Следующий апокалипсис. Искусство и наука выживания

Бегли Крис

Размышляя о том, почему все сложилось так, как сложилось в ту катастрофическую эпоху, мы можем назвать непосредственные причины: прибытие европейцев и распространение болезней. Однако на конечный итог оказали влияние и другие факторы, такие как политические союзы, торговые сети и миграция соседних групп. То, как по-разному изначальные факторы влияли в разное время и в разных регионах, демонстрирует, как трудно установить четкую связь между причиной и следствием.

Эти примеры указывают на трудности, связанные с установлением непосредственных причин, пониманием всех сопутствующих эффектов и поиском нитей, связывающих причину и следствие. Даже установив непосредственную причину, мы видим, что контекст, в котором она возникла, способен изменить все. В археологической практике важно осознавать все связи и объяснять, почему и как что-то произошло. В работе над данной книгой для меня

это менее важно. Я знакомлю вас с этими примерами не для того, чтобы продемонстрировать, как именно это происходило в прошлом, а чтобы сравнить эти примеры с нашими современными фантазиями и видением будущего, которое обуславливает, как мы это будущее планируем и как к нему готовимся. Общим знаменателем является то, что коллапсы занимают много времени, хотя осознание того, что уже на протяжении десятилетий что-то происходит, может прийти внезапно. Непосредственные причины кризисов переплетаются с другими событиями и реакциями, которые происходят в то время, когда ситуация еще находится в движении. Наконец, ни один из этих коллапсов не является полным: люди выживают, восстанавливают свои прежние общины или создают новые, а герои-одиночки, которых мы видим в современных фильмах и книгах, еще никого никогда не спасли.

Глава 3. Как наступает крах

У меня была лихорадка и все симптомы сильной простуды. Я находился в Гондурасе и только что вернулся с презентации своих исследований в Университете Коста-Рики. Всю поездку я чувствовал себя плохо, но потом все вроде бы прошло, и в тот день, когда я улетел домой в Кентукки, самочувствие было сносным. На следующий день у меня поднялась высокая температура, около 40 градусов. Я испугался пневмонии, и поехал в больницу. Оказалось, что у меня малярия, хотя я считал, что ее легко распознать по циклическим лихорадкам. Но это не так. Я и не подозревал об этом заболевании, пока спустя пару недель после появления симптомов мне не поставили диагноз. Вечером меня положили в больницу в Лексингтоне для дополнительной диагностики. Всю ночь и весь последующий день дюжина интернов, медсестер и врачей изучали мою карту и задавали вопросы. Все в этой университетской клинике прознали про мою малярию: эта болезнь почти не встречалась в Кентукки с начала XX века, когда сообщалось о тысячах случаев заболевания в год {57} . Ситуация была до того уникальная, что, когда несколько месяцев спустя я вновь оказался в этой клинике (привез жену, которая готовилась родить нашего младшего ребенка), один из лечащих врачей узнал во мне «того парня с малярией». Каждый, кто заходил в палату, чтобы «заглянуть в мою карту», задавал вопросы, желая выведать, каково это, когда начинаются судороги (вызванные выделением токсинов в кровоток микробами, спровоцировавшими заболевание). Этого я объяснить не мог. Более того, в течение следующих нескольких недель я был не в силах объяснить своим родным и друзьям психические последствия этой изнурительной болезни: я потерял интерес ко всему и завис где-то между депрессией и апатией, и для меня это был самый тяжелый период. Я мог назвать причину своего состояния, вызванного простейшими микробами Plasmodium vivax. Но я не мог объяснить, каково это – переживать болезнь, вызванную этим паразитом.

57

“Malaria in Kentucky: Prevalence and Geographic Distribution,” Public Health Reports (1896–1970) 32, no. 31 (1917): 1215–1221, www.jstor.org/stable/4574589.

Если я чего-то не испытал, то в принципе могу представить себе, каково это, но доподлинно не знаю. Я помню, как старался описывать ощущения от перелома кости человеку, который никогда ничего не ломал. Я не мог точно объяснить, не мог передать словами, как ощущается трещина в кости. Я описывал холодную, острую и слегка тошнотворную боль, но все эти прилагательные не имеют смысла для людей, не переживших тот же опыт. В их глазах я видел вопрос: что такое холодная боль?

