Следы на песке
Шрифт:
— Я представлюсь, — сказал он уверенно и, щелчком выбросив окурок, остановил автомобиль возле госпожи Ванбург и ее дочерей.
Для Поппи это было как дурной сон. Ральф держался безупречно, само обаяние, он даже ни разу не выругался, но мать, хоть и была вежлива, смотрела сквозь него. Когда они вернулись в отель, взаимные обвинения продолжались несколько часов. Поппи иногда говорила правду («Ральф из уважаемой английской семьи»), но чаще лгала («Мы встречались всего раз или два, а сегодняшняя поездка — просто короткая экскурсия по Довилю), однако мать безошибочно подозревала самое худшее. Во время пристрастного допроса относительно карьеры Ральфа, его места жительства и перспектив Поппи внезапно поймала себя на том, что, сопя, признается: Ральф нигде постоянно не живет и был в разные периоды жизни гидом,
Если бы не день рождения, они бы тем же вечером уехали в Кале и сели на паром. Как и следовало ожидать, этот день превратился в чопорное, безрадостное мероприятие, томительную череду завтрака, обеда и чая, а также в дежурный визит к двум дамам, маминым школьным приятельницам. Хотя все делали вид, будто накануне ничего не произошло, в воздухе витало осуждение. Поппи надеялась получить от Ральфа записку или, быть может, цветы, но нет. Он знал, что у нее день рождения, и все же ничего не прислал. У нее болели челюсти от натужной улыбки, и когда она в очередной раз подошла к конторке портье, чтобы снова услышать, что писем ей нет, это было подобно удару в самое сердце.
К ужину Поппи окончательно утвердилась в мысли, что либо матери все же удалось отшить Ральфа, либо его намерения никогда и не были благородными, либо она ошиблась, поверив, что значит для этого человека больше, чем прочие многочисленные женщины, с которыми он был дружен. И правда, что мог привлекательный, опытный Ральф Мальгрейв найти в наивной, глупенькой Поппи Ванбург? Завтра ее семья возвращается в Англию. Поппи с трудом могла вспомнить свою жизнь там — это было больше похоже на сон, — зато хорошо представляла себе ее пустоту. Глаза ей обожгли слезы, но она их сморгнула. Ужин закончился; мать подавила зевок, Айрис и Роза сгорали от нетерпения сыграть в бридж с полковником и его братом. Поппи поднялась из-за стола.
— Я схожу к морю, мама. Хочу в последний раз посмотреть на закат, — и вышла прежде, чем мать успела ее остановить.
Налетел ветер, и она подышала на озябшие руки. Солнце, клонившееся к горизонту, золотым и розовым сиянием заливало чуть колышущееся море и перистые облака. Поппи долго глядела на волны, мысленно прощаясь с ними, потом повернулась и увидела его.
— Ральф? Я думала, ты не придешь.
— Сегодня твой день рождения, — сказал он. — Я принес тебе подарок. — И протянул ей сложенный лист бумаги.
Поппи думала, что это еще один рисунок, но, развернув, увидела какой-то официальный документ, напечатанный по-французски. Она так растерялась, что не могла понять ни строчки.
— Это специальное разрешение на брак, — сказал Ральф. — Я сегодня ездил за ним в Париж — туда и обратно.
Поппи смотрела на него, открыв рот.
— Завтра в полдень нас обвенчают. А потом можно податься на юг. У меня есть отличная идея. Системы водяного охлаждения. На этом наверняка удастся сколотить состояние.
— Ральф, — прошептала она. — Я не могу.
— Можешь. — Он взял ее лицо в ладони и поднял вверх. — Я уже говорил тебе, моя милая. Тебе нужно только уйти. Взять смену одежды, паспорт и уйти.
— Мама никогда не разрешит мне…
— Тебе незачем спрашивать у нее разрешения, ты сегодня стала совершеннолетней. — Ральф коснулся губами ее лба. — Все в твоих руках, Поппи. Если хочешь, можешь прогнать меня. Я исчезну, и больше ты никогда меня не увидишь. А можешь пойти со мной. Я прошу тебя об этом. Я покажу тебе самые прекрасные места на земле. Ты больше никогда не будешь мерзнуть, никогда не будешь скучать и никогда не будешь одинока. Прошу тебя — скажи, что ты согласна уехать со мной.
