Следы ведут дальше
Шрифт:
Впереди на сосне висел прибитый гвоздями плакат: «Заповедник. Посторонним вход запрещён. Штраф!»
— Может быть, вернёмся? — спросил я осторожно, чтобы ребята не подумали, что я испугался заблудиться. — Денег у нас нет… Платить штраф нечем, так что не стоит идти дальше.
— Тем более, — сказал Ромка. — На нет и суда нет. Пошли дальше. Только вперёд. Мы не посторонние, мы по делу. Мы в гости.
Кругом был заповедник. Здесь жили одни звери и птицы. Это была их земля. А люди… Люди не имели здесь права ни разжечь костра, ни нарубить дров на зиму, ни петь, ни слушать транзистор, не имели права даже просто так гулять и дышать лесным воздухом. И если
Вдоль ручья росла красная и чёрная смородина. Но рвать ягоды было нельзя. Мы знали. Штраф!
А цветы! На полянах их было больше, чем анютиных глазок в поселковом саду. Но рвать дикие цветы тоже было нельзя. Звери. Они могли бегать по полянам туда-сюда, могли прыгать и скакать, рыть норы. Заповедник… Людям здесь было очень плохо, людей здесь штрафовали.
— Я ленточку потеряла, — вдруг сказала Зойка.
— Какую ленточку?
Мы с Ромкой остановились и уставились на Иванову.
— От косы… Теперь волосы расплелись, теперь я, как дикая.
— Где могла её потерять? — шёпотом спросил я. — В заповеднике ты не имеешь права терять ленты.
— Через поляну шли… Кусты хватались за платье… И за волосы. Колючкой, наверное, зацепило за бант. Я не виновата, — оправдывалась Зойка.
— Стойте, — сказал Ромка. — Я быстро вернусь. Пойду и найду твою ленту.
Он ушёл искать ленточку… Мы ждали. Он почему-то долго не возвращался.
— Стой у дерева, сейчас я тоже приду, — сказал я и пошёл по тропинке навстречу Ромке. Справа и слева рос иван-чай. Красный такой цветок, высокий. Красивый. Почему его так смешно назвали — иван-чаем, я не знаю.
Кто-то порхнул сбоку от тропки в кустах. Я не испугался. Я раздвинул заросли иван-чая и увидел, как впереди порхали птички.
Я подумал: «Не стоит сходить с дороги», но потом подумал, что если три шага сделаю в иван-чай, посмотрю, что за птичка порхает, потом три шага сделаю назад и опять окажусь на тропке, то, конечно, не потеряюсь, не заблужусь.
И тут я увидел гнездо. Самое настоящее. На развилке веток было маленькое гнездо. В гнезде лежали птенцы. Помню, во втором классе мы писали изложение про девочку, как она увидела в крапиве гнездо крапивницы. Я не знал тогда, как правильно написать «птенцы» или «птинцы», и написал «цыплята». За это мне снизили отметку, потому что цыплята бывают у курицы, а не у крапивницы. Ерунду написал.
Птенцы лежали тихо, даже глаза у них были закрыты. На спинках и на крылышках у них пробились перья, точно их утыкали маленькими кисточками для рисования.
Я протянул палец, чтобы погладить их по головам.
Они выкинули вверх головы и разинули рты… Ну и рты у них были! Камушек можно положить или целую вишню… По краям рты жёлтые. Головки закачались в разные стороны, птенцы запищали.
Передо мной села на ветку птичка. У неё была красноватая грудка и лобик, серая спинка. Птичка была величиной с воробья. Она посмотрела на меня, наклонив голову, она не боялась меня. Может быть, она была ручная? Жила где-нибудь зимой в «живом уголке», весной её выпустили, вот она и не боится человека. Я захотел, чтоб она села ко мне на палец, но птичка упала, перепрыгнула на нижнюю ветку, потом вспорхнула и опять села на ветку и посмотрела на меня, как на знакомого.
Может быть, у неё сломано
Я чуть-чуть было не взял её в руки, совсем немножко, и я бы взял её в руки. Но она опять отпорхнула в сторону. Я стал её ловить. Но она улетела.
И ничего у неё не болело. Обманула она меня, отвела от своего гнезда, теперь ищи. Кусты ведь похожи друг на друга.
Пора было возвращаться на дорогу… Я сделал три шага назад. Дороги не было. Сделал ещё три шага… ещё… Тропки не было. Я понял, что потерял тропку, может быть, даже насовсем заблудился.
Как найти дорогу в лесу?
Когда заблудишься в лесу, самое главное — не волноваться. Надо определить, где север, где юг. Жалко, спросить было не у кого, где север, где юг, и компаса у меня не было. Я полез через кусты. Потом остановился и прислушался.
Ничего не было слышно.
Я не знал, что делать. Я закричал:
— Ау! Кто где?
Никто мне почему-то не отзывался. Я заорал тогда изо всех сил: «Ау!» Мне стало страшно в заповедном лесу, потому что в заповедном лесу звери туда-сюда бегают, вместо того чтобы в клетках сидеть.
Поляна кончилась, начался лес. В лес-то я не пошёл, потому что сообразил, что в лесу ещё легче затеряться: полянка — она-то маленькая, а лес во какой огромный. Там тебя видно совсем не будет, там ты вообще вроде муравья.
Вдруг я услышал, как кто-то закричал «ау», но почему-то на разные голоса. Это голос был не Зойкин и не Ромкин, их-то голоса я знаю. Может быть, это звери выли? Я ничего не ответил.
Я сел на поваленное дерево, я задумался: что мне делать? Кто виноват, что я заблудился? Почему-то всегда начинаешь думать, кто виноват, когда чувствуешь, что тебе будет худо. Если бы я раньше думал… До того, как мне стало худо. Когда нужно было думать? Может быть, когда я выливал философский камень в бочку с водой в саду бабки Агафьи? Вполне возможно, что в тот момент, хотя вполне возможно, что и в другой, когда в раковине для хора я врал про первого пионера, когда звал ребят в совхоз «Радость». Может быть, и на другой день… Тоже было не поздно. Но я не умею вовремя сознаться, такой у меня невезучий характер.
Тут я заметил, что тени от деревьев вытянулись. Я догадался, что дело идёт к вечеру, что скоро наступит ночь.
И я… не то чтоб заплакал, а так… Просто я стал прощаться с жизнью. Конечно, ночью меня съедят звери. Может быть, они уже съели и Ромку и Зойку Иванову. Мне их стало жалко, и себя тоже жалко.
Вначале я не заметил, как затрещало в кустах. Я затаился, потом лёг на землю и подполз к дереву, потом вскочил и залез на дерево.
— Парень, куда ты? — раздался чей-то голос.
Из кустов вышел человек. Настоящий. Живой. Дядька какой-то.
— Здравствуйте! — сказал я, но с дерева не слез.
— Здравствуй, если не хвастаешь, — сказал дядька. Я постепенно разглядел его… Представьте себе, перед деревом стоял знакомый дедушка, тот самый, что приходил ночью к Агафье. Он самый. С бородой, с палкой в руке.
— Это ты Николка Петренко? — спросил он.
— Откуда вы знаете? — спросил я.
— Как не знать… Слезай, пошли! Ты последний в чащобе остался. За тобой пришёл. Ниже, ниже спускайся, не могу же я за тобой на лиственницу лезть, я не белка.