Найти причину катастрофы – это только начало. Нам интересно, какими эти события видели люди, которые их пережили… или пытались пережить. Археологам трудно говорить об отдельных людях. Мы имеем дело с шаблонами, с группами, общинами, и наша способность сосредоточиться на отдельном человеке часто весьма ограниченна. Основываясь на том, что нам известно о жизни более широкого разреза общества, мы можем попытаться выявить реалии жизни в период радикальных преобразований.

Крах цивилизации майя не был однородным

процессом и в разных частях региона протекал по-разному. Мы также видим, что это был период гораздо более длительный, чем мы привыкли себе представлять. Процесс упадка продолжался целое столетие или свыше того, хотя в некоторых районах он шел более быстрыми темпами. Очевидно, что эти события были вызваны целым рядом причин, в том числе экологическими, связанными с вырубкой лесов и засухой, но в итоге соединилось множество процессов, которые пошли не так. Это привело к утрате доверия к существующим системам. Даже если и была какая-то одна непосредственная причина, спровоцировавшая коллапс, понять природу события проще, если принимать во внимание множество причин. И дело не только в том, что кризис вызвал ряд причин, но и в том, что в разных регионах в разные периоды времени этот процесс выглядел не одинаково.

Как бы это ни было важно для размышлений о будущих катастрофах, факт в том, что классический «коллапс» майя не был полным, по крайней мере с точки зрения численности населения. Общины продолжали существовать, хотя и стали меньше тех, что прежде населяли крупные города. Некоторые виды деятельности прекратились, например создание памятников, люди покинули города. Население в регионе сокращалось, но это происходило в течение столетия. Более того, в этом регионе до сих пор живут миллионы представителей племени майя. Я всегда подчеркиваю контраст между нашими фантазиями о том, как один человек сражается с реальностью, и тем, что характер нашего выживания определяют сообщества, группы людей за пределами нашего семейного круга.

Как же изменилась жизнь в конце классического периода для людей, живущих в том регионе? Во-первых, имеются убедительные доказательства сокращения численности населения в южной части региона майя, а отпраздновать новый бактун смогли лишь несколько поселений. Патриция Макэнани комментирует эти изменения так:

– Мы знаем, что «божественное правление» майя, эта система управления, попала в беду. Население потеряло уверенность в этой системе, возможно, как сегодня мы теряем доверие к нашему правительству. Люди начали уходить. Мы наблюдаем конец этой формы правления.

Свидетельства указывают на то, что, когда божественное правление закончилось и люди покинули города в южной части региона, северная часть следовала совсем другой траектории. Макэнани продолжает:

– По-моему, слишком часто упускается из виду тот факт, что в постклассический период северные равнины (хотя они тоже пострадали от политической напряженности в конце классического периода) пережили возрождение. Именно там проживала большая часть населения, когда в XVI веке на сцену вышли испанцы.

Произошло смещение центров власти и населения. Для среднестатистического жителя южной части региона веками существовавшая политическая система начала разваливаться, и пострадал центр этой власти – города. Пригородные регионы пришли в упадок и утратили свое былое значение. Семьи и небольшие коллективы превратились в сельские общины. С точки зрения духовной жизни и мировоззрения майя мы знаем, что у них существует преемственность между древностью и современностью. Системы верований всегда подвергаются испытаниям, но потеря веры в конкретное божественное правление не подорвала основные религиозные убеждения. Макэнани резюмирует события IX века следующим образом:

– То ли [божественное правление] пошатнулось из-за чрезмерного количества войн или засух (честно говоря, по доказательствам это трудно определить), то ли причиной стало что-то другое, но у правления действительно начались проблемы. То была система, введенная в действие где-то в ранней классике [250 год н. э. или около того]; некоторые утверждают, что и раньше. Эта система управления просуществовала от 500 до 1000 лет, в зависимости от того, какие критерии мы применяем к божественному правлению. И я полагаю, что, если нашей демократии будет от 500 до 1000 лет с момента ее основания, мы сочтем ее успешной.

Одним из ключевых моментов как для исследователей майя, так и для жителей данного региона является стойкость, проявляемая майя перед лицом перемен. Их религиозные традиции, церемонии и родной язык живы по сей день. Мы привыкли считать крах божественного правления, упадок крупных городов и прекращение зодчества какой-то крупной потерей, хотя на самом деле эти перемены, возможно, освободили население от громоздкой системы. Культура, которая создает уникальные произведения искусства и знаменитые памятники, может и не обеспечить свой народ выдающимся качеством жизни. Что, если мера успеха не в длительном существовании определенной политической или социальной систем, а в том, как прожили свою жизнь простые люди?