Следы на песке
Шрифт:
Алиса спускалась по выбитым в скале ступеням, и лейтенант любовался ее длинными золотистыми волосами, пока она не скрылась из виду.
Лаки мертв. Погиб как герой. Его память будут чтить, но разве это имеет значение?
Алиса долго ходила по пляжу, разговаривала с военными и смотрела по сторонам, чтобы сохранить увиденное в навечно окаменевшем сердце. У меловой стены ей вспомнились строки Превера:
В песок превращаются окон стекла —аОна придумала продолжение:
И плоть в песок превращается —а кровь становится морем…Природа вечна, она сильнее всех и всегда берет свое. Солдаты расчистят пляж, море сотрет следы, напоминающие о бойне, как мел с грифельной доски. Дети снова будут играть на солнце, купаться, бегать среди разноцветных зонтиков и весело смеяться. Когда люди простят себя и друг друга (они всегда прощают – самое ужасное, что только так можно забыть), на пляже зазвучат разные языки и отец немецкого семейства с улыбкой отпасует мяч молодому американцу.
Вода прибывала. Нет, ни о какой удаче и речи тут не шло. Лаки погиб, а волны уничтожили все следы. В 12:45 Алиса вернулась в Шато-ле-Дьябль.
Автобус опаздывал. Рядом с остановкой шумно дышала дряхлая лошадь, запряженная в тележку-развалюху, груженную узкими деревянными брусками. Хозяин, усатый нормандец, поглаживал животное по гриве, искоса поглядывая на незнакомую девушку.
Жизнь в Нормандии продолжается, думала Алиса. Все наладится, появятся новые дома за белыми заборами, вырастут сады.
Солнце робко касалось лучами хрупкого квадрата голубого неба. На другой стороне дороги веселая темноволосая девушка отмывала пыльные окна кафе «Завоеватель».
Ее звали Лизон Мюнье. Аппетитное тело, сильные руки и ноги, миткалевая красная клетчатая юбка (шторы в заведении были из того же материала). Прошло десять минут. Автобуса все не было, и хозяин повозки ушел в кафе. Лизон обернулась, и Алиса увидела, что она очень хороша собой, похожа на румяную куклу с огромными светлыми глазами. Ее победная красота бросала вызов хаосу, утверждала торжество жизни над смертью. Лизон улыбнулась Алисе, та ответила грустным взглядом. Мадонна нормандских развалин сразу все поняла и смутилась.
Американка… Приехала в Шато-ле-Дьябль, чтобы почтить память любимого человека.
Подошедший автобус отвлек молодую нормандку от печальных мыслей, отгородив ее от безысходной стороны улицы. Алиса поднялась в салон, но водитель, не Реми, не тронулся с места, он ждал усача-лошадника. Тот прибежал, и они начали грузить бруски на багажник.
На пороге «Завоевателя» появился Алан Ву. Он слегка прихрамывал, загипсованная левая рука висела на перевязи из шарфа, пол-лица скрывали бинты. Алиса не могла отвести
Прекрати! – прикрикнула на себя Алиса. Некоторые французы, в том числе нормандцы, тоже воевали, но остались живы и вернулись к любимым женам!
Она отвернулась, чтобы не захлебнуться злостью. Водитель автобуса и усатый мужичок заканчивали разговор.
– Выгрузишь в Кальвиле. Америкашки сообразят, как и что. Там у меня на каждом бруске есть метки – всего и делов-то, что пару гвоздей вколотить.
– Богатейший тебе достался заказ, – сказал водитель. – Тут заготовок на сотню крестов, не меньше.
– Да это так, на пробу, – ответил столяр. – Понравится моя работа, буду делать тридцать тысяч!
– Сколько?!
– Тридцать тысяч одинаковых крестов! Чертовская удача, так что уж будь поаккуратней.
– Не бойся, доставлю в лучшем виде…
Двери автобуса закрылись.
Тридцать тысяч крестов, ужаснулась Алиса. Ее Лаки был одним из деревянных крестов…
Она обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на Шато-ле-Дьябль, и встретилась взглядом с раненым нормандцем. Он глядел так, словно пытался что-то вспомнить, надеялся узнать ее. Это смутило Алису сильнее, чем любовь этой пары. На ее счастье, автобус наконец тронулся с места.
Из-под задних колес летела пыль. Она не заметила, что мужчина, тяжело припадая на одну ногу, бежит следом и отчаянно машет рукой. Водитель его тоже не видел, автобус продолжил свой путь в Кан через Кальвиль.
На колдобинах и в ямах плохо закрепленные бруски летели на землю, десятки заготовок усеяли дорогу, которую союзники окрестили дорогой Свободы.
Метров через сто американец выдохся, тяжело закашлялся и остановился. Он наконец понял, почему грустное лицо девушки из автобуса показалось ему знакомым. Но поздно. Он упустил ее.
Упустил.
– Алан! Алан! Кто это? – крикнула Лизон с порога «Завоевателя».
– Никто, я ошибся…
– Она американка, точно тебе говорю! Вы знакомы? Ты ее узнал?
– Да нет же, показалось…
– Она славная, – не успокаивалась Лизон. – Грустная, но красивая. Скажи мне, кто она, Алан?
– Я принял ее за жену друга. Или невесту. Товарища по отряду. Почудилось, но я не уверен – видел только на фотографии, так что… Возможно, это не она… Точно не она!
– Что за товарищ? Как его зовут?
– Он погиб. За нее!
Лизон и Алан еще долго стояли на улице перед кафе, а автобус с Алисой ехал в Кан.
– Так как его звали? – настаивала Лизон.
– Ты его не знала, – ответил Алан. – Перед самой высадкой он показал мне снимок.
– И ты запомнил? Ничего удивительного, такая красавица.
– Думаю, я ошибся. Теперь это не имеет значения.
Он пожал плечами, судорожно ища другую тему для разговора, но Лизон и не собиралась сдаваться.
– Ты впервые проявляешь такой интерес к человеку из прошлого. Поклянись, что она ничего для тебя не значит.