Следствие ведут знатоки
Шрифт:
— Правильно подумал, — через минуту продолжил Капустин. — Ты, Паша, учти, я в душе авантюрист. Если что — можешь на меня рассчитывать.
Почти конкретное предложение. Недурно. Ревизоры только начали, а ко мне уже ищут подходы! Авантюрист он, видите ли. И ведь ничем не рискует. Один на один. Даже если б я, подобно Дашковскому, — который чуть что — включает в кармане заграничный диктофон, — если б и я записал застольный диалог, Капустин отшутится: мол, как оперативник прощупал следователя на устойчивость для профилактики.
Невыразимо
Ладно бы Капустин, хромые души везде встречаются, суть не в нем. Вся система заболевала, то там то сям рвалась и искажалась самая ее ткань, прорастая метастазами из преступной среды.
На свежую голову Знаменский поразмышлял над выкладками ревизоров, посоветовался с оперативником Смолокуровым, приданным ему в помощь. Тот не одну собаку съел на общепите и тоже любил обратный обсчет, однако в данной ситуации сомневался — не зряшные ли будут усилия. Художества в «Ангаре», конечно, замаскированы реализацией продуктов в фирменных «Кулинариях», где деньги получают без касс.
Обратный обсчет даст эффект лишь по кондитерскому цеху. Безмерно раздутый, он гонит свои изделия в несколько магазинов. И тут должны оставаться следы в документации.
Начальником кондитерского цеха была некая Маслова. Первейший, видимо, объект, на который надлежало нацелиться.
Так и получилось, что аресты в «Ангаре» начались с Масловой, а в дальнейшем — при ее содействии, потому что она стала рассказывать сразу, взахлеб; накипело, накопилось, тронули — и полилось через край. Об одном молила: смягчить бы как-нибудь удар для мужа, в котором не чаяла души.
Молодая женщина, хорошенькая, двое дочерей. В квартире во время обыска Знаменского поразило обилие белья с необорванными еще ценниками и совсем доконала коллекция детской обуви на все сезоны и всех размеров до тридцать шестого включительно. Запасала мать впрок, боялась угодить за решетку. Горькое занятие.
Вскоре взяли Кудряшова (завпроизводством) и прочих соучастников; ресторанная верхушка, как водится, целиком была завязана. Директор, правда, разыгрывал невинность, будто сейчас из яичка вылупился. Только что принял должность, на него по «Ангаре» еще улик не собралось, нечего и искать.
Большинство привлеченных были как-то по-человечески незначительны, а вот Маслова и Кудряшов занимали Знаменского. Сегодня они должны были впервые встретиться после ареста. Но Знаменский не сразу ей сказал. Женщина сидела перед ним потухшая, постаревшая. Но изящество и миловидность в ней сохранились, на это Знаменский рассчитывал.
— Как здоровье?
— Доктор сказал, дня через три можно обратно в общую камеру… если не буду волноваться.
— В вашем положении трудновато.
— Э, будто я раньше не психовала!
— Звонил муж. Дома все благополучно, дети думают, что вы
— А как он сам, Пал Палыч? Что говорит обо мне? Он… очень переживает?
Любовь. Даже о матери не спросила. О себе, похоже, вообще мысли нет.
— Переживает. Снова просил свидания.
— Ой, нет! Чтобы он увидел меня здесь… такую…
— Зря. Вот что, Ирина Сергеевна, когда я сказал ему, что вы обвиняетесь только в халатности…
— Спасибо, Пал Палыч! Большое спасибо!
— Вы просили — я сказал, но это зря, честное слово. Лучше бы ему знать.
— Нет-нет! Коля такой… такой непрактичный, — на лице возникло умиление. — Такой честный, наивный! Я, конечно, расскажу, но надо его подготовить.
Любовь. А любовь, говорят, слепа. На счастье ли, на горе…
Рядом с Масловой Кудряшов резал глаз избытком жизненных сил. Вместо головы румяный кочан. Любил он покушать и выпить. Внешне простоват, но привычки сибаритские. Одет, что называется, с иголочки и выбрит только что — при тюремной норме раз в неделю. Передачи ему таскают богатые, есть что сунуть кому надо.
— Гражданину следователю! Ирочка, лапонька, вид у тебя неважнецкий.
— Посторонние разговоры, — казенно одернул Знаменский.
— Пожалуйста, сколько угодно. — Крепкая рука протянула пачку сигарет. — «Мальборо», гражданин следователь. Друзья не забывают.
— Советую привыкать к отечественным.
— Зачем? Плебейство.
Любимое его словечко. Хотя сам-то и есть чистокровный плебей, дорвавшийся до денег и кое-какой власти.
— Обвиняемые Маслова и Кудряшов, в связи с противоречиями в ваших показаниях между вами проводится очная ставка. Разъясняю порядок. Вопросы задаю только я. Отвечает тот, к кому я обращаюсь. Первый вопрос общий: до ареста отношения у вас были нормальные? Не было личных счетов, вражды? Кудряшов?
Тот со смаком затянулся.
— С моей стороны не было. А чужая душа — потемки.
— Маслова?
— Нет, не было.
— Тогда начнем. По чьей инициативе Маслова была переведена из НИИ торговли в ресторан?
— По моей.
— Для чего?
— Решили реорганизовать кондитерский цех, и я просил прислать способного специалиста.
— А для чего понадобилась реорганизация?
Кудряшов похвастался:
— Модернизировали производство, поставили дело на современную ногу!
— А на ваш взгляд, Ирина Сергеевна, для чего понадобилась реорганизация?
— Сначала я действительно покупала оборудование, выдумывала новые рецепты. Мы стали выпускать фирменные пирожные, торты. Очень интересно было работать.
С появлением Кудряшова ее как подменили: комок нервов. А тот слушает и кивает одобрительно.
— Потом?
— Потом цех начали расширять и расширять. От нас уже требовали одного — как можно больше продукции.
— Ресторан поглощал лишь малую долю сладостей, верно, Кудряшов?