвование… С радостью должен сообщить тебе, что ты ошибался. Кстати, Зимин и тебя приглашает на свадьбу… А сейчас нам с тобой лучше уйти и не мешать им. Все, что мы могли, мы сделали, а счастье двух людей — это такая хрупкая вещь, что в нее нельзя лезть не только руками, но и взглядом… Пойдем, Коля, и отметим этот день. Я с удовольствием подниму бокал красного вина за их счастье и за счастье всех влюбленных на свете.
— За это я с удовольствием выпью, — согласился я. — Но вечером. Сейчас мне нужно успеть заехать еще в пару мест. Дела. Все же я устраиваюсь на работу, а собирание всех этих справок отнимает кучу времени. Часиков в семь, хорошо?.. Значит, Зимин все же сделал ей предложение?
— Да, — Разумовский светился так, словно женихом на свадьбе должен быть не Зимин, а он сам. — Он ее любит, Коля. Это такое счастье, когда люди по-настоящему любят друг друга… Как видишь, деньги не имеют власти над чувством и не могут стать для него препятствием. Настоящих влюбленных не в силах разлучить ни богатство, ни нищета. Любовь — это самое большое богатство на земле. Они богатые люди, Коля. По-настоящему богатые… Зимин счастлив, несмотря на события всех последних дней. Оксана счастлива… Знаешь, я тоже как-то даже… доволен, — расплылся он в улыбке. — Приятно видеть счастливых людей. От них словно свет исходит. Свет и тепло. Пусть они будут счастливы…
Я пристально посмотрел на священника, и тут мне в голову пришла одна сумасшедшая мысль.
— Да, — с облегчением подтвердил я. — Пусть они будут счастливы.
* Я поднялся по узкой и полутемной даже в этот солнечный день лестнице на третий этаж, сверил номер на обитой кожзаменителем двери с номером в моей записной книжке и заглянул в электрощит. Диск электросчетчика бешено крутился.
— Дома кто-то есть, — констатировал я вслух. — И этот кто- то потребляет очень много электроэнергии. Значит, она ему очень нужна… Ох и вредный же я парень, — вздохнул я, поворачивая рубильник на щите вниз. — Лишь бы гадость какую-нибудь сделать… И откуда во мне это? Ладно, прости себя, любимого, — попросил я себя. — Ну навредил немножко, ну напакостил… значит, либо тебе это нравится, либо так надо. Либо ты совмещаешь оба этих варианта.
За дверью послышалось негромкое бормотание, судя по обрывкам доносившихся до меня фраз, состоящее из одних ругательств. Лязгнули замки, и дверь приоткрылась ровно настолько, чтоб я успел сунуть в образовавшуюся щель ботинок. Дверь тут же попытались захлопнуть, но теперь это было уже не так-то просто. Распахнув ее настежь, я вошел в прихожую и поздоровался:
— Здравствуй, Арслан. Рад тебя видеть. Только вот огорчает твое пренебрежение безопасностью. Как же так? Сейчас на улице столько вредителей и злоумышленников, а у тебя полная квартира техники, да еще такой дорогостоящей… Наверное, торопился? Отключился компьютер? Беда. И что бы это могло с ним быть?.. Ну, приглашай гостя, а не то он сам войдет.