Следующий день
Шрифт:
Луций смотрелся высоким симпатичным парнем, с вьющимися, черными как смоль, волосами. Согреваемый отцовскою кровью, он, так же как и родитель презирал убранство внешнее, представая пред кучею слуг, мятым, непричёсанным и даже чумазым. За ним, в отличие от родственника, некому было посмотреть в носилках, да и не сильно переживал он по этому поводу. Хотя, скорее всего зря. Ведь за такой внешностью как у него, стоило и посмотреть. Правильные черты лица, немного смуглая кожа, не по-детски широкие плечи и крупные руки. Надо отметить, что богиня Венера благосклонно смотрела в его сторону. Уже в детском возрасте мальчику предрекали множество побед над слабым полом. Впору добавить, что и Марс не поскупился на его создание, наделив юношу помимо крепкого тела, сильным духом, быстрым живым умом, твердым и властным характером. Однако, то относилось к Луцию мальчику. Наш же герой стремился взрослеть. Уже сейчас глядя на оного отрока угадывалось, что он уже не какой-нибудь озорной подросток. Переходный возраст являлся сегодня его спутником. Быстрый ребячий взгляд, менялся на более тяжелый, властный и неспешный. Походка, следуя за взглядом, да и вообще поведение, превращались в мужские, постепенно стирая в памяти остатки детского озорства, оставляя от них лишь приятные воспоминания прошлого. То были изменения, которых он сам желал, стремясь во всем походить на отца. Сестра же напротив, не торопилась взрослеть, постоянно хохоча и радуясь жизни. Девушка жила беспечно и легкомысленно. Она веселилась от всего и со всеми. Да и почему не веселиться!!!! Афродита наградила
Следом за детьми, носилки покинули и родители. Флавиан, стряхнув с себя усталость, властным взглядом осмотрел толпу перед воротами. Из первых рядов ему навстречу, неуклюжа торопясь, вышел немолодой розовощекий человек, облаченный в темную тунику, тянущуюся от плечей и до самых колен. Надо отметить, что сшита она была по фигуре, идеально сидела на крепком теле, обрамляя золотистыми кантами мощную шею и крепкие руки. Лицо его, чуть-чуть пухлое и строгое, совершенно не гармонировало с резким и холодным взглядом, выдавая в своем владельце, человека делового и сурового. Однако, при виде нового хозяина, это лицо преобразилось, став мягким и услужливым, как того требовала должность. Это был Палла, управляющий имением вилик. Рабы расступились, пропуская его вперёд, а после, стоило тому пройти, сомкнулись полукольцом вокруг, чтобы тщательнее расслышать всё, о чем будут говорить.
– Приветствую тебя, господин! – сказал толстым, басистым голосом Палла. – Пусть боги Рима, Греции, и остальных верований, будут к тебе благосклонны, и не забудут тебя в новом месте. Мы же с рабами, будем служить тебе верой и правдой, будем работать так усердно, что с улыбкой на лице ты вспомнишь тех недостойных, оставленных в Карфагене, бывших слуг своих, и никогда не захочешь вернуться к ним обратно.
Он хотел говорить еще и еще, но Флавиан грубо перебил его.
– Я слишком устал за время поездки, чтобы слушать твою лесть. Оставь ее до завтра, – патриций прошел вперед, и не поворачивая головы добавил:
– Когда я отдохну, ты покажешь мне имение, и знай твёрдо, будь ты хоть трижды хитер как Гермес, я всё равно увижу правду, и не приведи Юпитер, она мне не понравится, – при этом он так посмотрел на вилика, и близ находившихся рабов, что мелкая дрожь пробежала по их телам, оставляя холодный след на спинах.
