Следствие ведут знатоки
Шрифт:
— Да.
— Перекупщики, товарищ майор, — уверенно говорит дежурный.
— Они предлагали вашу черешню взять?
— Нет… Да я бы и не отдал, между прочим.
Через день Томин заглядывает к директору рынка. Все доводить до конца — тоже автоматика. Директор — седой человек, подтянутый и точный в движениях, разговаривает с Томиным у широкого окна, откуда видна толчея в торговых рядах.
— Шишкина оформили по мелкому хулиганству.
— Да, мне доложили, — не удивляется
— Может быть, вам известно и кто остальные трое?
— Точно не известно, но… понятно.
— Перекупщики?
— Видимо, да.
— Но потерпевший никому не составлял конкуренции: другой черешни на рынке не было.
— На следующий день появилась. Наше хранилище приняло две машины.
— Так. Заранее знали и держали место. Сегодня она в продаже?
— Разумеется.
— Иду посмотреть, кто торгует. Составите компанию?
За прилавком Панко взвешивает небольшую горку черешни, ссыпает в целлофановый пакет, протянутый покупателем, получает деньги. На ценнике перед ним — «6 руб. 50 коп». — А рядом еще двое с черешней. Ягода чуть покрупнее, на ценнике стоит — «7 руб».
Томин окидывает продавцов пристальным взглядом. Дождавшись, пока покупатель отойдет, обращается к Панко:
— Добрый день.
— Здравствуйте… — Панко машинально оправляет халат и, не зная, что сказать, начинает неумело сворачивать газетный кулек. Томин берет за черешок ягоду, пробует.
— Мм… Красота!
— Хорошая? — интересуется женщина, колебавшаяся, у кого купить — А то мне в больницу.
— Во рту тает.
— Свешайте полкило, — решается покупательница.
Пока Панко «с походом» накладывает черешню, Томин оборачивается к его семирублевому конкуренту.
— А ваша откуда?
— Полтавская, полтавская. Попробуйте, — откликается продавец с подчеркнутым радушием.
— Пресновата будет, — констатирует Томин, после тщательной дегустации и этим авторитетным замечанием побуждает еще кого-то предпочесть Панко. Директор наблюдает с усмешкой.
Томин снова придвигается к Панко.
— Знакомых не видно? — показывает глазами на соседа.
— Нет.
— Ну успеха вам! — И с сожалением говорит директору. — Не те.
— Тех здесь и не будет. Пойдемте, объясню.
Разговор продолжается в пустых рядах.
— Я распорядился, чтобы они убрались с рынка.
— Вот что… Подальше от меня?
— Нет, это дисциплинарная мера. На базаре нравы, конечно, базарные, но четверо на одного — уже чересчур.
— Чисто показной жест. Ваши перекупщики уйдут на другой базар, а те перекочуют сюда!
— Надеюсь. Буду огорчен, если этого не случится.
— Вы… откровенны.
— Оставьте саркастический тон. Перекупщик по-своему нужен.
— Тогда нужен всякий спекулянт, и зря мы их сажаем!
— Давайте поговорим спокойно, инспектор. Рынок — место для торговли, кусок пространства с прилавками.
— Вероятно, не всегда.
— Далеко не всегда! Привезет человек товара на недельную торговлю, а свободен два дня. Да еще рвется магазины обегать, деревенские заказы выполнить. Он охотно сбывает пусть дешевле, но оптом.
— Все это ясно, но…
— А ясно вам, инспектор, что рынок не способен предложить частнику выход? Мы не можем никоим образом приобрести его творог или редиску. Я бы с радостью отдал часть пространства Центросоюзу. Пусть кооперация скупает на комиссионных началах.
— Так отдайте!
— Если б я ушел в отставку генералом, а не полковником, то, возможно, решал бы сам подобные вопросы.
— А пока предпочитаете терпеть племя паразитов.
— Давайте уж совсем закроем рынок! — прерывает директор. — Неровен час, кто наживется!
— Ладно, товарищ полковник, кончим спор. Что вам известно об арестованном?
— Кличка «Сеньор Помидор». Старшина перекупщиков на нашем рынке. А по слухам, в курсе ситуации и на остальных. На одном, допустим, огурцов целый рад, а на другом разбирают последние килограммы. Шишкин дирижирует: машина, не разгружаясь, едет туда.
— Поле-езный человек!
— В своем кругу большой человек, знаете ли… — Звучит это почти как предостережение.
Из здания народного суда выводят группу арестованных за мелкое хулиганство. Рядом стоит «автозак», куда их должны погрузить. Первым идет Шишкин. Взгляд его задерживается на стоящей неподалеку телефонной будке.
— Начальник, — обращается он к конвоиру у машины, — дозволь позвонить!
— Не положено, — отзывается тот довольно благодушно — мелкие хулиганы не убийцы, с ними можно либерально.
— Ну будь человеком — два слова. Птицы дома второй день не кормлены, понимаешь, нет? Жена не знает кого чем.
— Не положено.
— Да ведь передохнут! А разве они виноваты, что я подрался? Ну, браток, будь человеком! Что я сделаю? Мне следы преступления заметать не надо, сообщников предупреждать — тоже. Ну?
— А какие птицы? — смягчается конвоир.
— Кенары, щеглы. Да еще попугай. Веришь, нет? — за двести рублей!
— Ну только мигом давай.
— Два слова! — Шишкин бежит к будке, в которой разговаривает пожилая женщина. — Мамаша, арестованному без очереди!
Шишкин закрывает дверь будки и набирает номер.
— Коля, я говорю… Пять суток… Смеешься?! — стервенеет он. — Я тоже смеюсь. Шишкину — пять суток! Пять лет — возьму. Десять — возьму. Но чтоб с меня мартышку делали! — голос его пресекается от бешенства.