Разрешение на брак дрожало в ее пальцах, словно осенний лист на ветру. Поппи шепнула: «О, Ральф», — и побежала в отель.
Той же ночью в гостинице где-то между Довилем и Парижем она потеряла девственность. На следующий день они поженились и отправились на юг. Они любили друг друга в комнатах с закрытыми от палящего южного солнца ставнями и все не могли утолить жажды, выражая
Ральф сдержал обещание: Поппи увидела холмы Прованса и изысканные пляжи Лазурного берега, и ей никогда не было скучно и одиноко. Рождение дочери, Фейт, ровно через девять месяцев, в декабре, скрепило их счастье. К тому времени они уже жили в Италии, в Умбрии, в большом сельском доме. Доход, оставленный Поппи отцом, и авторские гонорары за книгу «В твоих молитвах, Нимфа» поддерживали их на плаву. Ральф заканчивал разработку новой системы водяного охлаждения; на вырученные деньги он намеревался купить шхуну, на которой они объедут все Средиземноморье. Поппи живо представляла себе, как они плывут по синему морю, а ее дочь спит на палубе в плетеной колыбельке, укрытая от солнца пляжным зонтиком. По утрам, когда солнце белыми полосками просачивалось сквозь ставни, Ральф, обнимая жену, описывал ей маршрут их будущей шхуны.
— Неаполь, Сардиния… И, конечно же, Закинф — это самый красивый остров в мире.
И остров Закинф вставал перед мысленным взором Поппи — белый песок и бирюзовые волны.
К Ральфу часто приезжали друзья и оставались погостить, иногда на несколько дней, но чаще — на несколько месяцев. Он не жалел для них времени и внимания, и в доме не смолкали разговоры и музыка. В апреле, когда Мальгрейвы поехали в Грецию, друзья Ральфа отправились с ними. Шумным табором они пересекли Адриатическое_море, а потом пересели на мулов и, смеясь и болтая, побрели по каменистым холмам перешейка. К тому времени Поппи, которой редко разрешалось переступать порог кухни в ее лондонском доме, научилась готовить паэлью [3] и фриттату, [4] жаркое и бургиньоны. [5] Она любила стряпать, но ненавидела работу по дому, так что жили Мальгрейвы в сытном, уютном беспорядке.
3
Испанское блюдо.
4
Итальянское блюдо.
5
Говядина по-бургундски (в красном вине).
Через год родился Джейк. Он оказался на редкость активным младенцем и совершенно не давал родителям спать.
Они вернулись в Италию, в Неаполь. Система водяного охлаждения не оправдала надежд, так что покупку шхуны пришлось отложить. Мальгрейвы снимали квартиру на паях с двумя гончарами. Большие темные комнаты пахли глиной и краской. Ральф ведал финансовой стороной гончарного дела. Его друзья — Поппи дала им прозвище «Квартиранты» — приехали в Неаполь следом. К этому времени она поняла, что Ральф, как человек крайностей, не заводит «знакомств»: он может либо искренне полюбить человека, либо сразу и навсегда его возненавидеть. К тем же, кого любил, он был щедр безгранично. Он умел сделать так, что каждый чувствовал себя его лучшим другом. Он любил так, как любят дети: безрассудно и без оглядки. Поппи уговаривала себя, что ревновать мужа к Квартирантам — бессмысленно и малодушно. Они, в конце концов, лишь отдавали должное тому, что она и сама любила.
Николь появилась на свет в 1923 году. Роды были тяжелые и болезненные; в первый раз после свадьбы Поппи звала маму. После родов Поппи долго болела, так что Ральф сам кормил и купал новорожденную. Он обожал Николь, и она сразу стала для него самой красивой и смышленой из всех троих детей.
Когда Поппи поправилась, они переехали во Францию, где Ральф взял в аренду бар; гончары скрылись с прибылью от предыдущего предприятия, и теперь Мальгрейвы не могли позволить себе ни кухарки, ни няни. Поппи училась делать рагу из тощей баранины, а дети росли как трава под забором. Бывали дни, когда она уставала так, что засыпала у плиты. Она начала косо смотреть на Квартирантов, которые пропивали всю прибыль от бара, но когда пожаловалась на это Ральфу, тот сказал изумленно: «Но это же мои друзья, Поппи!» — и они крепко поссорились.