Рабы застыли в ожидании, вперев в нового хозяина испуганные моргающие взгляды. Бедолаги не знали, что им предпринять, дабы он смягчился. Однако властитель внимания на это не обращал. Будучи человеком военным, он ненавидел бездействие. Бегло обведя взглядом перепуганную толпу, Флавиан сделал несколько шагов вперед, навстречу к ним, и это возымело действие разорвавшегося вулкана. Рабы очнулись от оцепенения, словно кто-то протрубил наступление. Не осознавая себя, машинально, они принялись за работу, по пути соревнуясь в скорости и услужливости, друг с другом. Те, что стояли спереди бросились бегом разгружать повозки, распрягать лошадей, которые находились чуть поодаль, помчались в дом, чтобы заняться привычными делами и встретить нового хозяина уже в родных стенах. Каждый старался максимально пристроить себя и желательно так, чтобы хозяин видел это. Флавиан же с довольной улыбкой осмотрелся. Эта картина «жужжащего роя, разбуженного дымарем пасечника» была ему приятна и знакома. Еще служа в легионе, отдавая приказ, не один и не два раза, он видел похожую картину. Чуть-чуть постояв, и утвердительно кивнув головой, старый воин двинулся ко входу, сопровождаемый семьёй, и виликом Паллой, быстро семенящим впереди.
Пройдя огромные деревянные ворота, украшенные по центру двумя массивными бронзовыми козлиными головами с металлическими кольцами в ноздрях, они оказались в большом саду. Хотя, именно садом его можно было бы назвать с натяжкой. Скорее это был лес, с выстриженными зелеными лужайками, с вымощенными шлифованными камнями дорожками, с фонтанами, с кипарисами изыскано постриженными на современный манер. Пройдя вперед, пред путниками возник коридор арочного типа, с полом выложенным ярко красной мозаикой. Это коридор казался достаточно широким и при желании, в нем могли бы разъехаться пара повозок. У правого края, на цепи вмурованной в стену, сидел огромный чернокожий раб, испуганно мигающий глазами на входящих. Слева, прямо против раба, точно в таком же незавидном положении находилась черная пантера, так же прикованная цепью, возбужденная всеобщим волнением, тихонько ревущая, и замышляющая броситься на любого, кто окажется в зоне ее атаки. Минуя их, путникам открылся просторный зал. Это был атриум. Свежий и прохладный, он настраивал гостей на домашний лад. Сев на маленькие скамеечки, услужливо приготовленные для входящих, семья отдалась в руки рабов – мойщиц. То считалось давней и доброй традицией, проистекающая из самых недр цивилизации, подвластной исключительно влиятельным особам. В задачи молодых приятных девушек, что разместились подле скамеечек, входило освобождение усталых хозяйских ног от обувного бремени, омовение их чистою студеную водой, а также быстрый восстанавливающий массаж снимающий напряжение с изнуренных стоп. Пока этот незатейливый, но очень замечательный процесс длился, семья немного осмотрелась. Атриум представлял собой вытянутое прямоугольное сооружение, выложенное плиткой разных цветов, но эта палитра не имела вид разобранный. Напротив, чувствовалась рука мастера – архитектора, который создал, а потом воплотил в жизнь, свой проект. Стены снизу чернели цветом смоляного опала, который приобретал более светлый оттенок, поднимаясь выше. Средняя линия, по периметру, была облицована камнем песочного оттенка с неровной текстурой, а верх, неожиданно для всех, зеленелся темным изумрудом. Композиция смотрелась интересно и довольно неожиданно. Она, скорее нравилась большинству увидевших ее, и совершенно точно не оставляла никого равнодушным. Пикантности добавляли чаши на длинных тонких ножках, расставленные по четырем границам атриума, с зажжёнными в них языками пламени, отбрасывающие на стены причудливые тени. Создавалось впечатление, что эти тени танцуют для гостей!! В середине зала, как и положено стилю того времени, не хватало части крыши, и яркое солнце забрасывало свои светлые лучи, внутрь постройки. Под открытым небом находился бассейн – имплювий, собиравший в себя дождевую воду. Края его чернели выложенные грубым камнем, а кант отливал, причудливой формы, карнеолом. Опоясывали имплювий мощные белокаменные колонны, со спирально закрученными рельефами по всей длине и лепниной в виде расправленных листьев у оснований. Неподалёку находился декоративный мраморный колодец, и на него как бы навалившись, опиралась статуя красивого молодого юноши, шутливо сверкающего глазами. Стены атриума украшали картины-гобелены, с изображением мифологических персонажей, бывших властителей, членов фамилии хозяина виллы. Лишь потолок оставался снежно-белым, нетронутым, натянутым на атриум, как будто шкура на барабан. Недаром этот зал считали центром римского дома, ведь отсюда можно было попасть в разные его участки: в спальни, на верхние этажи, предназначенные для размещения рабов, в рабочий кабинет, который теперь принадлежал Флавиану.
