Слэм
Шрифт:
— Что ты колотишь как сумасшедший? — спросила Андреа.
— Мне нужно видеть Алисию.
— Она в ванной, — сказала Андреа. — И мы только что уложили Руфа.
Я не представлял, позволено ли мне будет и сейчас видеть Алисию в ванной. Когда рождался Руф, Андреа, можно сказать, заставила меня пройти в ванную. После этого я жил с Алисией, а потом съехал, хотя, в сущности, мы не разбежались, и не говорили о том, чтобы расстаться, пусть даже, я думаю, оба знали, что это нам предстоит. Так что же все это значит? Могу я в этой ситуации видеть Алисию голой или нет? Положение чем-то смахивало на те факты,
— И что же мне делать? — спросил я у Андреа.
— Постучись, — ответила она.
Это был, надо признать, более чем разумный ответ. Я поднялся по лестнице и постучал.
— Сейчас-сейчас, — ответила Алисия.
— Это я.
— Что ты здесь делаешь? Простуда прошла?
— Нет, — ответил я, достаточно быстро произнеся это мое «нет», которое прозвучало как «дед», как бы доказывая, что нос у меня все еще заложен. — Поговорить надо.
— О чем?
Я не хотел объяснять ей то, что перестану общаться с Руфом через пятнадцать лет через дверь ванной.
— Ты можешь выйти? Или я войти?
— Ох, черт тебя дери!
Я услышал, как она выбирается из ванны и отпирает дверь. На ней был накинут халат.
— Я думала, что могу десять минут побыть одна.
— Извини.
— Ну, что тебе надо?
— Ты хочешь говорить здесь?
— В нашей комнате спит Руф, в моей комнате. А внизу родители.
— Можешь, если хочешь, опять залезть в ванну.
— Ага, и у тебя перед глазами будет приятное зрелище?
Прошло всего две минуты, а она уже успела истрепать мне нервы. Не хотел я любоваться ею. Хотел побеседовать о том, смогу ли я общаться с сыном. Я предлагал ей опять лечь в ванну, поскольку мне было неудобно, оттого что ей помешал.
— Есть мне на что смотреть, кроме тебя, — ляпнул я. Зачем я это сказал? Я же имел в виду другое: «У меня есть дела поважнее, чем смотреть на тебя». Просто я был зол на нее, а она вела себя вызывающе. — Есть на кого... — поправился я, потому что ведь Алисия — «кто», а не «что».
— Что это значит?
— То, что я сказал.
Я не думал, что она поймет это превратно.
— Так ты уже встречаешься с кем-то? Спишь с другой...
— О чем ты?
— Ты, говнюк! «Ах, я простудился». Врун. Пошел вон! Ненавижу тебя!
— С чего ты это взяла?
— Тебе есть на кого смотреть? Так иди и пялься, глаза себе высмотри!
— Да нет, я...
Она не дала мне договорить. Алисия пинками выставила меня за дверь, а тем временем на лестнице появилась Андреа.
— Что здесь происходит?
— Сэм пришел сказать мне, что встречается с кем-то другим.
— Очаровательно! — сказала Андреа.
— Больше Руфа не увидишь! — кричала Алисия. — Не подпущу тебя к нему!
Я не мог в это поверить. Это было совершенным безумием. Полчаса назад я переживал оттого, что мне не дадут общаться с Руфом через пятнадцать лет, и прибежал, чтобы поговорить с Алисией, — и вот теряю его прямо сейчас, в первый же день этих пятнадцати лет. Мне хотелось ударить ее, но я просто развернулся
— Сэм, — приказала Андреа, — стой здесь! Алисия, мне все равно, что сделал Сэм. Ты не должна поступать так, если не произошло что-то уж совсем серьезное.
— А то, что случилось, — разве не серьезно, ты так думаешь? — спросила Алисия.
— Нет, — ответила Андреа. — Я считаю — нет.
Все как-то пришло в норму. Алисия оделась, Андреа налила нам по чашке чая, и мы сели на кухне за стол и начали беседу. Они дали мне высказаться, и я смог наконец объяснить, что я ни с кем не встречаюсь и не собираюсь ни с кем встречаться. И что я имел в виду, когда говорил, что мне есть на кого смотреть. А потом я растолковал, что испугался из-за того, что премьер-министр написал в своем отчете, что мне могут помешать видеться с Руфом, а я не хочу...
— Да, забавно, что Алисия собралась запретить тебе общаться с Руфом именно сегодня, — заметила Андреа, и Алисия хмыкнула, а я нет.
— Как это происходит? Как это бывает, что папаши порывают со своими детьми? — спросил я.
— Жизнь — сложная штука, — ответила Андреа.
Я не мог представить себе, насколько сложной должна оказаться жизнь, чтобы я перестал видеться с Руфом. Мне казалось, что я не могу прекратить поддерживать отношения с ним. Что это просто физически невозможно, как невозможно не видеться с собственными ногами.
— Что сложного?
— Сколько раз, ты думаешь, вы поссоритесь, прежде чем вырастите Руфа? — спросила Андреа. — Ну вот как сегодня вечером?
— Сотни, — ответил я. — Сотни и сотни.
— Хорошо, — сказала она, — допустим, две ссоры в неделю. За десять лет наберется тысяча. А до пятнадцатилетия ребенка — еще пять лет. Понимаешь, о чем я? Люди сдаются. Не могут так больше. Устают. Однажды ты возненавидишь нового парня Алисии. Найдешь работу в другой части страны и уедешь туда. Или вообще за границу. А вернешься домой — увидишь, что Руф не узнает тебя толком, и расстроишься... Куча причин.
Алисия молчала.
— Спасибо, мама, — произнесла она через какое-то время.
Как я говорил уже, с настоящим будущим ничего не поделаешь — с тем, в которое ты не заброшен, в котором живешь. Надо сидеть и ждать. Пятнадцать лет! Я не могу ждать пятнадцать лет! Через пятнадцать лет я буду на год моложе, чем Дэвид Бэкхем сейчас, на два года — чем Робби Уильямс, на шесть — чем Дженнифер Энистон. В пятнадцать лет Руф сможет совершить ту же ошибку, которую совершил я и которую совершила моя мама, и стать папашей. А я стану дедом.
Но в том-то все и дело, что у меня нет выбора, нужно просто ждать. Нет смысла торопиться, правда? Какой в этом прок? Не могу же я сжать пятнадцать лет общения с Руфом до двух или трех, так ведь? Этому не помочь. Я и через пятнадцать лет не буду знать его достаточно.
Я ненавижу время. Оно никогда не делает того, чего ты хочешь.
Перед тем как идти домой, я попросил разрешения повидать Руфа. Он быстро уснул, с ручками у ротика, и во сне смешно шмыгал носом. Мы втроем ненадолго задержались у его кроватки. Вот бы так было всегда. Все бы так и оставалось. У нас не возникло бы никаких проблем в ближайшие пятнадцать лет, если бы мы так и стояли, ничего не говоря, любуясь, как ребенок взрослеет.