Следствие ведет Россана
Шрифт:
Кто знает почему, но, услышав сумму выкупа, охваченный паникой директор вдруг подумал о школьной кассе, в которой с трудом можно было наскрести несколько десятитысячных ассигнаций, и то не в долларах, а в лирах. Неужели эти бандиты требуют от школы уплаты такой колоссальной суммы?
— А кто… кто должен платить? — пробормотал он.
— Не ты, можешь не беспокоиться. Есть один такой, кто может это сделать. У кого хватает башлей, чтобы объявить награду в сто тысяч долларов, для того полмиллиончика — это сущая мелочишка. Ты что, газет не читаешь?
Мужчина произнес «мелочишка»
— Но при чем тут я? — только и сумел он пробормотать.
На другом конце провода раздались долгие раскаты смеха, неторопливого, захлебывающегося, приведшего директора в полное отчаяние.
— Да послушайте…
— Ой, перестань, профессор! Уморил. Ты доложишь полиции о нашем разговоре, а потом будешь сидеть, как цуцик, у телефона и ждать нашего следующего звонка. Ну что — дошло? Только смотри, чтоб никаких фокусов, не то этот маразматик живым не выйдет.
— Хорошо.
— Теперь иди себе спокойненько и думай только о том, чтобы передать наше порученьице, тогда проживешь до ста лет. Ну, бывай, директор.
«Порученьице, порученьице», — с негодованием повторял про себя знаменитый латинист. Невежественные, невежественные и наглые люди. Мало того что преступники, заслуживающие самого строгого пожизненного заключения! Но в какую неприятную передрягу они его затянули! И в одно мгновение, пока он вешал трубку, перед мысленным взором директора пронеслась страшная картина — он увидел, как все его столь приятное, прочное и спокойное существование рушится, словно карточный домик, разлетается вдребезги, превращается в пыль и прах. Один порыв резкого, сильного ветра, такого, что вот уже несколько дней беспрестанно дует в Риме, — и развеяны последние остатки его покоя. И что же ему осталось? Лишь дрожь в руках, которую никак не унять, и тарелка требухи под соусом, только им начатая и теперь уже наверняка окончательно остывшая. С похоронным видом, медленными шагами возвратился он в столовую, куда не долетело ни слова из его телефонного разговора.
— Что-то случилось? — сразу же спросила его синьора Матильде.
Такого скорбного лица она не помнила у мужа с того дня, когда он, возвратись однажды к обеду, принес домой то, что осталось от их бедного, попавшего под грузовик Джакометто, — ангорского котика, жившего у них лет двенадцать и ставшего любимцем их семьи.
— Какие-то неприятности? Беда? — не отставала обеспокоенная жена. — Что-то стряслось? Несчастный случай?
— Циклон! — мрачно произнес директор, машинально вновь усаживаясь за стол.
7
— А как себя чувствует Микеле? — справилась Россана, пока они, стараясь не шаркать и не шуметь, шли по ковровой
Какие-то растения в горшках, высокие, как деревья, маленький фонтан с высоко бьющей струей, по сторонам мраморные статуи и в глубине строгий и величественный швейцар — все это свидетельствовало о богатстве и значительности этого дома и тех, кто в нем живет. Фабрицио, к которому обратилась Россана, не успел ей ответить, потому что швейцар неожиданно двинулся им навстречу и, улыбаясь, осведомился:
— Вы к кому?
— Скажите, пожалуйста, адвокат Алесси здесь живет?
— Да, на самый верхний этаж.
— Спасибо.
Круглая кабина лифта представляла собой еще одну странность стиля, в котором было построено это здание, находящееся в самой новой и роскошной части квартала у Римской Всемирной выставки. Мелодичный звоночек возвестил, что они прибыли. Горничная проводила их в маленькую гостиную, вероятно служившую приемной, и заверила, что адвокат их примет, как только освободится.
— Ребята, теперь я знаю, кем хочу стать, когда закончу университет! — воскликнул Руджеро, с восхищением озираясь вокруг.
Вскоре из-за закрытой двери послышались приглушенные голоса, неясные слова прощания, сливавшиеся со звуками негромко включенного радио. Потом в дверном проеме появилась крупная голова адвоката, одарившего троицу ослепительной улыбкой.
— Заходите, заходите, ребята, я освободился.
Он ввел их в свой кабинет, небольшую комнату, обставленную старинной мебелью. Из окна открывался великолепный вид на белоснежные здания Римской выставки. По телефону адвокат распорядился, чтобы принесли прохладительные напитки, потом поглядел на Россану.
— Ты тоже присутствовала при похищении?
— Нет, я уже была в классе. Но меня так же, как моих товарищей, беспокоит судьба дядюшки Пьеро.
— Ах, вы его так называли?
— Это дочь полицейского комиссара Да Валле, — улыбаясь, сказал Фабрицио. — Они работают на пару: то, что не удается раскрыть папе, раскрывает дочка.
— А, прекрасно! Я только сегодня утром разговаривал с твоим отцом, и он рассказал мне эту историю с найденными на квартире у старика сигаретами. Женщина, которая живет над ним, мне тоже это подтвердила.
— Ах, вот как! Я и не знала.
— Так вот, именно поэтому-то, на мой взгляд, и отпадает обвинение в торговле наркотиками. Кто знает, зачем похитителям понадобилось выдавать этого несчастного старика за того, кем он никогда не был.
— Я тоже задаю себе этот вопрос.
— Во всяком случае, поздравляю тебя, ты была великолепна.
«Этот лысик довольно любезен», — подумала слегка польщенная Россана, а двое ее друзей негромко рассмеялись. Принесли напитки — воду с миндальным сиропом для всей троицы и мартини для адвоката. Потом Фабрицио и Руджеро пришлось вновь повторить во всех мельчайших подробностях рассказ об их субботнем приключении. Адвокат долго их расспрашивал, задавая самые неожиданные и каверзные вопросы, но так и не сумел от них толком добиться, сколько же бандитов участвовало в похищении. Фабрицио говорил, что трое, а Руджеро сомневался.