Процедуры омовения наконец-то закончились и услужливый Палла, предложил следовать за ним. Опытный вилик смотрелся похожим на кота, семеня маленькими аккуратными шажками и ведя за собой властительное семейство. Кланяясь и улыбаясь, он привел гостей в перистиль. Стоило им перешагнуть порог, как они оказались в саду. Нежная и мягкая прохлада распахнула пред усталыми путниками свои объятия. Влажный запах свежести, перемешанный с ароматами плодовых деревьев, ударил в нос, заставив на секунду поверить, что они находятся где-то на волшебной реке, а
Постояв немного на месте, так чтобы новые хозяева смогли сполна насладиться красотой и величием галереи, Палла повел их дальше. Надо отметить, что дорога не была дальней, всего-то и следовало пройти в конец перистиля, где прислоненная к стене, скрывалась от взоров летняя беседка, сплетённая из тонких ивовых прутьев. Всё ее пространство было искусно украшено цветами. Здесь хочется пояснить, что слово украшено, не в полной мере отражает присутствие цветов в беседке. В ней они находились повсюду. Цветы вплетались в стены, рассыпались по полу, спадали с потолка, стояли распрямившись, во всевозможных вазах. Помимо того, невозможно передать словами аромат, источаемый беседкой. Казалось, что ты находишься в поле, в саду и в лесу, да где угодно, но только не в строении возведённым человеческой рукой. От столь небывалого количества запахов могла закружиться голова. Однако, композиция не заканчивалась только лишь цветами. Они являлись основным ее фоном и только. Пол беседки оказался достоин восхищения ничуть не меньше стен. Он представлял собой элегантную постриженную зеленую лужайку, присыпанную сверху лепестками роз. Внутри этого чудесного строения стояло несколько круглых столов, ножки которых были обложены мхом таким образом, что их становилось не видно и создавалось впечатление, будто бы эти столы, словно зеленые кочки, росли прямо из земли. К ним, как и положено, прилегали три обеденные кушетки, в форме плетеных гамаков, накрытых шелковыми накидками. Под потолком, на специальных крючках, висели золотые клетки с попугаями разных размеров и расцветок. Они наполняли беседку веселым гомоном, а также несколькими заученными озорными фразами, проговариваемые гнусным акцентом. Что же касается обеда, то легкие закуски уже манили едоков гастрономическим вожделением, сервированные на зеленых кочках. Однако нет, не как обычно в вазах и пиалах находились кушанья. Посуда соответствовала, под стать беседке. На столе, ломились изобилием плетеные корзины с фруктами, деревянные чаши, искусно увитые виноградными лозами, манили усталых путников вином. Тарелки, казались вырезанными из коры и соблазняли гостей разнообразными закусками.
Палла жестом пригласил господ занять места за столом. Новые хозяева принялись рассаживаться, и как только руки оказались вымытыми, откуда-то из-за угла беседки, которого и видно не было, послышались нежные звуки музыки. Сначала ритм струнных инструментов был слегка уловим, но с каждым появлением в нем ударных, нарастал. Мгновенье, словно из воздуха, в беседке появились девушки танцовщицы, в легких прозрачных нарядах, с лентами, вплетенными в волосы. Девушки служили фоном для кушанья, а не каким-нибудь расслабляющим блюдом, на которое стоило бы отвлекаться. Начался обед. Пока закуски перемещались с пиал на тарелки, раб находившийся неподалеку, принялся громким голосом объявлять:
– Суп из птичьих гнезд!! – огласил он.
