Следы под окном
Шрифт:
Цезик снисходительно улыбнулся, похлопал себя по животику и, оправдываясь за его излишнюю рельефность, ответил, как, видимо, отвечал не раз:
— В борьбе с трудностями окреп.
— Нет, Цезик, я все же помогу твоим трудностям. — Она взяла его под руку. — Сейчас мы с тобой совершим пешеходный круиз вокруг озера, а ужинать будем капустными котлетами и чаем без сахара.
— Смилуйтесь, Валерия Аврамовна, — с выражением страха на лице взмолился он. — Я же в санатории.
Они дружно помахали Зимину и Алене на прощанье и пошли в другую
— Сколько у неё энергии, — похвалил Зимин Валерию. — Вот бы такую жену Цезику.
— Неплохо было бы, — согласилась Алена, — только…
— Только в возрасте разница? Это не преграда. Разве не так?
— Может, — неуверенно ответила она, — и не преграда.
— А Цезик в неё влюблён.
— Валерия Аврамовна говорила, что он ей в этом ни разу не признался.
— Что ж, бывает, признаться действительно тяжело. Как вы считаете, Алена?
Она смутилась, почувствовала, что краснеет.
— Бывает.
— А вы знаете, как у разных народов признаются в любви? Порой очень оригинально. В Новой Зеландии есть одно племя. У них парень приходит к девушке и даёт ей верёвочку с узлами. Девушка, если согласна и юноша ей нравится, развязывает те узелки. А не нравится парень — бросает ему верёвку под ноги. А случается, двум парням девушка нравится, тогда они сходятся и начинают тянуть её за руки каждый в свою сторону. Кто перетянет, тот и победит, тому девушка и достанется.
— Ого, — удивилась Алена, — так и руки оторвать могут.
— Не оторвут, девушка сама поможет тому, кто ей нравится.
Они подошли к танцевальной веранде, где уже звучала музыка и куда сходились отдыхающие, остановились. Алена ожидала, что Зимин пригласит её потанцевать, а он предложил погулять по лесу.
Лес был по-весеннему влажный, прохладный и ещё голый. Только-только начали набухать почки на ветках берёз и осин. Но уже посвежела хвоя на соснах, зеленели, как летом, кислица под ёлками и брусничник. А в прогалинах меж деревьев, где на землю падало больше солнечного света, синими брызгами рассыпались подснежники, слабенькие и, как показалось Алене, боязливые. Жили, дрожа за свою беззащитную жизнь, — вот подойдут сейчас эти двое и начнут их рвать и топтать. Жалость к живым цветам у Алены была с детства, и поэтому она их никогда не рвала и не давала этого делать подружкам.
— Привет вам, веснянки, — поклонился подснежникам Зимин. Глянул в глаза Алене. — У вас, Алена, глаза такие же синие и красивые, как эти подснежники.
— Ну что вы, Аркадий Кондратьевич, — застеснялась она.
Он и сам немного смутился, сказал, словно оправдываясь:
— Потянуло и меня, простите, на банальность, — замолчал, нахмурился.
Что такое банальность, Алена не знала, но догадалась: что-то, видно, не совсем красивое. «Зачем тебе оправдываться, плохого ты ничего не сказал, — подумала она. — Глаза мои и правда синие, как пролески. И слышать это мне приятно».
Она и решилась:
— Аркадий Кондратьевич, не хмурьтесь, не молчите. Вы все правильно заметили.
— Люди,
Она улыбнулась ему, дрогнула и в его усах усмешка.
— А разве вы ко мне неравнодушны? — осмелилась Алена и сжалась: а вдруг он скажет не то, что хотелось услышать? Попробовала перевести сказанное в шутку. — Душа ведь у вас ровно дышит?
— Ровно, ровно, — торопливо ответил он, поняв её не совсем удачную попытку поправиться.
— Аркадий Кондратьевич, — совсем уже осмелела Алена, — у вас красивые усы, они вам к лицу. А знаете, когда-то мне очень хотелось поцеловаться с усатым. Девчата говорили, что это приятно. И вот на танцах познакомилась с одним усатиком, назначила ему свидание. Он пришёл, да уже без усов.
Посмеялись.
Чем дальше отходили от санатория, тем гуще и глуше становился лес, он был уже не похож на парк, в границы которого этот лес входил, а на обыкновенный, более того, совсем дикий лес. Окончилась тропинка, они оказались у новой россыпи подснежников. Звуки музыки с танцевальной веранды доносились и сюда, но тихие, приглушённые.
Присели на поваленное дерево.
— Ваш городок, должно быть, тихий и уютный, — сказал задумчиво Зимин. — И вы его любите?
— Люблю. Только он не городом считается, а посёлком городского типа.
— По-се-лок город-ско-го ти-па, — растягивая по слогам, насмешливо повторил Зимин. — И что за чиновник придумал такое название? А просто городским посёлком нельзя назвать? Или местечком?
Алена повернулась к Зимину, голова её доставала ему только до плеча. Зимин, подумав, что она хочет что-то сказать, тоже повернулся и наклонил голову в ожидании. Алена ничего не сказала, медленно приблизила к нему лицо и, ощутив лбом холодок очков, отшатнулась. Он ласково положил руку ей на плечо, придвинулся ближе.
Алена молчала, притих и Зимин, лицо его стало строгим, даже скованным. Алена почувствовала, что в нем исчезли уверенность и непринуждённость, с которой он обычно что-то рассказывал, пояснял. Теперь, обнимая её за плечи, он говорил мало, и то о каких-то пустяках. Алене же хотелось услышать от него слова, важные для них обоих, она волновалась, понимая, что его внезапная серьёзность связана с тем, в чем он хочет открыться. Стараясь унять волнение, Алена заговорила о своём посёлке, о его людях и достопримечательностях.
— Алена, — перебил её Зимин, — давайте в воскресенье съездим в город, я покажу вам свою квартиру.
— Квартиру?
— Чтобы знали, где я живу. За день мы успеем съездить.
— Ну что ж, — сказала она, сдерживая дыхание, — съездим.
Он взял её руку в свои ладони, держал её, согревая, и по теплу, которое переливалось ей, Алена почувствовала его приподнятость и сама ответно заволновалась. А когда Зимин подвинулся ещё ближе, тесней прижимаясь плечом к её плечу, она вздрогнула всем телом — а может, это качнулись деревья и небо?