Надо отметить, что при оглашении раб скорчил такую надменную физиономию, что у обедающих невольно сложилось впечатление, будто бы они всю жизнь, только этого супа и ждали. Однако, нельзя сказать, что он не угадал. Услышав название блюда, Эмилия, мать семейства, восторженно сложила руки ладонями друг к другу, и ахнула от удивления и восхищения. Еще будучи в Карфагене и болтая с подругами о чем-то не важном, их разговор коснулся деликатесов из страны шелка. Камиция, жена одного из высокопоставленных сенаторов, как-то невзначай упомянула, будто бы ей довелось пробовать блюдо с очень странным названием «Суп из птичьих гнезд». Вкус его она нарочно описывать не стала, возможно, назло подругам, а возможно и по каким-то другим причинам. Да и не важно это сейчас. Тут основную роль играл вовсе не вкус, тут на первое место выходила именно невозможность попробовать его остальным. Ведь если пробовала Камиция, а остальные не пробовали, у неё, как бы само собой, вырисовывалось некое преимущество. Поговорили и забыли, однако теперь, вновь услышав это название, Эмилия заново распалилась. Сложность попробовать суп остальным не куда не девалась. Как и положено, все то, что не досягаемо, становится во сто крат привлекательней, и попробовать этот злосчастное блюдо, стало в своё время, чуть ли не мечтой Эмилии. Она вспомнила беседу с Кимицией, вспомнила ее чуть-чуть надменный взгляд. Вроде и было давно, а как будто бы только что!! Разумеется, в тот момент она и виду не подала, что хотя бы капельку завидует. Как и положено матронам, они обсудили этот суп с некоторой насмешкой, но каждая признала, где-то внутри себя, что хотела бы его вкусить. Именно поэтому, объявление о подаче супа, вызвало такую радость у матроны. Еще больше грела мысль о том, что она первая попробует его, а после, сможет описать это удивительное блюдо подругам. Прекрасное настроение вылилось в восторженный взгляд, который она перевела на мужа, и утвердительно кивнув тому, дала понять, что задумка с блюдом пришлась ей по душе.
Внесли небольшую кастрюлю, на широком подносе, украшенную бледно-нежною бирюзой. Следом появились глубокие тарелки с искрящимся кантом, и наборы увесистых деревянных ложек. Будучи уставшими и голодными с дороги, предвкушение блюда превзошло все возможные и невозможные ожидания. Фантазия не рисовала чего-то конкретного, просто содержимое кастрюли, казалось каждому вкусным по-своему. Луций и Флавиан, мечтали о чем-то круто сваренном и мясном. Эмилия и Муция, наоборот, о чем-то воздушном и утонченном. Однако рабы не дали им возможности долго мечтать. Сдернув крышку с блюда, пред едоками предстала киселе-подобная жидкость, светлого-розоватого цвета. Рядом, на вытянутом подносе, лежали куриные фрикадельки и кусочки хлеба перемолотого с зеленью. На вид это что-то тягучее, совершенно не разогревало аппетит. Напротив, мутная жижа источала неприятный запах, и являлась отвратительной для глаз. Тем не менее, изысканный деликатес, есть изысканный деликатес. Тарелки наполнились блюдом и расставились против каждого гостя, дабы те вкусили утонченного гастрономического изыска. Семья переглянулась между собой. После посмотрели на обрадованную и излучающую счастье мать, и молча, внутри себя согласились с тем, что попробовать это все-таки придется. Вкус не понравился никому, быть может, потому, что его и не было вовсе. Однако, вида никто не подал, дабы ни выказать неуважения к Эмилии, безмерно счастливой, от такого изящного наслаждения. Следующим блюдом шли фаршированные петушиные гребешки, поданные с кислыми сортами жареных яблок, и пришедшиеся по вкусу каждому. Далее ассорти из морепродуктов, приготовленных в кокосовом молоке, языки фламинго, устрицы, морские ежи, а закончилась трапеза десертом, выполненным в виде горы фруктов облитых растопленным медом.